Александр Афанасьев - Одесса на кону Страница 30

Никто не мог представить себе и того, как будут грабить и мародерствовать, как на запад Украины пойдут конвои с вещами, с телевизорами и магнитофонами, как мамы будут получать на почте от своих сыновей посылки из зоны АТО – с деньгами, колечками, сережками, браслетами, иногда и золотыми зубами.

Но это есть. И это не ушло с войной и не уйдет. Потому что волк, раз попробовавший человеческой крови, становится людоедом. И пытаться убедить людоеда сменить рацион – это одно из самых бестолковых занятий на свете.

Бить меня начали еще «на подходе», когда тащили из машины куда-то. Но нормально бить не получалось, потому что бить человека, которого куда-то тащат, – сложно. Потом меня куда-то притащили, срезали одежду и как-то странно привязали – сидя. И тут кто-то на мне оторвался… минут пять пинал в грудь и живот. Но я не первый раз, выстоим, к этому все и шло. Тем более что тот, кто меня пинал, был явно в легком весе, пинки были так себе. Не умеют они пинать как следует…

Потом раздался командный голос:

– Гумно, хватит. Остынь.

Тот, кто меня пинал, выругался на украинском и отошел.

Какая-то пауза, потом с меня сорвали мешок. Я сидел в каком-то месте с деревянным полом и высокими потолками, а вокруг меня полукругом выстроились восемь человек. Все в камках и в балаклавах. Я понял, кто из них меня бил – низенький, метр шестьдесят, тоже в балаклаве, – он смотрел на меня с такой ненавистью, что становилось не по себе. Узнал еще одного, несмотря на балаклаву, того самого паренька из гражданской школы снайперов. Его истинное обличье было вот таким.

Впрочем, он ведь патриот, верно? Патриот Украины. И он здесь именно поэтому, ему никто не платит. Просто он сам не понял, и ему никто не объяснил, к чему ведет патриотизм в балаклавах. Аргентина до сих пор не может оправиться от патриотизма своих военных, которые хватали на улицах, вывозили на военные базы, пытали, а потом сбрасывали в океан с вертолета тех, кого считали врагами Аргентины. Военных тех давно нет, но нанесенные ими раны до сих пор не могут зажить, до сих пор общество искалечено теми годами. То же самое будет и тут – у патриотизма в балаклавах нет иного исхода…

– Ну чо, мент?! Слава Украине!

Я молчал.

– Слава Украине!

– …

– Слава Украине! – Боевики явно зверели, тот, маленький, подскочил и ударил меня по ребрам.

– Гумно!

– Он Колямбу вбил, – с ненавистью сказал маленький.

Ага, значит, Колямба. Не знаю, выйду ли я отсюда живым, но за инфу спасибо.

– Мало того, что ты мент, ты еще и москаль. А москали у нас здесь долго не живут, правда, хлопцы?

Боевики заржали.

– Короче, мы бы тебя сразу грохнули, мы все же не звери, – снова ржание, – но нам инфа от тебя нужна. Расскажешь все – сдохнешь быстро и без боли, это я обещаю. Будешь молчать – будешь мучиться. Но все равно расскажешь. У Гестапо все колются, правда, Гестапо?

Один из боевиков кивнул.

– Мы пока пойдем, с побратимами по косячку дернем. А тебя мы оставляем с Гестапо. Гестапо, тебе кто-то нужен?

– Пусть Клещ останется, – глухо сказал боевик.

– Я останусь! – быстро сказал Гумно.

– Не, ты с нами идешь. Ты его исполнять будешь…

Когда я остался наедине с двумя боевиками, тот, которого назвали Гестапо, прошелся взад-вперед. Второй стоял неподвижно, он был самым здоровым.

– Иди спроси, шокер е? Или дубинка там. И пакет прихвати.

Здоровяк куда-то пошел.

– Чо, мент? Говорить будешь?

– …

– Будешь. У меня все говорят.

Все, говоришь…

Нет, я не герой. Выстоять можно только на очень сильном чувстве. На чувстве, которое сильнее боли. И у меня это чувство есть. Это – презрение и ненависть.

Боевик остановился. Достал из кармана кисет, свернул цигарку, по всей видимости, с анашой. Не торопясь раскурился, используя вместо бульбулятора кулак.

Вернулся здоровяк.

– Шокера немае, – доложил он, – дубинок тоже. Вот, пакет взял…

Гестапо подкурился, здоровяку не предложил.

– Не те времена… Иди, принеси ведро. Лучше большое, из-под ссак. И палок. Как пацаны пообщаются, пусть заходят. Будем рок исполнять…

Тяжелый внедорожник «Тойота» свернул с трассы, попер по степи. Проехав километра два, остановился…

Из машины вылезли трое мужчин, водитель остался в машине. Забрали из багажника длинные, почти в человеческий рост кейсы и повесили на спину, как рюкзаки. Махнув рукой водителю, чтобы уезжал, редкой волчьей цепочкой затрусили к холмам…

Рок…

Принесли большое ведро, помочились в него и с хохотом надели мне на голову. Потом кто-то изо всей силы ударил по верху ведра палкой.

– Рок-н-ролл! – торжественно провозгласил он.

Снова собравшиеся боевики дружно заржали…

Ведро сняли с головы в очередной раз. От меня пахло мочой, блевотиной, от постоянных ударов раскалывалась голова.

– Что тебе рассказал Шмель про нас? – наклонившись к самому моему уху, проорал, по-моему, Гестапо.

– …

– Кто из нас главный?! Как его позывной?!

Держаться… Как же я вас ненавижу, гниды, тех, кто вернул фашизм на мою землю. Вы ведь ничего не знаете… вы просто пытаетесь понять, какая опасность угрожает вам, что именно я знаю. Но хрен вам.

– Где ракетные установки?! Сколько их?! Что мы собираемся делать?!

– …

Не дождавшись ответа, боевик снова нахлобучил на мою голову ведро.

– Рок-н-ролл! – заорал он.

– Волк, Волк, прием…

– Плюс, кто это?

– Гамми.

– Слушаю тебя, Гамми.

– Позицию занял, вижу объект. На объекте движение, четыре машины в зоне видимости, на одной пулемет, большой. Пулеметное гнездо на крыше, рабочее. Еще двое с оружием, на земле. Волк, плюс?

– Гамми, плюс. Медведь на подходе, прибудет через три минуты.

– Волк, вопрос: у нас дозвил есть?

– Гамми, плюс, дозвил есть. Увидишь Медведя, начинай работать, плюс?

– Плюс, плюс…

Трое мужчин занимали позицию на крыше бывшего санатория, сейчас заброшенного из-за войны. У двоих были снайперские винтовки «McMillan TAC-50» калибра 50BMG – в Украине они даже продавались гражданским[36]. У третьего – пулемет Калашникова с оптическим прицелом и глушителем. Все они относились к группе «А» (Альфа) СБУ Украины.

– Дозвил есть, работаем после меня, – распорядился Гамми, занимая позицию за снайперской винтовкой 50-го калибра. – Прыгун, держишь двор, внимание на тачки и пулемет. Брама, работаешь пулеметное гнездо, со мной, потом отрабатываем цели внизу. Медведь на подходе.

– Плюс. Плюс, – отозвались бойцы.

Прицел «Найтфорс» моментально свел 700 метров до 70, снайпер увидел стоящий за хорошей, кирпичной баррикадой пулемет «ДШК», стрелков за ним. Ага, засуетились, один по телефону звонит, другой за пулемет. Что-то увидели.

Рассчитав поправку, Гамми дожал спуск, и менее чем через секунду тяжелая пуля отбросила стрелка от крупнокалиберного пулемета…

– Кто ты такой? Ты агент ФСБ?!

– …

– Кто твой начальник?!

– …

– Назови своего начальника! Кого знаешь в Одессе?!

Не дождавшись ответа, боевик снова нахлобучил на меня помойное ведро и прихлопнул по крышке, пока не сильно.

– Рок-н-ролл!

И в этот момент у боевика зазвонил телефон. Он положил трубу рядом со мной, голова гудела, но звуки я еще слышал.

– Алле… да… чо… менты!!!

Мысли ворочались тяжело, медленно, вообще, когда пытают – время течет очень медленно, ты чувствуешь каждую секунду, которую проживаешь. Из-за ведра я не видел, что происходит…

Несколько секунд я думал: убьют, не убьют. Потом – глухой хлопок, и тут же разноголосое стаккато автоматных очередей в несколько стволов. Это продолжалось секунды две-три, потом наступила тишина, и только порохом пахло.

Я молча ждал решения своей судьбы.

Сначала ничего не происходило. Потом кто-то подошел, постоял около меня несколько секунд и снял ведро. Прищурился, болели глаза, болела голова, болели уши, все болело. Потом немного развиделся, полегчало.

Надо мной возвышался боец какого-то спецназа. Серьезного, потому что вооружен он был необычно – «Зброяром-10» с 16-м стволом. Неплохо он был и экипирован – шлем явно американский, еще и с ночным монокуляром, сейчас поднятым вверх. Форма – похоже, «Край»[37] или хорошая копия.

Я оглянулся, от света из разбитых окон снова заболели глаза, но я увидел, что нахожусь в школьном спортзале, и только в моем поле зрения были три трупа в камуфляже, разбросанные по полу. Один из спецназовцев занимался их досмотром, причем делал это «по правилам военного времени», начиная досмотр с контрольного в голову. Второй – с таким же крупнокалиберным «Зброяром» – находился на стреме.

Посмотрев дальше, я увидел вынесенную накладным зарядом дверь.

– Ты кто?

Я потряс головой, делая вид, что не слышу.

– Не играй контуженого…

– Меня похитили, – сказал я.

– Документы есть?

Я посмотрел вниз. Вопрос был явно глупый, учитывая то, что на мне в данный момент не было даже трусов.