Юрий Шубин - Враг государства Страница 3

Кавказцы, тянувшие пиво «неподалеку, сидели очень тихо, боясь что-то пропустить. Зураб подал им ригнап – «слушать», и они напрягли слух, вникая в смысл дружеской болтовни. Пьяный треп про подземный город, секретное метро и атомную бомбу заинтересовал Зураба, вызвав живейший интерес.

А вдруг в этой болтовне что-то есть?

Напряглись и его спутники. Только им хотелось совсем другого: убить чекиста, хоть и бывшего, Подкараулить на улице, когда домой пойдет, да пришить по-тихому. Хоть какая-то радость и развлечение.

– Ну ты совсем запутался, Сашок! – подтрунивал Макошкин. – То ты в ФСБ работал, то в метро, а теперь оказывается – ракетчик! Может, ты секретный физик или космонавт? А? Ты скажи, не стесняйся – мы поверим!

Ребята обидно посмеивались.

– Хватит галдеть! – махнул на спорщиков именинник. – Давайте еще выпьем. За нашу ПВО! Помните, как она в шестьдесят первом американца Пауэрса сбила? Тут парад, а там – самолет.

– За ПВО – могу! – поддержал инициативу Макошкин. – Я слышал, что его не ракета сбила, а истребитель. А ракета чуть в нашего не угодила… Ладно. Наливай!

Водка влилась в рот без сопротивления. Только приятные ощущений притупились – вместо них – резкий, горьковатый вкус. Словно подменили водицу.

Салат закончился.

– Слышь, Сашок! – не унимался сволочь Белов. – Ну и чего ракетчику в КГБ делать? Может, ты атомную бомбу охранял, которую под Красной площадью зарыли, а откопать забыли? Не-е! Она в мавзолее лежит!

Мужики опять заржали, спровоцировав Сватко на более активную защиту: кому ж приятно, когда друзья тебе не верят, да еще обсмеивают!

– Что вы ржете! Ха, ха! Не бомбу я охранял, а на кнопке баллистической ракеты с ядерной боеголовкой сидел! Поняли?! – приблизился к опасной черте бывший чекист. – И не на Красной площади она, а… Тут, недалеко. Не скажу где. Под землей спрятана, в шахте! Знаете, как херово на шестидесяти метрах в «автономке» работать? А?

Друзья притихли, словно дожидаясь развязки анекдота, а Саша почувствовал прилив красноречия. Вроде как пробил его звездный час: пусть знают кореша, с кем водку пьют! Пусть гордятся!

– Бывало, подменишься, просидишь под землей две недели подряд – так кровь из носа и ушей хлещет, как у подводника! Давление! А сколько ребят до сорока лет в запас списывали, потому что давление прыгает, как у инвалидов! Дистония! Тогда все молодые были – о здоровье никто не думал!

Сватко будто очнулся и подозрительно стрельнул глазами в зал… Но посетители кафе чужих разговоров не слушали и занимались своими несекретными делами. Они ели, пили, болтали с женщинами и, казалось, меньше всего щумали о разглашаемой государственной тайне.

Но так только казалось. Сватко слушали. Причем очень внимательно. Хватая и запоминая каждое брошенное слово. Отсекая шум и напрягая слух.

Понизив голос до громкого шепота, бывший прапор продолжил ликбез:

– Раньше несколько таких ракет по окраине Москвы боевое дежурство несли. Сколько и где – не знаю, нам не говорили. Смена – три офицера и прапор. Уходили как в подводное плавание. А ракету называли уважительно – «Изделие». Вольностей с ней не позволяли. За температурой ее следили: не дай бог повысится! Это уже нештатка… У нас в бункере даже гопкалитовые патроны имелись, которые на подводных лодках используют, чтоб кислород получать.

– На фига? – попытался вникнуть в ненужные тонкости Макошкин.

– Воздух в подземелье постоянно под избыточным давлением подавали, чтоб, если наверху химией траванут, к нам не попало. А если на земле совсем плохо станет, то мы перейдем в «изоляцию». Вентиляция глушится – все герметично, и сиди, пока кислород не кончится. Задыхаешься – вытащи из цинка патрон, вставь в держатель. Углекислый газ преобразуется в кислород, и сразу станет легче. Главное – задачу выполнить: ракету в небо запулить, если команда пройдет. Запас продуктов и воды ровно на месяц…

– А потом? – наивно спросил Макошкин.

– Потом – хана! – безумно рассмеялся Сватко. – Неясно разве!

Разлили очень экономно, отмеряя чуть не по каплям. Чтоб хватило на всех.

Выпили…

– При Горбачеве в Комитете сокращения пошли, – изливал душу бывший прапор. – Всеобщее разоружение началось, мир во всем мире, мать его… Бывшие враги друзьями сделались – хотя какие они нам друзья?! У них все на нас нацелено, они и страну развалили. Какой-то умник решил ракеты убрать. А значит, и наш отдел под зад коленом…

– Кто ж, кроме Горбачева! – догадался умный Митрохин. – Только он,

– Может, и он, – согласился Сватко, пытаясь заставить язык говорить четче. – Начали вывоз «Изделий». Несколько шахт залили бетоном, а ракеты вывезли. Остался последний объект. Но закончить работы так и не пришлось. Не успели: в девяносто первом путч случился. Музыка классическая по всем программам заиграла – думали, помер кто. Ан нет. Запустили заявление… И тут другая возня началась – политическая, кто победит – неясно. Приехал к нам генерал Антошин с полковником Бересневым – начальником отдела. Посмотрели. Посовещались. Что делать? Снять боеголовку – долго, а вывезти ракету – хоть как не успеть! Оставлять – тоже нельзя, но работы-то завершить надо, а то голову снимут. Тогда людей убрали, входы кирпичами заглушили, площадку сверху присыпали мусором, а эту, последнюю ракету так и оставили в земле. Сверху шахта прикрыта крышкой метровой толщины – не залезешь и не взорвешь, а вентиляция осталась – через газоотводные каналы. Заправленная ракета с «пристегнутой» боеголовкой в специальном контейнере находится. Как сейчас помню – мы с Васькой Шелепиным в шахту вошли, посмотрели на «Изделие» в последний раз, и аж на душе тоскливо стало: вроде как с девушкой прощались. Хотя железка, она железка и есть – неодушевленная, но для нас – почти что живая! Даже разговаривали с ней…

Сказав это, Саша Сватко так ясно представил картинку давно минувшего времени, что ощутил запах холодного воздуха из «газоотводки» с привкусом суеверного страха. «Последний день Помпеи», – посмеивались они с Шелепиным, входя в бетонную трубу, поставленную на попа. Гирлянда уходящих вверх лампочек казалась тусклой и не давала достаточного освещения. В голове кадры из фантастики – «Чужих», например. Пугающая чернота ведущего к «дежурке» тоннеля заставляла оглядываться и опасливо прислушиваться к малейшим звукам. Но если оборудование выключить – тихо, как в гробу. Приходила и сумасшедшая мысль: а вдруг, пока они тут кабели отворачивают, «Изделие» возьмут да и запустят. Бетонную трубу заполнит адское пламя и невыносимый рев. Ураган газовых потоков хлынет в газоотводные каналы и… вытолкнет «Изделие» наружу, вызвав столбняк у невольных свидетелей грандиозного, должно быть, фейерверка. В устроенном двигателями крематории люди вспыхнут, как мотыльки, и рассыплются в пепел в одно мгновение. Невысокий многогранник – «грибок» с решетками у Ломоносовского проспекта, такой же, как вентиляционные камеры метро, откликнется выброшенным огнем. Раскаленные газы с легкостью выбьют многоугольную крышу постройки и столбом рванутся вверх, потому что «венткамерой» оканчивается газоотводный канал ракетной шахты.

– Может, у вас там крыши съехали? – усмехнулся именинник.

Но Сватко не обиделся: что он понимает в его бывшей службе! Они – гражданские. Они вообще только наполовину люди! А крыша… Крыша вполне может съехать – попробуй посиди на такой глубине в полной изоляции – хуже, чем в тюрьме! Подводная лодка и есть, только народу меньше. Переговоришь обо всем, наговоришься досыта, и все – затык. Аж тошнит от приевшихся рож. Но ругаться нельзя – за этим специальные люди следят.

– Крыши на месте были! – продолжал затянувшийся монолог Саша. – А как представишь, сколько по соседству атомных килотонн находится – поверишь, что живая. Даже атеисты, кто у нас работал, – в церковь шли креститься. А ведь тогда нельзя это было. Приходилось тайком ехать в глубинку. Но «семерка»[3] все равно все храмы на крючке держала и у попов вылавливала фамилии. Потом по партийной линии или по комсомольской нагоняй давали, да только что толку. Ребята все равно креститься ехали и детей с собой в церковь везли. Входишь в шахту, и так жутко становится, что волосы на голове шевелятся, у кого они еще остались. А у той, последней, мы только питание отключили. «Изделие» может так хоть десять лет простоять – ничего не сделается. Считай, мы с другом – Васькой-прибористом – последними эту «сатану» видели…

Зураб достал ручку и записал услышанное имя прямо на салфетке.

– Но начальство-то знает, что шахта есть и в ней ракета? – возбудился именинник. – Президент, начальник Генштаба или кто там… директор ФСБ? Не может же такое дело потеряться!

– Никто про нее не знает! Шахту ластиком стерли с секретных карт. Документы по моему объекту уничтожили – сам жег во дворе по акту. Наверх доложили о полном демонтаже, иначе Антошина бы вмиг сняли; А так – дыр под землей много – мало ли, что там замуровано, Отдел – разогнали, людей раскидали по управлениям, чтобы до пенсии дотянули. Дослуживали мы уже в ФСК – ФСБ. КГБ СССР тоже вроде как ластиком стерли е карты, вместе с Дзержинским на Лубянке.