Михаил Серегин - Тайна черного ящика Страница 3

– Не знаю, Григорий Абрамович, – сказала я, – какие слова сказать, чтобы вы поняли, как я вас люблю… Скажу только, что, если бы вы предложили мне выйти за вас замуж, я бы согласилась.

Тут я вздохнула и продолжила:

– Но я точно знаю, что вы никогда этого не сделаете, и потому мне грустно. Совсем как вот этой собаке, ждущей друга.

С этими словами я достала из пакета рамку с Севкиным рисунком, молоток и гвоздь.

– Смотри-ка, – пробасил Менделеев, – как похожа на Гришу!

Он имел в виду, конечно, собаку на Севкином рисунке, а не меня. Я пригляделась к собачьей морде и с удивлением обнаружила, что она и впрямь очень похожа на Григория Абрамовича.

Смущенная, я поправила одеяло на его груди и, погладив по его шершавой щеке, сказала:

– А я очень люблю собак.

Григорий Абрамович хотел что-то сказать, но губы его слушались еще плохо, и он только посмотрел на меня грустным взглядом, отчего стал очень похож на нарисованный Севкой «портрет» пса.

– Ну, знаете, сравнивать Гришу с какой-то дворнягой! – слишком громко, чтобы не быть услышанной другими, пробормотала, как бы «про себя», Крупнова.

Менделеев тут же подхватил ее под руку и отвел к окну, что-то рокоча вполголоса своим басом, а меня взял за локоть Чугунков и тоже заставил сделать пару шагов, но в другую сторону от Григория Абрамовича.

«Как боксеров на ринге развели!» – фыркнула я про себя.

– Не хочу, чтобы Гриша слышал наш с тобой разговор, – сказал мне Константин Иванович и посмотрел мне в глаза очень внимательно и пристально. – Надеюсь, ты умеешь собираться быстро?

– Конечно! – ответила я ему, не отводя взгляда. – Особенно – с мыслями.

– И с мыслями придется собраться, – усмехнулся Чугунков, – но уже по дороге. Сегодня вылетаешь со мной в Южно-Курильск.

Я открыла было рот, но он даже не дал задать мне вопрос, сразу ответил, догадавшись, о чем я хотела его спросить:

– Твои ребята улетят на два часа позже, их заберет московская группа, им придется садиться в Тарасове на дозаправку.

Я почему-то сразу вспомнила Севкину фразу: «…цунами на Камчатке где-то…» и спросила:

– А дальше куда? На Камчатку?

– Почему на Камчатку? – удивился Константин Иванович и продолжил как-то странно: – Если бы на Камчатку! А то ведь на Южные Курилы! Вот в чем фокус! Основной удар большой волны принял Шикотан, Южно-Курильск почти не пострадал, до Итурупа только отголоски докатились, а вот японцев слегка зацепило. Но только слегка. Сильных разрушений тоже нет. Японский порт Немуро не пострадал совсем. Досталось только нескольким поселкам на северном конце острова Хоккайдо.

– А что случилось-то? – решила я все-таки уточнить, хотя и догадалась уже, что речь идет именно о том стихийном бедствии, которое предсказал пару месяцев назад наш Министр.

– Как что? – переспросил Чугунков. – В Крабозаводском на Шикотане смыло вообще все постройки, суда все разбросало по острову, кое-где волна даже через остров перемахнула.

– Сколько погибших? – спросила я.

– Данных нет, – ответил Константин Иванович. – Сейчас уточняют. Там уже работают группы из Владивостока и Хабаровска. Может быть, и читинцы уже подтянулись. За ними новосибирцы подъедут, а затем уже москвичи. Но нам нужно раньше туда попасть. У меня есть задание для тебя… Не все просто с этим цунами… Наш самолет… – он посмотрел на часы -…через сорок минут. Я отсюда – прямо на аэродром. Тебя могу домой забросить и подождать, если ты за десять минут успеешь собраться.

Я прикинула, что на то, чтобы принять душ и переодеться, мне десяти минут хватит вполне. А что мне долго-то собираться? Прощаться не с кем, только со своей пустой после ухода Сергея квартирой да с соседями по лестничной площадке, старушками-пенсионерками..

– Договорились! – кивнула я. – Значит, минут двадцать мы еще здесь с Григорием Абрамовичем вполне можем посидеть?

– Мочь-то можем, – сказал как-то неуверенно Чугунков. – Только я тебя прошу… Не цепляйся ты к Лене. Глупо это. Она же Гришку знает с детства. Мы втроем в одном дворе росли…

Что-то не понравилось мне в этой просьбе Чугункова. Он словно извинялся за Крупнову, а мне было непонятно, почему он-то извиняется, при чем он тут вообще? Друзья детства! В одном дворе росли! На одном горшке сидели! Так и будете теперь за ней этот горшок носить?

– Ладно, дядя Костя! – сказала я. – Не трону я твою подружку детства.

– Вот и ладненько! – обрадованно сказал Чугунков. – Вот и договорились! Я и не сомневался, что ты человек миролюбивый и по пустякам ни на кого нападать не будешь!

Не знаю, что уж там говорил Крупновой Менделеев, наверное, тоже пытался отвлечь ее внимание от меня, но она вдруг воскликнула:

– Господи! Гриша! Я же совсем забыла! Министр тебе письмо прислал!

Крупнова подошла к постели Григория Абрамовича и начала рыться в своей сумочке.

– Вот! – сказала она, достав из сумочки аудиокассету. – Он просил извиниться перед тобой. Никак не может вырваться, даже на пару часов. Он все здесь записал. Поставить? Или ты один потом послушаешь?

Григорий Абрамович с трудом приподнял руку и сделал движение, словно собирался махнуть ей, но сил ему на это, кажется, не хватило.

– Вклю-чай… – сказал он.

Крупнова сунула кассету в магнитофон, стоявший на окне, и перенесла его на тумбочку, поближе к кровати.

– Ну, так включать? – спросила она у Григория Абрамовича, выразительно посмотрев при этом в мою сторону, словно говоря: «Ты при ней будешь слушать письмо друга? Не знаю, не знаю…»

Григорий Абрамович только молча опустил веки, разрешая включить, но мне показалось, что я уловила все же на его лице тень раздражения. Или мне просто очень хотелось ее увидеть?

Крупнова щелкнула клавишей магнитофона.

Раздалось какое-то шипение, затем негромкое покашливание, потом я услышала очень ровный, спокойный голос твердо уверенного в себе человека.

Для меня вообще очень большое значение имеют интонации, звучащие в голосе человека. По ним иногда можно понять гораздо больше, чем по словам, которые он произносит. Так просто сказать слово, наполненное ложью, но так трудно при этом избежать искусственности в голосе.

Слушая голос Министра, я ловила себя на том, что не могу упрекнуть его в неискренности. Я совершенно не знаю этого человека, но тому, что я слышала, я верила. Не могла почему-то не верить.

– Привет, Гриша! – раздалось из магнитофона. – Я не буду извиняться за то, что не приехал. Мы с тобой мужики и знаем, что, если не смог что-то сделать, значит, только ты в этом и виноват… Ну, ничего, увидимся, тогда ты и посмотришь на меня как на свинью. А потом хлопнем по полстакана и забудем обиды? Верно? Всякое у нас бывало, переживем и это… Жду тебя, как только сможешь, у себя. Сам знаешь, о чем я. Кроме тебя, никому это дело доверить не смогу. Тут нужен человек, которому я верю, надежный. Скорее давай выкарабкивайся. Дело закручивается большое. Да, можно сказать, закрутилось уже. Я уже вылез в центр внимания. Начало сбываться. Назад теперь не нырнешь, в тине не спрячешься. Вам же в глаза смотреть стыдно будет. Я долго думал, прежде чем идти на такое…

Крупнова обеспокоенно заерзала, закрутила головой на Менделеева с Чугунковым. Я очень хорошо поняла, что она хочет сказать.

Можно ли, мол, этой наглой девчонке слушать, что говорит Министр о своих планах? С какой стати вы все ей доверяете? Но Чугунков-то с Менделеевым знали – с какой стати. И, конечно, молчали. Они давно уже считали меня в своей команде.

«Что? – подумала я злорадно. – Съела?»

– А потом понял, – продолжал Министр, – что мы, Гриша, выросли. Это в спасателей мы все еще только играли, как пацаны во дворе, только двором вся страна стала. А теперь выросли – и мы с тобой, и Колька с Костей. Даже Ленка и та повзрослела. Она, кстати, может быть, даже раньше нас повзрослела…

«Хорошенький комплимент женщине!» – подумала я и посмотрела на Крупнову иронически. Ей тоже, кажется, слова Министра не очень по душе пришлись.

– И то, что нам с вами надо сделать, – продолжал голос Министра, – это уже не игра. Это вполне взрослая жизнь. И законы у нее совсем не похожи на наш с вами неписаный Кодекс Первых Спасателей. Я иногда сомневаюсь, можно ли эту жизнь, эту страну сделать такой, как мы с вами хотим… Плохо мне от этого становится. Понимаю, что, если буду сомневаться, ни черта у меня не получится… Обязательно нарвусь на какую-нибудь предательскую подножку и разобью морду об асфальт. Ведь политика такая вещь, в которой подножка – самое безобидное из средств, которые в ходу. Но и отказаться не могу. Если откажусь – сам себя уважать перестану. И вы меня уважать не будете… Да что я, в конце-то концов! Получилось же у нас с вами – создали такую силу, как МЧС! Я горжусь, когда понимаю, что мы с вами сделать сумели! Это не многие люди в России понимают. Это – будущее, и создано оно – нашими руками… От этого и рождается у меня надежда! И еще от того, что твердо знаю – вы всегда будете рядом, что бы ни случилось! И ты, и Костя с Колей, и Леночка… Вам верю, как самому себе!