Баллада о змеях и певчих птицах - Коллинз Сьюзен Страница 3

Ради Тигрис он величаво прошествовал в гостиную, раскинул руки и покрутился, давая рассмотреть себя во всей красе. Кузина взвизгнула от восторга и захлопала в ладоши.

– Просто сногсшибательно! Какой ты красивый и стильный! Скорее к нам, Мадам-Бабушка! – Еще одно детское прозвище, которое прижилось надолго. Маленькой Тигрис тогда казалось, что называть просто бабушкой такую величественную даму не годится.

Мадам-Бабушка вошла в гостиную, бережно держа в дрожащих ладонях только что срезанную алую розу. Длинная, струящаяся черная туника, столь модная до войны, безнадежно устарела и выглядела просто смехотворно, как и вышитые туфли с загнутыми носами, прежде бывшие частью карнавального костюма. Из-под порыжевшего от времени бархатного тюрбана выбивались тонкие седые пряди. Мадам-Бабушка донашивала жалкие остатки своего некогда роскошного гардероба, а что поприличнее приберегала для приема гостей или для редких выходов в город.

– Держи, мой мальчик! Приколи себе на грудь, – велела она. – Свежая, прямо из моего сада на крыше.

Кориолан потянулся к розе, и вдруг в ладонь впился шип. Из ранки брызнула кровь, и ему пришлось вытянуть руку, чтобы не запачкать драгоценную рубашку. Мадам-Бабушка растерялась.

– Я просто хотела, чтобы ты выглядел элегантно… – пробормотала она.

– Ну конечно, Мадам-Бабушка! – поддержала ее Тигрис. – Все так и будет.

Кузина повела его на кухню обработать ранку, и Кориолан напомнил себе, что самоконтроль – жизненно важный навык, и он должен быть благодарен бабушке за возможность практиковаться в нем почти каждый день.

– Колотые ранки кровоточат недолго, – заверила его Тигрис, быстро промыв и перевязав руку. Она обрезала стебель цветка и приколола бутон к рубашке. – И в самом деле элегантно. Ты ведь знаешь, как бабушка любит свои розы. Поблагодари ее.

Так он и сделал. Кориолан поблагодарил их обеих и помчался к дверям, слетел вниз по резной лестнице на двенадцать пролетов, поспешно миновал холл и очутился на улицах Капитолия.

Парадная дверь выходила на Корсо – широкую авеню, по которой в прежние времена свободно ехали бок о бок восемь колесниц, когда Капитолий на радость толпе выставлял напоказ свою военную мощь. В раннем детстве Кориолан наблюдал за парадами, высовываясь из окон апартаментов, а гости на вечеринках у Сноу хвастались, что у них места буквально в первом ряду. Потом прилетели бомбардировщики, и квартал надолго сделался непроходимым. Хотя проезжую часть наконец расчистили, на тротуарах все еще лежали груды каменных обломков, многие здания стояли пустые и выжженные. Десять лет как победили, а Кориолану на пути в Академию приходилось протискиваться между глыбами мрамора и гранита. Иногда ему казалось, что развалины оставили специально, как напоминание о пережитых невзгодах. Людская память коротка. Чтобы ужасы войны не позабылись, людям нужно ежедневно перебираться через завалы, отовариваться по продуктовым карточкам и смотреть Голодные игры. Забвение ведет к излишней самонадеянности, и история повторяется.

Свернув на Дорогу школяров, Кориолан слегка замедлил шаг. Разумеется, опаздывать недопустимо, но лучше прийти спокойным и сдержанным, чем потным и взбудораженным. День Жатвы, как и большинство летних дней, становился все более жарким. Да и чего еще ожидать четвертого июля? Он порадовался аромату бабушкиной розы, который несколько приглушал запахи картофеля и календулы, исходившие от нагревшейся на солнце рубашки.

Будучи лучшей средней школой в Капитолии, Академия обучала отпрысков людей именитых, богатых и влиятельных. В каждом классе числилось более четырехсот учеников, поэтому, учитывая давние связи семьи Сноу с учебным заведением, Тигрис с Кориоланом приняли в нее без особого труда. В отличие от Университета обучение было бесплатным, вдобавок учеников кормили обедами, выдавали учебники и форму. Все сто́ящие люди учились в Академии, и Кориолан рассчитывал, что впоследствии школьные связи ему обязательно пригодятся.

Широкая парадная лестница свободно вмещала всех учащихся, и сейчас по ней тек нескончаемый поток официальных лиц, преподавателей и учеников, стремившихся попасть на праздник Дня Жатвы. Кориолан поднимался медленно, пытаясь выглядеть беззаботно и в то же время держаться с достоинством на случай, если попадется на глаза кому-нибудь из знакомых. Многие люди знали если не самого Кориолана, то его родителей и их родителей, поэтому приходилось соответствовать. В этом году Кориолан надеялся добиться признания и своих собственных заслуг. Менторство в Голодных играх было финальным проектом перед выпуском из Академии. Блестящая учеба и впечатляющие результаты в роли ментора наверняка обеспечат ему денежную премию, которой хватит на оплату учебы в Университете.

Для Голодных игр в двенадцати побежденных дистриктах путем жеребьевки отбирали двадцать четыре трибута, по одному юноше и одной девушке из каждого, и бросали на арену, чтобы они дрались не на жизнь, а на смерть. Все это и многое другое было прописано в «Договоре с повинными в мятеже дистриктами», который положил конец Темным Временам. Как и прежде, трибутов загоняли на Капитолийскую арену – полуразрушенный амфитеатр, где до войны проводились спортивные и развлекательные мероприятия, и давали им оружие, чтобы убивать друг друга. Жителей Капитолия призывали смотреть Игры, но многие воздерживались. Главная трудность для распорядителей Игр заключалась в том, как привлечь больше зрителей.

Именно с этой целью и решили задействовать менторов. Распорядители Игр отобрали двадцать четыре лучших и самых талантливых ученика Академии. С их обязанностями пока не определились. Ходили слухи, что трибутов как-нибудь подготовят к личным интервью, может, отмоют или нарядят, чтобы те лучше смотрелись перед камерами. Все соглашались, что если продолжать Голодные игры необходимо, то следует их существенно доработать и сделать более зрелищными, для чего и решили разбавить трибутов из дистриктов капитолийской молодежью.

Кориолан пробился ко входу, украшенному черными полотнищами, и прошел по длинному сводчатому коридору в напоминающий огромную пещеру Хевенсби-холл, где предстояло смотреть церемонию Жатвы. Он вовсе не опоздал, однако зал уже гудел от многочисленных голосов преподавателей, учеников и нескольких распорядителей Игр, чье участие в самой трансляции в тот день не требовалось.

Сквозь толпу пробирались безгласые, разнося бокалы с поской – блеклым напитком из вина с добавлением меда и трав. Это была несколько улучшенная версия кислого пойла, которое употребляли в Капитолии во время войны и которое якобы врачевало все недуги. Кориолан отпил глоток и подержал во рту, надеясь отбить капустный дух. Больше он к поске не притронулся. Напиток отличался коварством: в прошлые годы некоторые старшеклассники чрезмерно им увлекались и выставляли себя на посмешище.

Все считали Кориолана богатым, но единственным его богатством было обаяние, которым он щедро делился, пробираясь через толпу. В ответ на его дружеские улыбки, вежливые вопросы о членах семьи и ненавязчивые комплименты лица учеников и преподавателей светлели.

– Ваша лекция о карательных мерах в отношении дистриктов произвела на меня неизгладимое впечатление!

– Отличная челка!

– Как себя чувствует мама после операции на спине? Передай ей, что она мой герой!

Кориолан прошел мимо сотен мягких кресел, которые поставили для просмотра трансляции, и поднялся на помост, где Сатирия развлекала преподавателей Академии и распорядителей Игр очередной бредовой историей. Хотя Кориолан услышал лишь последнюю реплику: «Что ж, сказала я, мне жаль твой парик, только ведь ты сама настояла на том, чтобы притащить эту обезьяну!» – он с готовностью присоединился к общему хохоту.

– О, вот и Кориолан! – воскликнула Сатирия, подзывая его жестом. – Мой лучший ученик!

Он коснулся губами ее щеки и понял, что наставница опережает его на несколько бокалов поски. В самом деле, Сатирии давно следовало взять свою дурную привычку под контроль, хотя неумеренностью грешила добрая половина его знакомых взрослых. В Капитолии бушевала настоящая эпидемия. Впрочем, веселая и не слишком чопорная Сатирия принадлежала к тем немногим учителям, которые держались с учениками на дружеской ноге. Она немного отодвинулась и оглядела его.