Илья Рясной - Наше дело — табак Страница 30

— Красиво выступаешь. В тебе политик пропал.

— А что? И пропал, — кивнул Бульбаш, любивший и умевший поразглагольствовать на отвлеченные темы. — Скоро все развалится. Все в труху обратится. Хозяина-то нет.

Раньше городской парк, а не рынок, был центром цивилизации, где собирался весь Лебежск. Весело крутилась карусель, работали аттракционы, цвели клумбы. В пруду плавали утки. Пруд сначала зарос, а потом высох. Утки улетели. Весь парк теперь засыпан мусором. На памятнике Тургеневу чья-то рука прилежно вывела несколько матерных слов. На месте бывшей карусели, радовавшей детей, зияло черное обугленное пятно, как после приземления летающей тарелки. А у изящных чугунных фонарей, сохранившихся еще с довоенного времени, сначала вывернули лампочки, а потом кто-то стянул и сами столбы.

Воровской авторитет был прав — хозяина в городе не было. Мэром Лебежска избрали редактора «прогрессивной» молодежной газеты, прославившейся в свое время бойкими антикоммунистическими репортажами и обвинениями тогдашних отцов города. Обещаний редактор надавал много, вот только вопреки народным ожиданиям с его приходом к власти города-сада не получилось. Новый мэр оказался человеком, в принципе, не способным на какую-либо общественно полезную деятельность да еще болезненно вороватым, так что город приобрел вид населенного пункта, который только что взяли с боем войска противника и успели уже немножко пограбить по праву победителей. Впрочем, Лебежск исключением не был. Вся область приобретала запущенный, нежилой вид. Народ пер все, что плохо лежит, обезображивая свою среду обитания, сея разруху — глохли телефоны, потому что. умельцы спиливали кабели и продавали их в пункты приема металла, по той же причине все время вырубалось электричество. А тут еще бескорыстно старались воспрявшие духом вандалы, которые ломали и гадили не выгоды ради, а из каких-то своих глубоко личных потребностей. И, что самое интересное, этот бардак люди в последнее время уже стали принимать за должное. Привыкли!

— Страшен русский человек, которому дали волю переть все, — усмехнулся Ушаков, оглядываясь на вмятину, где недавно еще был чугунный столб фонаря.

— Ох, бардак вокруг.

— Беспредел, Бульбаш. Что на воле, что на зоне. Везде. Тебе нравится беспредел?

— Мне-не особо.

— Тогда давай прикручивать беспредельщиков.

— Вместе? — хмыкнул Бульбаш.

— Иногда и вместе. Греха в этом нет.

— Лев Васильевич, ну зачем вы так? Вы же меня знаете. Я с ментовкой никогда в паре не работал. И поздно уже начинать. А беспредел мы и сами прикрутим.

— Он тебя сам прикрутит… В общем, к делу. Пробитого ты знаешь, он из твоих краев.

— Знаю.

— Сейчас он где-то здесь. Понимаешь, он с катушек сорвался. И людей кладет, что мишени в тире. Где он хоронится, Бульбаш? Где?

Бульбаш в миг осунулся лицом, отвел глаза и только пожал плечами.

— Бульбаш, — продолжал жать Ушаков, — он же конченый отморозок. И он в разносе. Его надо брать. Ну…

— Я не знаю.

— Зато я тебя знаю… Бульбаш, тебе что-то известно, — брякнул Ушаков наугад. И почувствовал, что попал в точку. Хотя Бульбаш ничем не показал это, но начальник уголовного розыска ощутил, как в душе уголовника что-то всколыхнулось…

— Да не знаю. Лев Васильевич!

— Бульбаш, ты со мной ссориться решил? Давай. Ты же меня знаешь… Я тебя тогда прессовать начну. Мне про тебя все известно. И что живешь ты с Лизкой. И что барыжничает она втихаря…

— Откуда знаете? — насторожился Бульбаш.

— Я все знаю. И обоих вас давить начну… Не выгораживай ты уродов всяких. Пробитый, если что не по нему, и тебя грохнет и на заслуги твои перед воровским миром не посмотрит… Кроме того, с тебя еще по зоне должок. Помнишь, тогда, когда с хачиками разбор на пятерке был, я к тебе как человек отнесся? Или забыл?

— Ничего я не забыл… Эх, Лев Васильевич, были бы вы обычный мент, язык бы отрезал, а ничего бы не сказал. А так вроде свой. Вместе одну зону топтали.

— Правильно…

— У Натахи Вороны он. Девка козырная, ноги из подмышек растут. В манекенщицы хочет. Пробитый только с такими и водится. Он у нее два дня хоронился после той стрельбы в Суворовском. Тихо затаился, обещал ее, дуру, пристрелить, если что. Но она моей проболталась… Так что здесь он.

Так и бывает, что вытаскиваешь счастливый билет. Слишком много в жизни зависит от везения. Сегодня Ушакову повезло…

— Адрес, — потребовал он.

— Поселок Заречный, сразу за Лебежском.

— Знаю.

— На улице Жукова, за водокачкой, халупа вся покосившаяся. И номер счастливый — тринадцатый… Рядом еще хачики дом отстроили двухэтажный. И от бензозаправки эта халупа как на лад они…

— Спасибо, Бульбаш. — Ушаков поднялся со скамейки.

— Не за что… Если только Пробитый еще там. А то он двигать собирался прочь. Так что торопитесь, Лев Васильевич…

— Поторопимся. — Ушаков вынул из нагрудного кармана просторной белой рубашки, подходящей для такой погоды, плоскую рацию «Моторола» и произнес позывные Гринева:

— Ноль-три, подъезжай на машине к парку.

— Принято, — донесся голос Гринева.

Глава 9

ВЕРНУЛСЯ ВСЕРЬЕЗ И НАДОЛГО…

Старый психиатр оказался прав. Получилось именно так, как он говорил.

Арнольд проснулся ночью. В окно светил серп луны, выкарабкавшийся из-за шпиля дома напротив клиники. Вдалеке шумел мотор куда-то в этот неурочный час стремящейся машины. Над миром царили тишина и умиротворение.

Он встал, покачнулся. Подошел к окну, повернул раму, вдохнул полной грудью воздух. Голова шумела от выпитого вчера джина.

Ветерок овевал разгоряченное лицо. Наполнившее все вокруг умиротворение стало растекаться и внутри Арнольда. Он вновь почувствовал, что живет в этом мире, а не валяется, придавленный им, как клоп домашней тапочкой.

— Бляха муха, — произнес он.

Он возвращался на грешную землю. Туда, где у него вагон и маленькая тележка проблем. Где не любят слабых. Где нужно намертво цепляться за место под солнцем, если хочешь жить хорошо, а не прозябать. И он вдруг поймал привычную злую волну, ощутил стремление двигаться вперед.

— Нет, гады, не взяли вы меня, — прошептал он, опуская крепкий кулак на подоконник. — Жив я… Жив!

На следующий день началось возвращение к полноценной жизни. Немецкие врачи вытащили его из могилы, поставили на ноги, теперь самочувствие у него было относительно приличное. И он готов был двигать в большой мир, о чем наутро объявил своим врачам.

— Не мешало бы еще неделю подлечиться, — посоветовал лечащий врач.

Арнольд, сносно говоривший по-немецки — освоил язык за время работы в табачном бизнесе, — поинтересовался:

— Что, умру, если не долечусь?

— Не умрете. Но для надежности.

— Надежность — слово немецкое. Наше слово — авось, — засмеялся Арнольд.

— Что такое «авось»?

— О, это целая русская философия. Как у нас говорят — без стакана не разберешься.

— Стакан — это тоже русская философия? — улыбнулся врач.

— Еще какая!

…"Ту-134" прорвал плотный покров облаков и устремился к посадочной полосе.

Когда самолет выпустил шасси и ухнул вниз, у Арнольда внутри стало пусто и холодно. В такие моменты ему всегда казалось, что крылатая машина так и будет падать до земли и ничто ее не остановит — она сомнется, ломаясь о верхушки деревьев, распадется на части, и горючее взорвется, пожирая то, что осталось от человеческих тел. Не то чтобы он боялся самолетов, но такие моменты не любил. Тем более, побывав на том свете, пережив и выстрелы в упор, и операции, рухнуть на подлете к собственному дому было бы обидно.

Но, конечно же, самолет не рухнул. Его шасси со стуком коснулось полосы, и пассажиры, как обычно, зааплодировали мастерству летчика, и стало очевидно, что боялся не один Арнольд, а большинство его спутников, поставивших в этот день свою жизнь в зависимость от крепости крылатой машины, мастерства пилотов и диспетчеров. Вся беда обычного человека, что он не может понять, как самолет летает.

В приземистом, сером — бетон со стеклом — аэропорту Полесска его встречали Лена, горилла-охранник из «Легионера», парившийся в пиджаке, скрывавшем подмышечную кобуру, и старший менеджер «Востока» — молодой, да из ранних, служивший в фирме на побегушках.

— Я вернулся, — сказал Арнольд, обнявшись с Леной и пожав руку остальным. — Как тут у вас дела, братцы?

— Вдова совсем очумела, — поведал менеджер. — Со счета деньги гоняет. Под себя, считай, всю фирму подмяла. Особняк на Чайковского захватила. Это вообще трандец, Арнольд Валентинович. И Дон Педро за ней, как пес привязанный ходит. Полный трандец.

— Не трещи так. — Арнольд кивнул охраннику на чемодан, тот подхватил его. — Сейчас подробно расскажешь.

На стоянке их ждала «Тойота-Лендкрюйзер» защитного цвета с тонированными стеклами, через которые никого не рассмотришь, — из тех модных машин, которые своей мощью и статью напоминают армейский бронетранспортер. Они продерутся через какие угодно дороги, промесят широкими ребристыми шинами любую грязь да еще вид имеют агрессивно угрожающий — именно то, что нужно сегодня на Руси. В просторном, отделанном деревом и кожей салоне менеджер с избытком чувств минут десять описывал сложившуюся ситуацию. Время от времени его не менее горячо перебивала Лена: