Андрей Кивинов - Охота на Санитара Страница 3

Акулов вспомнил, что есть поверье, согласно которому души убитых не могут успокоиться на небесах, пока их смерть не отомщена здесь, на земле.

Смысл работы – в отмщении?

Пожалуй, нет. Слишком громкие слова;

Андрей не привык мыслить о себе подобными категориями. Гораздо проще: эта работа – его жизнь. И все. Не нужно разбираться отчего так получилось; было это заложено с рождения или пришло под воздействием внешних факторов, в процессе взросления и познания мира. Сколько Андрей помнил – он всегда мечтал работать в милиции, непосредственно в уголовке, о чем и написал, будучи четвероклассником, в своем сочинении…

– Медитируешь? – Катышев толкнул его локтем в бок. – Или еще не проснулся?

– Так, задумался что-то…

– Вредное занятие. Только голова потом болит, причем гораздо хуже, чем от водки. Короче, смотри сюда: Кузенков успел один раз шмальнуть. Осторожней, не раздави гильзу!

Подскочивший откуда-то сбоку техник-криминалист установил рядом с закопченным латунным цилиндриком картонную табличку с цифрой "6".

Пуля из табельного пистолета Кузенкова попала в дверь квартиры, куда должен был войти Заваров. Слишком высоко, чтобы поразить живую мишень – очевидно, Дима стрелял, будучи раненным, в падении или уже лежа на полу.

– Когда врачи приехали, он был без сознания, – опережая вопрос Андрея, сообщил Катышев. – А первая наша машина подошла еще позже. Я отправил в больницу Тарасова, он парень цепкий, успеет с Димкой поговорить, когда тот оклемается…

Акулов не стал уточнять, какие ранения получил Кузенков.

В другом конце коридора валялись пять гильз от пистолета преступника.

Андрей присел на корточки, внимательно их рассмотрел, прочитал маркировку на донышках.

– Девятимиллиметровый «парабеллум» [1] испанского производства. Скорее всего, какая-нибудь «астра», «лама» или «стар» [2]; мне приходилось с такими сталкиваться. Нехилая машинка для человека, который еще вчера сидел в тюрьме!

Катышев поморщился:

– По-твоему, он не мог раздобыть ствол до посадки?

– Запросто мог…

Отведя Волгина в сторону, Андрей поделился своими сомнениями:

– Что-то не то.

Им обоим приходилось сталкиваться с Артуром. Некоторое время назад, работая по совершенно другому делу, они получили информацию о его причастности к избиению «черных» и задержали, но отпустили после нескольких часов напряженной беседы. По общему мнению, сажать Заварова было не за что. С точки зрения Уголовного кодекса он был, конечно, виноват, но по жизни – прав совершенно. Тюрьма его исправить не могла; убедившись, что к совершению тех преступлений, которые интересовали оперов в первую очередь, он отношения не имеет, ничего оформлять не стали. Кабы не дурацкое совпадение, когда один из потерпевших опознал Артура в толпе, – гулял бы он до сих пор на свободе.

– Как-то не очень, – согласился с напарником Волгин, и оба вздохнули. За исключением интуиции, аргументов в пользу непричастности Заварова к расстрелу коллег не имелось. Дорогостоящий пистолет – не доказательство. Во-первых, прав начальник, он мог попасть к Артуру каким угодно образом. Возможно, бывшему десантнику даже не пришлось платить за него реальную цену. Во-вторых, фирменными патронами могли стрелять и из кустарной погремушки, какими одно время был наводнен черный рынок. Один черт, без Заварова в этой истории не разобраться…

– Придется его ловить, – высказал Акулов очевидную мысль, за последние пару часов озвученную десятки раз в различных инстанциях, от обшарпанной дежурки местного отделения до кабинета начальника главка, и тут к ним подошел Катышев.

– Вам что, заняться нечем? Короче, сами определяйте, кому здесь оставаться, а кто поедет в 13-е. Борисов притащил маманю Артуровой подружки. Сама девчонка якобы куда-то пропала…

2. Заваров и адвокат.

Адвокатская контора «Трубоукладчиков и партнеры» занимала часть особнячка в самом центре города, как раз на половине пути между мэрией и Главным управлением внутренних дел. Через стеклопакеты третьего этажа, где располагался кабинет Вениамина Яковлевича – основателя и бессменного руководителя цитадели борьбы за права человека, – здания как властной, так и силовой структур были неплохо видны, и адвокат любил, сделав короткую передышку в своей нелегкой, но очень денежной работе, постоять у окна с чашечкой кофе, вспомнить прошлое и слегка – чтобы, не дай Бог, не сглазить, – коснуться в мечтах предстоящего.

И ретро-, и перспектива Вениамина Яковлевича устраивали в полной мере. Конечно, волнений бывало достаточно, но всякий раз серьезных бедствий удавалось избежать, а те, что все же случались, компенсировались достаточно весомо. Из всех возможных видов компенсаций Вениамин Яковлевич еще со времен далекой юности признавал только денежную, желательно – в наличной иностранной валюте, следовал правилу неуклонно и теперь, поглядывая по сторонам с высоты своего положения, мог твердо сказать: он не прогадал.

Лет тридцать назад первокурсник юридического факультета Веня Трубоукладчиков – симпатичный, но не хватающий с неба звезд молодой человек – провел немало бессонных ночей, терзаемый сомнениями в выборе пути. Рассчитывать на поддержку семьи ему не приходилось. Отец развелся с матерью вскоре после рождения сына и участвовал в его воспитании лишь посредством выплаты алиментов, которые, правда, составляли приличную по тем временам сумму и постоянно росли. Когда Вениамин закончил школу, папа протолкнул отпрыска на юрфак – при его связях сделать это было несложно, – и заявил, что умывает руки. Примерно в том же смысле высказалась и мать: она еще достаточно молода и способна заново устроить свою личную жизнь, а он достаточно взрослый, чтобы крутиться в этом мире самостоятельно. Собрав вещи, Вениамин перебрался в общагу и связи с семьей оборвал. За все прошедшие годы только пару раз заехал в гости да присутствовал на похоронах, в организацию которых вложился наравне с другими родственниками, хотя и мог позволить себе большее.

Теперь об этом смешно вспоминать, но некоторое время юный Трубоукладчиков всерьез подумывал о том, чтобы попытаться сделать карьеру в органах правоохраны. Милиция его не привлекала. Как и многие, он посмеивался над словами песни про «нашу службу», которая и опасна, и трудна, посмеивался иной раз довольно язвительно, но отдавал себе отчет, что трусоват и нерешителен, а стало быть, делать там ему нечего. Да и грошовая зарплата милицейского следователя его, мягко говоря, не воодушевляла. Другое дело – прокуратура. Возможностей побольше, а риска – не в пример меньше. Оклады там, конечно, тоже грошовые, но как-то ведь люди живут; до студенческой среды доходили иногда слухи о ментах, привлеченных за взятки или превышение власти, но о прокурорских такого слышать не приходилось.

Все изменилось, когда Вениамин связался с фарцовщиками. Вышло это случайно, и после первой удачно проведенной деловой операции он долго еще нервно вздрагивал, озирался и поспешно выходил из курилки, когда там начинали травить политические анекдоты. Потом втянулся, привык к деньгам, оброс необходимыми знакомствами. К началу летней сессии второго курса искренне не понимал, как раньше жил иначе. Открылись способности, о которых он и не подозревал, заработки давались легко и не уходили сквозь пальцы. Чураясь шумных компаний, он не зависал в кабаках, не шиковал, не тратился на импортные обновки, довольствуясь одеждой местного производства, и не баловал женщин, предпочитая скромных однокурсниц из провинции разгульным «центровым» девахам. Думал о будущем, регулярно откладывая в кубышку немалую часть дохода. Веня нимало не сомневался, что придет время, когда накопления удастся если не легализовать, то хотя бы использовать достаточно свободно. Каким образом и в каком году такая благодать наступит, он не задумывался. Просто знал – это время настанет.

Когда одного из знакомых задержали с полным карманом валюты. Трубоукладчиков сам явился в КГБ и предложил свои услуги. Шаг дался легко. Ни угрызений совести, ни брезгливости Вениамин не испытывал, а в разговоре с оперативным работником поразил бывалого капитана деловым подходом и проработанностью позиции «Я – вам, а вы – немножечко мне». К Вениамину отнеслись с некоторыми подозрениями, но он их скоро развеял, сдав органам ряд видных представителей «фарцы». Естественно, когда волна арестов затихла, он захватил освободившиеся позиции, а друзья из Комитета позаботились о том, чтобы стукача подозревали в ком угодно, но только не в розовощеком Венечке, в одних кругах известном под мажорным прозвищем Винстон, в других – под агентурным псевдонимом Сухарь. Оформлявший Трубоукладчикова капитан не блистал красноречием или отточенной наблюдательностью, а потому и кличку выбирал, отталкиваясь от внешности сексота, уже тогда обретшего солидный животик и ухмылку сытого кота.