Михаил Серегин - Божий одуванчик Страница 3

Вот Афанасий и погорел на собственных технических ухищрениях.

Однажды муж пришел домой несколько раньше, но на второй уровень квартиры к жене подниматься не стал, а включил компьютер…

Как раз в этот момент на компьютер шла трансляция с установленных Фокиным по всему дому камер, и бизнесмен мог лицезреть, как его жена восторженно кувыркалась в Постели с каким-то здоровяком.

Муж оценил стать амбала, его габариты и мускулатуру, не стал вмешиваться, а просто вызвал охрану.

Правда, и из этого много толку не вышло: двое охранников попали в больницу с многочисленными ссадинами, черепно-мозговыми травмами, переломами костей и ребер, а третий вообще угодил в реанимацию, потому как Афанасий просто выкинул его из окна третьего этажа.

Дело замяли, потому что предприниматель, естественно, не хотел предавать его широкой огласке, но проблем у Афанасия было немало.

Еще бы…

Из детективов его, разумеется, поперли, и Анатолий Григорьевич пристроил Афанасия в охранное агентство, после заключения контракта с которым Фокина отправили охранять оптовую базу, строго-настрого предупредив, что еще одна выходка — и он так легко не отделается.

Но это было еще не все: основные неприятности ожидали его впереди.

И не только его, а и Владимира Свиридова.

Однажды днем, когда Фокин шел на обед вместе с честно и неприметно работающим в «Шерифе» Свиридовым, возле них тормознула машина, и из нее вышел улыбающийся молодой человек в черной джинсовой — несмотря на весьма теплую погоду, установившуюся в связи с наступлением бабьего лета, — рубашке и произнес:

— Добрый день, господа. Петербургское УФСБ, капитан Косовский. Будьте добры сесть в мою машину.

Свиридов недоуменно поднял брови, а Фокин поставил на бордюр только что допитую им бутылку пива и спросил:

— А в чем дело, таинственный товарищ из ФСБ?

— Свиридов Владимир Антонович и Фокин Афанасий Сергеевич, не так ли?

— Так.

— Тогда садитесь в машину; Вас хочет видеть мой шеф. Нет, расстреливать вас пока не будут: все-таки президентская амнистия. Но побеседовать хотят.

— Ага, старая добрая методика Юрия Владимировича, — передернув плечами, сказал Владимир. — Ну да ладно. Поехали, Афоня.

— Какого еще Юрия Владимировича? — настороженно спросил Косовский.

— Ну не Никулина же. Андропов Юрий Владимирович — был такой деятель ленинского типа.

— Ладно, садитесь в машину… разговорчивые.

…В большом полупустом кабинете из мебели находились только огромный дубовый стол с телефонами, несколько стульев, два высоченных, до потолка, четырехметровых шкафа и секретер.

Возле секретера — массивный сейф за занавеской.

За столом сидел мрачного вида мужчина в неброском сером пиджаке и что-то писал.

При появлении Косовского, Свиридова и Фокина он поднял голову и негромко проговорил:

— Присаживайтесь, господа.

Ишь ты, «господа». Как будто не в стенах госбезопасности, а на светском балу. Только там не «присаживайтесь», а, наоборот, «кавалеры приглашают дам».

У невзрачного мужчины был глухой бесцветный голос, да и сам он был какой-то бесцветный, неяркий, незапоминающийся. Но в глазах — тусклых, блекло-серых — мерцала холодная, проницательная насмешка. Вероятно, такими раньше и были наиболее влиятельные партийные функционеры, «серые кардиналы» КПСС.

Косовский незаметно вышел, а Свиридов и Фокин остались наедине с серым человеком.

— Меня зовут Константин Ильич, — сказал серый мужчина. — Вам же представляться нет надобности.

— Восемнадцать лет с конфискацией имущества за убиение таракана, — меланхолично сказал Фокин, еле заметно подталкивая в бок Свиридова.

— Простите?

— Да нет, это я так… лирическое отступление. Просто присутствующий тут Владимир Антонович совершенствуется в стрельбе из пневматического пистолета, приплющивая тараканов к обоям.

Константин Ильич усмехнулся:

— Я думаю, что Владимиру Антоновичу нет особой надобности стрелять по тараканам: его искусство достаточно высоко, чтобы прибегать к таким ухищрениям. Но мы отклонились от темы, господа.

Константин Ильич постучал по столу полусогнутым тонким пальцем, а потом заговорил отрывисто и сухо:

— Мне прекрасно известны ваши биографии, в особенности то, что относится к последнему периоду вашей жизни. Содержательно и поучительно… Что тут еще сказать? И потому буду краток: думаю, что, вы не удивитесь, если я предложу вам сотрудничать с нами.

Он помолчал некоторое время, выжидательно посмотрел на насторожившихся друзей, и продолжал:

— Только не надо говорить: гэбэ берет вас под колпак. Не нужно словоблудия. Спецов вашего масштаба всегда нужно держать на заметке. Мне прекрасно известно, чем вы занимаетесь в настоящее время, и соответственно я хотел бы рекомендовать вам задуматься о своих жизненных перспективах. Они могли бы быть блестящими, если бы вы вели себя умно.

— Я же говорил: вербовка, — сказал Свиридов. — Черный чемоданчик. Ну хорошо, Константин Ильич. Что вы хотите нам предложить?

— Пока ничего конкретного, — сказал Константин Ильич. — Просто я счел возможным поставить вас в известность… чтобы вы, так сказать, имели в виду.

— Это все? — сухо спросил Свиридов. — Убедились воочию, что террористы и международные преступники стали аки агнцы и уже не кусаются?

Константин Ильич улыбнулся — отчего на его сухом лице проступили глубокие морщины — и проговорил:

— По этому поводу есть прекрасная притча, которую многие почему-то называют анекдотом.

Хотя смысл тут не только в игре слов — он гораздо глубже. Семеро козлят бьют серого волка.

Он кричит:

«Что же это вы делаете, волки позорные?»

А они ему: «Молчи, козел!»

Фокин захохотал, по лицу Свиридова пробежала мимолетная веселая усмешка из разряда тех, что делали аскетическое, словно вычеканенное из бронзы (атлантический загар — не шутка!), лицо этого человека открытым и совсем еще молодым.

Свиридов, поднявшись, шагнул к столу Константина Ильича и проговорил:

— Взаимообратимые социальные статусы, так? Только будьте уверены: у нас нет никакого желания повторять собственную бурную молодость. Что же касается сотрудничества с вами…

Это дело серьезное. Только вот что, Константин Ильич, никогда… никогда не предлагайте нам работу киллера. Мы уже наработались на госструктуры…

Константин Ильич ничего не ответил.

— Мы свободны?

— Да. Впрочем, вас, Владимир Антонович, я попрошу остаться. На минуту.

— А вас, Штирлиц… — прогнусавил Фокин и, в несколько шагов достигнув массивной двери, скрылся за ней.

— Я вас слушаю, Константин Ильич, — отозвался Владимир, снова присаживаясь на стул.

— Дело в том, что ваш брат Илья часто общается с моим сыном и моим племянником. Вы должны их знать. У вас однажды даже возник конфликт, после чего Антон приполз домой цвета стен в тюремной камере и заявил, что он вас ненавидит.

— Крошка-сын к отцу пришел, и стучала кроха, — откликнулся Владимир. — Ваш сын, Константин Ильич, довольно наглый молодой человек. Кроме того, как мне кажется, у него проблемы с наркотиками. А что мне было делать, если он полез на меня с пистолетом и кинжалом?

— Я ни в чем вас не обвиняю, — сказал мрачный фээсбэшник. — Более того, на вашем месте я поступил бы точно так же. Просто я хотел спросить… Ваш брат Илья тоже употребляет наркотики?

— Я не хотел бы говорить на эту тему, — нахмурившись, ответил Владимир. — Но что касается вашего сына Антона, то он определенно балуется ими.

Чиновник ФСБ угрюмо посмотрел на Владимира и произнес:

— Вы свободны, Владимир.

…Ох, неспроста все эти рекогносцировочные работы, застывшие стальные взгляды и душеспасительные беседы! Спецслужбы никогда не делают ничего просто так. Свиридов и сам проработал в них достаточно долго, чтобы с полной ответственностью утверждать: они еще увидят этого Константина Ильича, и уже по гораздо более серьезному поводу, нежели сегодняшний профилактический вызов.

— Не нравится мне все это, Володька, — хмуро проговорил Фокин, когда они вышли на улицу. — И этот премудрый дятел…

— Первый заместитель Петербургского управления ФСБ Константин Малахов, — угрюмо отрекомендовал Свиридов.

— Вот-вот…

Глава 2

СТРАХ

— Я никогда не поверю в то, что он покончил с собой! Если бы вы только знали, дядя Толя, какой он был жизнерадостный человек… как он любил жить! Я его знаю не так давно, но это неважно. Да никогда он не смог бы выкинуться из окна… никогда!!

Анатолий Григорьевич Осоргин посмотрел на сидящего перед ним Илью, который в последнее время снова преисполнился довольством жизнью — прибавил в весе и наел такое круглое и румяное лицо, что казалось, оно обязано выражать исключительно телячью радость.