Сергей Кулаков - Афганский полигон Страница 30

Две женщины сразу же увели куда-то Линду, повинуясь приказу своего повелителя. Линда, несколько потерявшаяся от всего происходящего, дала безропотно себя увести. Да еще бы, попробовала бы она роптать.

Детишек Фахим погладил по головам, сказал несколько ласковых слов – и на этом общение отца с детьми было закончено. Но, судя по сияющим глазенкам, они и этим были счастливы.

Романа Фахим отправил мыться и переодеваться. Возражать ему никто не собирался, и двор опустел в считаные минуты. Сразу видно, военный человек стоял во главе этого курятника.

Романа провели в просторную комнату на втором этаже. Показали, где он может вымыться. Дали стопку чистой одежды.

Поразительно, но здесь была устроена самая настоящая душевая. Когда Роман открыл кран, сверху из никелированного «дождика» полилась прохладная вода, что было даже приятно, учитывая стоящую на улице жару.

Вымывшись с огромным наслаждением, Роман начал неторопливо разбирать выданную ему одежду. К слову сказать, его грязная форма, полученная вчера на складе, куда-то исчезла. Ну и бес с ней. Куда приятней было облачиться в просторные мягчайшие шаровары и легкую белую рубаху до колен. Вместо опостылевших ботинок – замшевые туфли без задников, вышитые разноцветным бисером.

Одеваясь, Роман все время слышал плеск воды за стеной. Случайно опершись рукой на цветистую мозаику, украшавшую стену душевой, он почувствовал, как один из выпуклых узоров сдвинулся, открыв замаскированную щелку-глазок. Заинтересовавшись, Роман заглянул в глазок. Любопытно стало, кто там так беззаботно плещется?

Оказалось, Линда Эдвардс, собственной персоной. Стоя под душем, она мыла голову, показывая Роману сразу две оранжевые подмышки и светло-рыжий кустик, очень мило подстриженный в форме погончика.

Роман затаил дыхание от неожиданного зрелища. Хоть и нехорошо было подглядывать, но уж больно в неожиданном свете выставилась лондонская барышня.

Зря она ходит в форме, решил Роман, когда поток воды смыл мыльную пену с ее груди (грудь была, как две опрокинутые вверх дном чаши, просто восхитительная грудь). В форме она обыкновенный армейский штырь, не на что посмотреть. А тут – глаз не оторвать. А какие изящные коленки и лодыжки! М-м…

Тут Линда повернулась спиной и начала мыть нижнюю часть тела. Роман торопливо отодвинулся от глазка. Не застеснялся, нет. Просто почувствовал, что в нем стремительно нарастает то, что всегда было сильнее его. Надо же, как разобрало. Аж затрясся весь. По низу живота будто горячим утюгом прошли.

И куда теперь реализовать порыв? Перекупить у Фахима одну из его жен? Было бы на что, перекупил бы, не задумываясь.

Но Фахим! Вот озорник. Так, значит, мы развлекаемся в свободное от работы время?

Роман поставил мозаичный узор на место и вышел из душевой. Линда все еще плескалась, невинная, как дитя. Ну, пусть себе плещется. Роман заставил себя успокоиться. Сейчас ему предстоит серьезный разговор, не время думать о безделицах.

Он вернулся к себе в комнату и прилег на кровать. Чтобы правильно настроиться, начал перебирать в уме вопросы, которые хотел задать старому приятелю. Пропустить ничего нельзя, второй попытки не будет. Так что – собраться и работать.

Через пять минут стало легче. Пустое отошло, видение в струящейся по белой коже воде исчезло. На время, конечно, но хоть пока перестало мучить, и то ладно.

Тут как раз зашла юная полнотелая красавица в бирюзовой накидке и встала у порога.

– Господин просит вас к себе, – сказала она, стараясь не смотреть на Романа.

Но раскосые глаза ее то и дело с любопытством пробегали по его лицу.

– Раз просит, пойдем, – поднялся Роман.

Вслед за провожатой, бойко вилявшей бедрами, он спустился на первый этаж.

Фахим ждал в прохладном покое, занимавшем заднюю угловую часть дома. Он сидел за обеденным столом, курил сигарку и задумчиво перебирал янтарные четки.

Обстановка была умиротворяющей. Легкие прозрачные занавески покачивались от дуновения ветра. На полу – узорчатый палас от стенки до стенки. Работа штучная, баснословной цены. Диваны были застелены пестрыми шелковыми покрывалами. Одно такое покрывало стоило, как новый автомобиль. На одной из стен персидский ковер с двумя перекрещенными саблями. Даже незнатоку было понятно – по тончайшей золотой инкрустации на эфесах, по резьбе на изогнутых клинках, по вспыхивающим камешкам на рукоятках, – что сабли старинные, цены не имеющие. А посуда на столе – сплошь серебро, чеканное, тяжелое.

Одним словом, сразу было видно, что живет здесь человек богатый и достойный. Что в принципе на Востоке одно и то же.

– Хорошо выглядишь, дорогой, – приветствовал Романа хозяин. – Наша одежда тебе идет.

– Ты тоже в порядке, Фахимджан, – не остался в долгу Роман. – Годы тебя не берут.

– Спасибо на добром слове, Ромаджан, – не стал скромничать Фахим. – На все воля Аллаха. Садись за стол, будем немножко кушать.

– Иди, Фируза, – строго сказал он девушке, задержавшейся дольше допущенного у порога.

Та спохватилась, юркнула в дверь, глянув еще раз украдкой на симпатичного гяура. Ну, будет теперь о чем посудачить на женской половине.

Роман, перед тем как сесть за стол, выглянул в окно, слегка отведя пузырящуюся занавеску. Вид был чудный. Гора, поросшая хвойным лесом, альпийские полянки, живописная река, бегущая невдалеке от стен дома. Эдем, да и только. Любой кавказский курорт позавидует.

– Красиво здесь, – сказал Роман, усаживаясь на диван, напротив Фахима.

– Да, – кивнул тот. – Это моя родина. Я здесь родился. В этом доме жил мой отец.

– Заманхан?

– Ты помнишь? – благодарно улыбнулся Фахим.

– Помню, Фахимджан. Я все твои рассказы помню. И про то, что твой отец был одним из самых известных воинов среди пуштунов. И про то, что вас было четверо братьев, а ты был младшим…

– Да, – покивал Фахим. – Из всех остался только я один. Другие погибли. Наш род – род воинов. Никто не умирает своей смертью.

Они помолчали. В тишине доносились переливы воды.

– Помню также, ты обещал, если останемся живы, обязательно покажешь мне свой дом, – напомнил Роман. – Вот, мы живы, и я у тебя дома. Чему я очень рад.

– Да, – улыбнулся Фахим. – И я рад, что ты мой гость, Ромаджан. Давай отметим это по-вашему.

– Ничего не имею против.

Фахим рассмеялся и налил из серебряного кувшинчика прозрачной жидкости гостю и себе.

– Аллах не прогневается? – улыбнулся Роман.

– Аллах запрещает пить вино от виноградной лозы, – серьезно возразил Фахим. – Про русскую водку он ничего не сказал. К тому же я должен уважать обычаи гостя. Ну, за встречу!

– Давай.

Но все-таки, выпивая, Фахим повернулся лицом к западу. На всякий случай, чтобы Аллах не видел. Так Фахим и его земляки делали всегда, когда делили трапезу с шурави. Они тогда стали одной семьей, советские и афганские ребята, потому что каждый день доверяли друг другу свои жизни, а рюмка водки снимала последние различия между ними.

– Угощайся, Ромаджан, – указал Фахим на уставленный блюдами стол.

Тут были: традиционный кебаб – мелко нарезанный шашлык из нежнейшей баранины, жареная рыба в соусе с местными пряностями, вяленое мясо, рис с изюмом, тушеные овощи, зелень, фрукты, медовые лепешки, орехи, шербет, вишневая вода со льдом, – в общем, бездна всякой вкуснятины. Когда Фахим начал снимать крышки с блюд, у Романа от запахов – после суточной-то голодухи – закружилась голова. Опять же, стопка водки правильно пошла.

– Надо было позвать английскую девушку, – сказал он, накладывая себе на тарелку всего понемногу. – Как-то неловко пировать без нее.

– О ней позаботятся, – отрезал Фахим. – Женщине здесь не место.

Роман более эту тему и не поднимал. Без еды Линду не оставят, а разговору она помеха. Тут Фахим прав. Опять же хотелось побыть вдвоем. Фахим даже служанку не вызвал, обслуживал гостя сам. Значит, ценил особо. И про вилку не забыл, хотя в этих краях положено есть рукой. В общем, Роман и рукой бы справился, но вилкой оно как-то привычней.

– Ну что? – спросил Фахим через несколько минут с вполне понятной русской интонацией.

– Давай, – кивнул Роман.

Снова выпили, закусили. Роман, как всегда, насыщался быстро, его худощавое тело много не требовало. Фахим тоже не относился к разряду серьезных едоков. Сжевав несколько кусочков кебаба с зеленью, он все больше попивал кофе да покуривал, удобно полулежа на диване и щуря красивые, серые с желтизной, глаза.

– А теперь хочу, Ромаджан, выпить с тобой за тот бой, – сказал хозяин, наливая по третьей рюмке. – Если бы не ты, Аллах давно принял бы мою душу. Жизнью своей, этим домом и детьми я тебе обязан…

– Да брось, Фахимджан, – сказал Роман. – Чего на войне не бывает? Давай лучше ребят помянем.

Помянули. Молча, не чокаясь. Фахим хорошо помнил русские традиции. Было время, чтоб запомнить. Хоть война и заканчивалась, но на их долю выпало немало.