Михаил Серегин - Честное слово вора Страница 30

Остролицый метнулся к пятиэтажке и, едва не сбив с ног немолодую женщину, ведущую на поводке лохматую собачку, влетел во второй подъезд. Так, теперь на второй этаж, здесь между этажами должно быть окно, выходящее в нужную сторону… Так и есть, вот оно.

Он оперся руками на подоконник и выглянул в окно, оценивая расстояние до девятиэтажки. Недалеко совсем, метров пятьдесят-семьдесят. Ну, накинем еще тридцатник за счет этажа. Может, Медведь на девятом обосновался. Все равно чувствительности приемника должно хватить, он и на триста метров нормально работает.

Остролицый подхватил «дипломат», опер его о колено и быстро набрал цифровой код. «Дипломат» распахнулся, и мужчина вытащил из него небольшой черный приборчик и пару наушников, которые тут же надел на себя.

«Надеюсь, не слишком поздно, до самого главного они еще не дошли», – подумал он, нажимая одну из кнопок на корпусе приборчика.

Приборчик был новейшим радиоприемником, работающим на ультракоротких волнах. Он позволял принимать сигналы с нескольких миниатюрных жучков – было в арсенале остролицего и такое чудо техники. Один из таких жучков сейчас обосновался в рукаве пальто Сома, а второй на воротнике его рубашки.

Зам по безопасности, должно быть, уже забыл неприятное столкновение с грязным бомжом, произошедшее с ним сегодня утром, а зря. Этот бич, вроде бы случайно толкнувший хорошо одетого господина и рассыпавшийся в самых униженных извинениях, успел приткнуть в его одежду две маленькие иголочки с хитрой электронной начинкой – миниатюрные передатчики. У остролицего были очень ловкие руки и пальцы, профессиональные навыки, так сказать. И теперь он мог слышать все, что говорил и слышал Сом, если находился от него на расстоянии не больше трехсот метров.

Остролицый повертел пару колесиков на приборчике и замер, вслушиваясь:

«…мужики таскали туда здоровенные ящики, – послышался в наушниках голос Сома. – Как наши ушами прохлопали, не представляю. Мужиков менты ищут, фотороботы какие-то составили, но не найдут они их, конечно, ни фига…»

Остролицый довольно кивнул. Кажется, он успел вовремя – до обсуждения своих ближайших действий они пока еще не дошли. Вот и чудно. Теперь пусть говорят, а он будет в курсе всех их планов.

Остролицый отошел от лестничного пролета, прислонился к стенке и стал внимательно слушать разговор. Несколько раз ему мешали проходившие по лестнице жильцы, но ни один из них не осмелился спросить, что это тут делает какой-то незнакомый мужик в наушниках. Скорее всего, принимали за какого-нибудь тихого безобидного психа и предпочитали не связываться.

Через полчаса, закончив прослушку, остролицый упаковал приемник и наушники в «дипломат», выждал еще минут пятнадцать, позволяя Сому подальше отъехать от дома, вышел из подъезда и, насвистывая какой-то веселенький мотивчик, направился к своему джипу. Пока все складывалось как нельзя лучше. Нехорошо, конечно, самого себя хвалить, но уж очень хочется. Все идет без сучка без задоринки, как по маслу. Хорошо бы, чтобы так было и дальше.

Глава 27

Магаданскую область российские власти использовали как место для ссылки и лагерей далеко не всегда. Пожалуй, эта идея принадлежала Иосифу Виссарионовичу Сталину. Не потому, что до него никто не догадался или нужно не было, а потому что, во-первых, в его время уже появились достаточно мощные и массовые транспортные средства, позволявшие перевозить большие массы заключенных так далеко на север, а во-вторых, потому что самих заключенных в стране тогда стало намного больше. С тех самых пор территория Магаданской области стала буквально усыпана лагерями. Как у Высоцкого поется, «ведь там сплошные лагеря, а в них убийцы, а в них убийцы».

Правда, сейчас убийцы, воры и прочие антиобщественные элементы были далеко не во всех лагерях, оставшихся со сталинских времен. Все-таки заключенных стало в несколько раз меньше, а потому и число лагерей уменьшилось. Очень многие лагеря становились ненужными, закрывались и постепенно приходили в полное запустение. Особенно много таких заброшенных лагерей в Магаданской области было в районе Оротукана и севернее.

Стоявший на берегу небольшой реки лагерь был как раз из их числа. Он находился недалеко от Оротукана – между поселком Ягодное, в районе которого было несколько действующих лагерей, в том числе и «двадцатка» – и Магаданом. Речку, на берегу которой стоял лагерь, окружали невысокие сопки, которые чуть восточнее переходили в предгорья небольшого горного хребта.

Сам лагерь выглядел довольно жалко. Покосившиеся бараки окружали несколько поваленных и несколько полуразвалившихся, но еще чудом стоящих вышек; по периметру ржавели остатки колючей проволоки. Все более-менее ценное отсюда вывезли еще в пятьдесят третьем году, сразу после того, как лагерь закрылся, а остальное бросили. Демонтировать все это попросту не было смысла.

Однако среди всеобщего развала и запустения одно здание выглядело все же довольно прилично. Это был бывший штаб – приземистое строение, в котором в прежние времена располагались оперчасть, спецчасть, режим, кабинеты «хозяина», кума и так далее. Сейчас стены этого здания были подперты несколькими толстыми бревнами, в окнах вставлены стекла, а крыша явно недавно покрыта. Были и другие, более явные признаки жизни – развешанные у входа для просушки вещи, небольшая собачонка, сидевшая у крыльца, и дым, поднимавшийся из печной трубы.

Штаб приспособили под жилье так называемые «дикие» старатели, не числившиеся ни в каких государственных конторах и работавшие на свой страх и риск техникой еще гулаговских времен. Всех инструментов: лопата, кайло и драга, старенький вездеход да бульдозер для снятия верхнего слоя земли.

Технику старателям предоставляли контролировавшие прииск ингуши. Они же примерно раз в неделю привозили сюда топливо и продукты и забирали намытое золото. Старательская артель состояла из восемнадцати мужиков, по большей части бичей и оставшихся без работы моряков, живших эдакой полупервобытной коммуной. В этой артели, на прииске, словно в насмешку называвшемся «Счастливый», и работал Валя Ломаный. И сюда же он привел с собой Колю Колыму, который был девятнадцатым человеком, жившим в бывшем штабе.

В артель Колыма не входил – работать ему, как и всякому правильному блатному, было западло. Еще в первые дни, когда они только-только приехали сюда, мужики-артельщики предлагали ему помыть песочек. Дескать, попробуй: новичкам везет. Все равно ничего не делаешь, почему бы не попытаться? Что-то да заработаешь. Но Колыма отвечал им лагерной пословицей: «Лучше гондурасить на Колыме, чем калымить на Гондурасе!» А чтобы не зря есть старательский хлеб, Колыма стал ходить на охоту. Оружием он, благодаря найденному в багажнике трофейной «Тойоты» арсеналу, был обеспечен очень неплохо: «АКМ», «муха», «зиг-зауэр», его собственный «ТТ».

Правда, на охоту со всем этим не пойдешь, разве что совсем припрет, но у старателей была неплохая ижевская двустволка, ее Колыма и использовал во время своих вылазок. Сначала он охотился в основном на куропаток – какое-никакое, а мясо, но сегодня ему предстояло попробовать выследить волка.

Голодные, отощавшие за зиму хищники не особенно боялись людей и подходили к лагерю совсем близко, особенно по ночам. Их привлекало старое кладбище, на котором хоронили зэков во времена Ягоды, Ежова и Берии. Земля здесь постепенно оттаивала, и вечная мерзлота обнажала татуированные трупы зэков, вот волки и приходили питаться падалью. А когда падали на всех не хватало, могли напасть и на живых.

Минувшей ночью два волка напали на одного из старателей, зачем-то вышедшего из штаба, прямо на территории лагеря. Мужик несколько секунд отмахивался от зверей кайлом и позвал на помощь. Услышав топот подбегающего народа, волки ретировались, но оставлять это происшествие без последствий было нельзя, а то хищники вконец обнаглеют, начнут днем нападать. Поэтому утром к Колыме подошел Ломаный и сказал:

– Колян, слышь, какое дело… Пацаны просят, чтобы ты волков пострелять попробовал. А то вконец охамели гады. Можешь?

– Попробую, – кивнул Колыма, садясь на своем лежаке и протягивая руку к висевшей на стене двустволке. – Сейчас ружьецо почищу, патроны пулями снаряжу…

– Ну и нормально. Заодно и развлечешься, а то скучно тебе, наверное, здесь сиднем сидеть да на одних птичек охотиться.

В голосе Ломаного Коле Колыме послышался скрытый упрек. Он поднял голову и внимательно посмотрел на кореша.

– Ты что, Валек, думаешь, я о своем деле забыл? – тихо сказал он с тоской в голосе. – Типа сижу тут, ни фига не делаю, куропаток стреляю и ни про корешей убитых не думаю, ни про «рыжье», которое мне доверили, а я не уберег?

– Да нет, Колян, – неубедительно замотал головой Ломаный. – Ты меня в натуре не понял…

– Ладно тебе, Валек, ты душа простая, тебя понять несложно… Да только зря ты меня за мелкую сявку держишь! Все я помню, не забывается такое. И за корешей я еще отомщу и золото верну Бате. Он мне центнер «рыжья» доверил и столько же обратно получит, так по понятиям быть должно. И слово я ему пацановское давал, а слово свое я еще никогда не нарушал и не нарушу! Или сам подохну, или сук этих заставлю кровью умыться, а золото верну.