Евгений Сухов - Убить Петра Великого Страница 3

— Глянь-ка сюда, милок. Ты, часом, щекотки не боишься?

— Прочь поди! — посуровел отчего-то царь, зыркнув зло на детину потемневшими глазами.

Шарахнувшись в угол от сурового взгляда государя, палач примолк.

Государева трость уперлась в грудь изменника, как если бы хотела проделать в самом центре дыру, затем медленно поползла вверх, приподнимая подбородок.

— Вот, значит, как ты платишь за добро. И родитель твой, и дед русским государям служили, а ты вот оно как… К супостату решил податься. Ведь клятву же ты мне давал! Крест чудотворный целовал! Сколько же ты получил за свою измену?

— Питер…

— Я тебе не Питер! — зло воскликнул царь. — А самодержец всея Руси. Клятву мне давал, а сам за пятак продал!

— Государь… Петр Алексеевич… — залепетал разбитыми губами изменник, — не казни, бес попутал. Дом хотел себе построить, посулили немало.

— С кем встречался?

— Себя он не назвал, а только письмо показал от барона Кинэна.

— Как он выглядел?

— Горбоносый… Высокий такой, с узенькой поседевшей бородкой. В богатом платье, а еще шпага при нем была.

— Та-ак, — насупился царь. — Значит, из дворян. Как же ты с ним общался?

— Да он русский знает не хуже нашего, только шепелявит малость.

— О чем расспрашивал?

— О тебе, Петр Алексеевич, расспрашивал. Интересовался, когда ты отъезжаешь. И какой дорогой поедешь.

Правый уголок рта государя нервно дернулся. Рука, приподнявшаяся было для удара, застыла. Удержался государь, спрятав трость за спину.

— И что же ты ответил?

— Сказал, что скоро, а точно не знаю…

— А шпиен что?

— Велел разузнать.

— Когда договорились встретиться?

— Завтра вечером в таверне… Около пристани.

— Ага… Скажешь ему, что царь отъезжает через три дня… Морем, как и прежде было оговорено. А сейчас государь судно подбирает подходящее. Все посольство в одном не поместится. Уяснил?

— Уразумел, государь, — охотно отозвался Глебов, хмыкнув разбитым носом.

— Развяжите его, — потребовал царь.

— Убежит ведь, Петр Алексеевич, — засомневался Меншиков.

— Ежели убежит, тогда князь Ромодановский всю его семью на дыбу поднимет. Уяснил? — сурово спросил царь.

— А то как же!

— Теперь ступай. Не до тебя нынче. И еще вот что. Когда про рожу начнут спрашивать, почему разбита, скажешь, что в трактире с пьяными матросами подрался. Они это умеют!

— Обязательно скажу, государь, — произнес Степан Глебов, потирая освобожденные запястья.

Взглянув в окно на удаляющегося окольничего, государь строго наказал:

— Алексашка, глаз с него не спускай. Если уйдет, так я с тебя первого шкуру спущу. Он нам еще нужен будет.

— Не уйдет, Петр Алексеевич, — заверил Меншиков, — я за ним топтуна направил. Свое дело знает, ни на шаг не отступит. А еще у самого дома его караулят.

— Наказ мой выполнил?

— Исполнил, государь, — почти обиделся Меншиков. — И ростом, и ликом на тебя похож, вот только приодеть бы его надо, тогда и не отличишь.

— Так в чем же дело?

— Так ведь, стервец, никак не желает с усищами расхаживать!

— Не скупись! Денег добавь. Золотишка ему отсыплешь поболее, так он и чугунок на голову наденет.

— Сделаю, государь.

Графиня Корф сладко потянулась. Рядышком, слегка запрокинув голову, посапывал Август II. Воспоминания о прошедшей ночи невольно вызвали удовлетворенную улыбку. Что бы ни говорили об Августе II, но он все-таки замечательный любовник! Неудивительно, что у него такое огромное количество женщин. Достаточно провести с ним наедине пару часов, чтобы запомнить навсегда!

Манерой любить он чем-то напоминал Луизе Петра. Правда, русский царь проводил адюльтер торопливо, часто даже не снимая шпаги и ботфорт, как если бы опасался, что вездесущая челядь не даст ему довершить начатое.

Август II, напротив, никуда не торопился. Порой возникало впечатление, что остроумная беседа занимает его куда больше, чем плотское вожделение. И только когда наконец после душевных разговоров они добирались до постели, Август доказывал, на что способен настоящий мужчина.

Графиня Корф называла себя собирательницей королевских сердец. Она сумела побывать в постели у половины европейских властителей. Интересно, найдется ли в Европе еще одна такая дама? И счастливо улыбнувшись, сделала вывод: пожалуй, что нет. Для этого, кроме очаровательной внешности, важно иметь немало талантов.

Кто бы мог подумать, что обыкновенная дочь служанки из провинциального города будет когда-нибудь иметь титул графини, лежать на шелковых простынях в объятиях королей, оставаться весьма независимой и обеспеченной особой.

Август открыл глаза.

— Разве вы не спите, графиня?

Интересная особенность: даже после страстных ночей любви Август продолжал обращаться к своим возлюбленным на «вы».

— Нет, мой король, я любуюсь вами.

— Мне это лестно слышать. Но право, по утрам я не в форме.

— Наоборот, вам очень к лицу утренний румянец.

— Надеюсь, прошедшей ночью я не разочаровал вас, графиня?

— О, что вы, мой король! Вы ненасытный и желанный любовник. Ничего подобного я не испытывала прежде, — голос графини был очень располагающим и искренним.

Уголки губ Августа чуть поползли вверх:

— Признаюсь, графиня, я старался. Вы и вправду меня любите?

— Разве можно не любить вас?

— Как далеко вы можете пойти ради любви?

Даже всемогущие короли нуждаются в любезности.

— Моя любовь к вам не знает границ, — без тени смущения отвечала Луиза.

Все мужчины одинаково падки на лесть: от простого конюха до венценосного короля.

— Ваше самопожертвование похвально, графиня, но я хотел попросить вас всего лишь об одном: быть как можно ближе к русскому царю.

И он туда же!

— В прошлый раз я подумала, что это была всего лишь невинная шутка.

— О нет, графиня! Это был четко продуманный план, за который последует щедрое вознаграждение. Так вы мне обещаете?

— Я сделаю все возможное, чтобы угодить вам. Но я слышала о том, что ему угрожает опасность.

— Вот как. И от кого же?

— Не пытайте меня, король, — мило улыбнулась графиня. — Могут же у женщин быть свои маленькие секреты?

— Разумеется. Мы попробуем уберечь его от неприятностей.

Еще через два часа Август проводил графиню через потайной ход, которым пользовался для тайных свиданий. Оставшись один, он позвонил в колокольчик. Дверь из соседней комнаты распахнулась, и в королевские покои вошел невероятно худой человек.

— Вы знаете, где сейчас находится русский царь?

— Да, мой король.

— Мне не удалось вывести мою гостью на откровенность. Но не выкручивать же ей руки!

— Вы всегда ценили женщин, ваше величество. Даже самых худших из них.

— Не преувеличивайте, — слегка смутившись, отвечал Август, — я не столь великодушен, но дело не в этом. Она призналась, — победно продолжал король, — что русскому царю действительно угрожает серьезная опасность. Я его должник. Постарайтесь отвести от него беду. Но делать это следует очень тонко. Мне бы не хотелось осложнений с соседями.

— Я вас понял, ваше величество.

— И еще… Пригласите его в Варшаву!

Глава 3 ГОНИ ИХ К ЛЕШЕМУ!

Петр Алексеевич проснулся рано. Пять часов утра, а он уже на ногах. Набросив на плечи короткий халат, едва прикрывавший голые ноги, и натянув на голову свой любимый вязаный колпак, он громко прокричал:

— Никола! Мать твою! Где тебя носит?! Государь твой уже поднялся, а ты еще дрыхнешь без задних ног!

Подобная история повторялась едва ли не изо дня в день, а потому секретарь Николай Макаров обычно терпеливо топтался у дверей, дожидаясь пробуждения государя. Предупредительно и негромко стучал в приоткрытую дверь и, не спросясь разрешения, смело перешагивал царские покои.

Петр Алексеевич огромными шагами нетерпеливо мерил покои, дожидаясь секретаря. Высоченный, едва ли не под самый потолок, с непомерно тощими ногами, со свесившимся на плечо ночным колпаком он чем-то напомнил Макарову цаплю. И секретарь всякий раз едва сдерживал улыбку, глядя на вышагивающего самодержца.

— Что там у тебя? — нетерпеливо спросил Петр Алексеевич, глянув на вошедшего Макарова.

— Сегодня у тебя, государь…

— Не государь, а бомбардир Петр Михайлов, — сдержанно поправил Петр Алексеевич.

Вчера утром царь отдубасил Алексашку Меншикова за то, что тот прилюдно назвал его государем (для всего окружения Петр Алексеевич продолжал оставаться бомбардиром Михайловым), так что следовало быть поосмотрительнее.

Невольно скосив взгляд на толстую дубину, стоявшую в самом углу комнаты, Макаров продолжил: