Сергей Дышев - Куплю чужое лицо Страница 30

Это и были истощенные скрипачки – похожие друг на друга, как два смычка. Они только что отпилили очередную смену в метро, замерзли, как цуцики, и вместо «здрасьте» в унисон хлюпнули носами. Я уже знал, что их за что-то отчислили из консерватории и они пустились в океан свободного искусства. Правда, приходилось довольствоваться серыми людскими реками, которые текли в обе стороны в метрополитеновских переходах. В руках девушек нищенствующие скрипки рыдали: несомненно, скрипкам хотелось, чтобы их хозяек осчастливил бесшумный дождь купюр, падающий в домики-футляры.

Я предложил войти, и они с благодарностью улыбнулись отмороженными улыбками.

На улице свирепствовал леденящий ветер.

С моей помощью они скинули курточки, бережно уложили футляры с инструментами у окна. Гостьи тут же согласились выпить кофе, я отправился на кухню, мучительно вспоминая их имена. Вернувшись, с изящной небрежностью обронил, будто сахарную коврижку подал на блюдце:

– Кстати, меня звать Володя.

– Мы знаем, хотя все равно очень приятно, – вежливо сказала одна из девушек. Волосы у нее были сплетены в огромное количество косичек. Она назвала себя: – А меня звать Калинди.

– Сатйа, – сказала вторая и помахала ручкой, будто выглянула из окна. В отличие от подружки у нее на голове вырос только хвост.

Когда мы встречались у Красницкого, их называли не так мудрено.

После кофе девушки оттаяли, и я смог найти большее число отличий у каждой. Обеим вряд ли было больше двадцати, но Калинди казалась старше, возможно, потому, что на ее переносице обозначилась складка. Эту складочку она постоянно разглаживала мизинцем.

Потом без проволочек я стал потчевать девушек портвейном «777». Это был настоящий портвейн, мудрый Красницкий доставал его по большому блату в кремлевском президентском ресторане. Кто-то из окружения Хозяина, явно «семидесятники», испытывал ностальгию. Привозили это благое вино с родины последнего генсека.

Как только мои гостьи порозовели, я тут же вызвался проводить их до остановки. Последние купюры, выуженные из моего кармана, буквально присосались к протянутой руке. Выйдя на дорогу, махнули ползущим фарам. Машина остановилась.

– Поехали с нами! – сказала одна из девиц.

– Поехали, – добавила вторая. – Лучше сесть в машину, чем обратно подыматься в твою жалкую квартиру.

И я упал на черствое сиденье.

Подъехали к панельному дому. У дверей квартиры девицы предупредили меня, что я попаду в склеп паука… Они не преувеличили. На голых стенах висели самодельные картины на картоне: среди разноцветных пятен угадывались силуэты пауков, синие черепа и прочая сатанистская атрибутика. Полы были застланы коврами, на подоконнике, полу толпились разнородные индийские вазы. Мебели почти не было. По углам стояли маленькие шкафчики.

Я думал, что мне предложат кофе, но вместо этого девушки маленькими зажигалочками запалили разноцветные конусообразные предметы. Они тут же задымили, источая приторные запахи. Я понял, что это у них подается вместо кофе.

Зато мне предложили по их примеру опуститься на ковер. Одновременно и слаженно девушки запели, прихлопывая в ладоши и раскачиваясь. В слова я не вникал.

Но напрасно я рассчитывал так легко отделаться.

– Ты должен молить вместе с нами! – сказала Калинди и открыла книгу на вытканной из суровой нити закладке и запела: – «Дорогой Господин, ты управляешь творением, поддержанием и разрушением. Ты – Правитель трех миров – Бхур, Бхувар и Свар. Ты – Правитель четырнадцати высших и низших миров, и Ты – Тот, кто управляет тремя материальными гунами. Полубоги и люди, чье духовное знание высоко развито, всегда заняты тем, что всегда слушают рассказы о Твоих трансцендентных развлечениях и повторяют их, ибо этот процесс обладает особой силой – он уничтожает накопившиеся последствия греховной жизни…

Эти слова Калинди произнесла сорванным шепотом, отложив книгу, встала и, распустив едва приметную завязку на плече, сбросила сари. Сатйа тут же последовала ее примеру. Я почувствовал себя не совсем ловко перед обнажившимися девушками. Они вновь опустились на ковер, лицом ко мне, скрестив под собой ноги. Книгу взяла Сатйа. Туманно посмотрев на меня, она продолжила распевный речитатив:

– Умные люди ныряют в океан Твоих подобных нектару деяний и с большим вниманием слушают о них. Так они немедленно освобождаются от осквернения материальными гунами, им не суждено для своего духовного развития проходить через суровые покаяния и воздержания. Твои трансцендентные развлечения и слушать о них – это самый легкий путь, ведущий к самоосознанию. Если человек просто смиренно выслушивает Твое трансцендентное послание, сердце его очищается от всей грязи…

Сатйа отложила книгу и восторженно повторила:

– О, не нужны нам суровые покаяния и воздержания!

Она встала, подала руку подруге. И уже вдвоем они протянули мне свои белые ладони. У Калинди ладонь была горячей, а у Сатйи – холодной.

– Сейчас ты освободишься от оков одежды, мы сбреем все волосы на твоем теле и станем медитировать!

Девчонки стали снимать с меня одежду, и я подчинился, считая, что это какая-то необходимая церемония для постижения Таинства. Откуда-то появилась бритва на «ножке», Калинди с треском провела мне по груди. Я отпрянул, а девушка стряхнула застрявшие волоски с намерением продолжить.

– Не надо!

– Мужчине надо освободиться от всех волос, в том числе и на голове, это облегчит доступ к познанию трансцендентного мира, – сказала Калинди.

А Сатйа добавила:

– Посмотри на наши чистые тела! Женщинам можно оставлять волосы – лишь на голове…

– Давайте в другой раз, на мне слишком много волос, на это уйдет много сил и времени.

– Хорошо, – девушки легко согласились и изящно поклонились. Я не заметил, когда они надели на себя длинные деревянные бусы.

– Вы – кришнаиты? – спросил я.

– Не совсем, – ответила Сатйа. – Мы ищем свой путь, где нет соблазна разделить духовное и греховное, материальное и сущее трансцендентальное.

– Через необычное мы ищем самый легкий путь для самоосознания, – добавила Калинди. – И для этого пытаемся использовать мудрость всех религий. Мы молоды, значит, созданы для греха.

– А старость нужна для покаяний? – продолжил я.

И они согласно закивали всклокоченными головками. Они едва доставали мне до плеча.

– Конечно, именно для этого.

Интересно получалось.

– А что мы будем сейчас делать?

– Не торопись…

Сатйа дотронулась мизинцем до моих губ, а Калинди прижалась к моей спине животиком и жаркой грудью. О, эти волнующие прикосновения духовных дурочек! Они предложили сплести пальцы, и мы образовали круг. Так, взявшись за руки, мы кружились, а они повторяли одно и то же: «Трансцендентное влечение, страсть и грех ведут к познанию Абсолюта…» Потом девчонки, присев у стены (в доме не было ни одного стула), скрутили самокрутку с марихуаной. Мы курили, по очереди передавая друг другу сигарету с приторным дымком.

– Еще почитаем «Источник наслаждения»? – предложил я, борясь с зевотой.

– Сейчас мы включим синие фонари, знаешь, как будет классно?

Сатйа выключила настенное бра, достала что-то похожее на прожектор. В синем люминесцентном свете наши тела были похожи на тела утопленников или вампиров.

Они включили бесконечно тягучую, как спагетти на конвейере, музыку, стали извиваться в ее ритме, метаться в синем луче. В этом зрелище было не столько эротики, сколько навязчивой мистики и экстаза; в мертвенном свете они казались еще более худыми и невесомыми, словно скользящие в небесах паутинки сна.

Потом они повалились рядом со мной, стали отчаянно хохотать и предложили мне проделать путь к познанию Абсолюта. Было просто и весело. За «Абсолютом» я тут же сходил в ближайший от подъезда киоск. С меня снова стащили одежду, предложив «трансцендентальное наслаждение». В конце концов случилось то, чему было не миновать.

Но за грехи пришлось рассчитываться отнюдь не в старости.

– Вольдемар, – приоткрыв утренний глаз, прошептала Сатйа, – пополни источник наслажденья.

– Чтобы не исчерпался! – зевнула, блеснув прокуренными зубками, Калинди.

Я отдал им все деньги, которые у меня были в карманах, и посоветовал не путать индийскую философию с коммунальной проституцией.

Иному человеку легче, чтобы счистили с него шкуру, нежели лишили бы всех денег. Я, обесточенный (в смысле биотоков и биополя), пустой во всех измерениях, греб по неубранному снегу. За ночь намело, сугробища укрыли черноту московских проспектов, отчего дома-молчуны задышали свежестью и чистотой.

Лишившись последних сбережений, я опять ощущал возвышенное чувство полета. Еще не ходили трамваи и троллейбусы, на которых ранним утром можно было всегда проехать на халяву; такси и частная братва заботливо притормаживали возле меня, но я небрежно давал им отмашку. Мол, Человечище просто хочет не спеша пройтись широким шагом по Земле.