Михаил Серегин - Долг грабежом красен Страница 30

В следующий момент Полунин неожиданно для себя испытал такую вспышку ярости, что едва удержался от того, чтобы не броситься на Первухина. Он с такой силой грохнул кулаком по столу, что отломил край столешницы.

– С помощью этого оружия я пытался спасти жизнь своей жены, сына, а также своего друга! – заорал он, нависнув над Первухиным, непроницаемое лицо которого вдруг исказилось гримасой страха. – Ты что, ментяра позорный, хочешь меня посадить в тюрьму за то, что я спасал свою семью? И сделать это в день, когда у меня убили жену и друга? С кем, в этом случае, останется мой ребенок?

В этот момент дверь кабинета открылась, и в него ворвались трое милиционеров, которые быстро кинулись к Полунину и скрутили ему руки.

Капитан Первухин после этого облегченно вздохнул и как-то нервно дернул шеей:

– Успокойтесь, Владимир Иванович, не надо так нервничать. Мы просто вас задерживаем. У меня есть указание начальства, есть подписанное прокурором постановление о взятии вас под стражу. И вам и нам так будет спокойней, вы же видите, что творится в городе.

– Зачем?! – заорал Полунин, снова рванувшись к капитану. – Зачем вам, уродам долбаным, сажать меня под замок?! Неужели я сбегу, даже не похоронив свою жену?

Первухин, снова интуитивно дернувшись в сторону от Полунина, судорожно сглотнул слюну и ослабил галстук на шее, после чего быстро скомандовал одному из сержантов, держащих Полунина:

– В камеру его, пусть успокоится там. Завтра поговорим.

Через пять минут за спиной Полунина закрылась дверь маленькой одиночной камеры, в которой кроме деревянного настила, расположенного на высоте полуметра от пола, и параши ничего не было.

Полунин устало подошел к настилу и, сев на краешек, тут же, не снимая пиджака и галстука, опрокинулся на спину, закрыв при этом глаза.

Даже в самых страшных своих фантазиях Полунин не мог себе представить, что когда-нибудь утром он станет свидетелем убийства своей жены и друга и при этом никак не сможет им помочь, а вечером его самого посадят под стражу.

Тем не менее Полунин понимал, что его арест – далеко не последний акт в цепочке этих кровавых драматических событий.

Горечь от пережитого большого горя и общая усталость сделали свое дело, и Полунин погрузился в какое-то шаткое забытье, из которого его вывел звук открывающегося замка.

Полунин с трудом приподнялся на локте и щурясь воспаленными, красными от усталости и плохого сна глазами, посмотрел в открывшийся дверной проем.

Увидев вошедшего в камеру, Полунин мгновенно получил ответы на многие интересующие его вопросы…

Перед Полуниным стоял Сергей Романенков. Он, засунув руки в карманы брюк, внимательно вглядывался в лицо арестанта, словно старался определить степень его потрясения.

– Здравствуй, Владимир Иваныч, – поздоровался Романыч. – Не удивлен моему появлению здесь?

– Нет, не удивлен, – устало ответил Полунин. – Чего-то в этом роде я и ожидал. Хотя с большим удовольствием встретился бы с тобой в аду.

– Не сомневаюсь, – криво усмехнулся Романыч, – что когда-нибудь мы там и встретимся. – Там будут многие наши с тобой знакомые.

– Ты имеешь в виду акционеров нефтяной компании?

– Ну да, – подтвердил Романыч. – Только вот компанию мы с собой туда не утащим, поэтому придется делить ее здесь, на земле. Собственно, по этому поводу я к тебе сюда и явился.

Романыч шагнул в камеру и уселся рядом с Полуниным. Сержант милиции, наблюдавший за ним, кивнул ему головой и молча закрыл дверь на ключ.

– Это вы с Сатаровым подговорили ментов упечь меня сюда? – спросил Полунин.

Романыч кивнул.

– Как видишь, – произнес он, – мы оказались неплохими учениками и вернули тебе тот шар, который ты ловко загнал в нашу лузу год назад. Тогда проиграли мы, теперь твоя очередь признать себя побежденным.

Романыч вынул из бокового кармана пиджака сложенные листы бумаги и протянул их Полунину.

– Что это? – спросил Полунин, принимая бумаги.

– Акт о капитуляции, – ответил Романыч. – Это договор о купле-продаже нам принадлежавших тебе и Самбисту акций компании.

Полунин просмотрел бумаги и перевел ироничный взгляд на Романенкова.

– Что-то вы скуповато платите, раз в десять занизили стоимость акций.

– Не чуди, Иваныч, не в твоем положении торговаться, для проигравшего и эта сумма достаточно велика.

Полунин молча протянул Романенкову бумаги.

– У меня слишком большие потери в этой войне, – угрюмо ответил он. – Копейками вы от меня не отделаетесь. Цена должна быть достойной.

– Хорошо, – сказал Романыч. – Мы можем вдвое увеличить сумму. Но не больше.

Полунин достал из кармана сигареты, неторопливо закурил.

– Ну, так что скажешь? – переспросил Романенков.

Полунин окинул его тяжелым взглядом и, отвернувшись, произнес:

– Ничего. Сделки не будет.

– Ну ты даешь, Иваныч, – слегка удивился Романенков. – Ты, похоже, не до конца осознал, в какой ты заднице. Ты же не выйдешь отсюда, пока не согласишься на наши условия. Пойми, Иваныч, в этой игре правила диктуем мы. И менты теперь играют на нашей стороне. Да, было время, когда ты сумел их подкупить и нас взяли на кукан. Но теперь ты у нас в руках. И ты знаешь, что тебе еще есть что терять. Ты что, хочешь сына совсем сиротой оставить? Получишь бабки, уедешь отсюда…

Договорить фразу Романенков не успел. Сплюнув сигарету на пол, Полунин молниеносным движением правой руки опрокинул его навзничь и взял его шею в болевой захват.

Все это было проделано так быстро, что тот не успел даже вскрикнуть.

– А теперь послушай меня, сучоныш, – спокойным тоном произнес Полунин, сжимая шею Романенкова в таком крепком захвате, что лицо того побагровело, а глаза медленно полезли из орбит.

– Видишь, как быстро меняется ситуация, – тихо произнес Полунин, – одна лишь ошибка или оплошность, и все может для тебя закончиться плачевно. Так кто у кого на кукане сидит? Я у тебя или ты у меня? Одно мое движение – и тебе не нужны будут никакие деньги и никакие акции.

Романенков испуганно таращился на Полунина, боясь оказать хоть малейшее сопротивление, поскольку жизнь его в данную минуту висела на волоске.

– А теперь я тебе объясню, козел вонючий, почему сделки между нами не будет ни за какие деньги. Потому что плата за все, что вы натворили, может быть только одна – ваши с Сатаровым головы. И я только потому не отрываю сейчас твою башку, что первым в этой очереди стоит Сатаров. Так и передай ему, уроду.

Романыч в ответ согласно захлопал ресницами. Полунин отпустил Романенкова и, схватив его за шиворот, рывком поднял на ноги.

После этого Владимир дал ему такого пинка, что крупнотелый Романенков стремительно отлетел к двери, врезавшись в нее. Дверь через несколько секунд отворилась, и в камеру вбежали двое милиционеров.

– Что случилось? – спросил один из них, глядя то на Полунина, то на Романенкова.

– Плохо ему стало, не знаю, может, головная боль, может, понос, – ответил Полунин.

Романенков выскользнул в коридор и там прохрипел, держась одной рукой за шею:

– Ну, паскуда, ты мне ответишь за это!

Полунин схватил валявшиеся на полу листки бумаги и швырнул ими в Романенкова.

– Забери свою туалетную бумагу.

– Или ты ее подпишешь, – продолжал хрипеть Романенков, – или мы тебя здесь в параше утопим.

Он поднял с пола листки бумаги и зашагал прочь. Следом за ним ушли и охранники, заперев камеру и снова оставив Полунина в одиночестве.

Он опять закурил, держа сигарету в одной руке, другой же растирал лоб, пытаясь унять разыгравшуюся головную боль.

«Значит, Сатаров, – подумал он про себя. – А Романенков прав – эти ребята склонны хорошо усваивать уроки. И, в отличие от меня, пошли гораздо дальше. Ловушка расставлена очень умело. Не ожидал такого от Сатарова…»

Пожалуй, пинок под зад Романычу – это максимум того, что он мог позволить себе в этой ситуации, чтобы хоть как-то сгладить горечь своего поражения.

Но, похоже, шансов выкрутиться у него почти никаких. Самбист убит, значительная часть его бригады уничтожена, сам он под арестом, а менты, похоже, действительно играют на стороне Сатарова. Если он подпишет документы, Сатаров станет полновластным хозяином компании. Если же нет, у них в руках остается беспроигрышный козырь – они будут шантажировать его сыном, которого, по сути дела, некому защитить.

Будь он на свободе, наверное, многое можно было еще изменить. Но на свободу они его уже не выпустят. Да и в живых вряд ли оставят…

Неутешительные мысли Полунина снова прервал поворот ключа в замке. На сей раз порог переступил подполковник Бирюков.

– Я все никак не пойму, подполковник, – произнес Полунин, усмехнувшись, – здесь одиночная камера или общественная приемная? Что-то я не припомню, чтобы арендовал этот офис для таких целей.

– Вы напрасно смеетесь, Владимир Иванович, – хмуро глядя на Полунина, ответил Бирюков. – Положение более чем серьезное, и мне не до шуток. А уж вам тем более.