Георгий Миронов - Анаконда Страница 31

Небрежной походкой вошла в женский туалет.

Через десять минут из него вышла молодая элегантная женщина в модных тупоносых, но легких ботинках, длинном, почти до пят черном пальто и кокетливом красном берете. В руках у нее был небольшой кейс из искусственной кожи, с позолоченными замками, какие с 1996 года вошли в моду в Западной Европе. Можно в руке нести; можно, благо есть ремешок, через плечо повесить. Полукейс-полупортфель. Удобно.

Она перешла через мост, нависший над каналом, села в свободное такси и небрежно-барственно бросила:

— В аэропорт. И побыстрее.

Водитель это несложное построение на английском сразу понял и рванул с места, ожидая, что чаевые будут адекватны барственному тону этой жгучей брюнетки. Хорошенькая. Хорошо, если бы еще и брюнеткой она была натуральной. Однако светло-каштановая Люся, во-первых, естественно, брюнеткой не была. Как не была она и соломенной блондинкой. Тот светлый парик остался в туалете амстердамского вокзала. А во-вторых, Люся терпеть не могла давать чаевые мужикам. Не столько потому, что была чрезмерно скупа, сколько потому, что ненавидела мужиков. Всех.

В Шереметьево-2, проходя в обратном порядке пограничный контроль и таможню, выходя через «зеленый коридор», пересекая огромный вестибюль, ища глазами подходящего частника, который вызывал бы особое отвращение, она все вспоминала и вспоминала, с чего у нее это началось.

Ей было пятнадцать лет, когда она получила первый сексуальный опыт.

Переломной стала встреча с женщиной, тренером спортивной школы. Чем могла понравиться этой рослой красавице, по спортивной специальности дискоболке, угловатая девочка-подросток, специализировавшаяся в беге на четыреста метров, непонятно. Люся передернула плечами.

— Что-нибудь не так? — спросил водитель, заметивший это движение пассажирки.

— Все путем, мужик. Твое дело — знай рули, — резко оборвала его Люся.

Да, все начиналось так красиво, в душе спортшколы. Ласки тренера разбудили в ней чувственность. Но роман был недолгим. Все кончилось разоблачением, скандалом. Тренер вернулась из Москвы к себе в Кинешму, а москвичка Люся потеряла интерес к жизни. Скандал ведь стал известен и дома. Родители, скромные технари, чей сексуальный опыт был ограничен собственным браком, а представления о лесбийской любви — неясными слухами, запретили ей даже иметь подруг среди одноклассниц...

Чтобы вырваться из этого плена, этой кабалы подозрительности и предубеждений, она выбрала институт, который был только в Ленинграде.

Уезжая, обещала рыдающим родителям и даже самой себе, что станет нормальной девушкой.

На третьем курсе, чтобы доказать и родителям и друзьям, что она такая, как все, вышла замуж.

С годами благодаря занятиям легкой атлетикой окрепла, расцвела, а черты лица у нее с детства были почти ангельские. Словом, от поклонников отбоя не было. Она их терпела. И выбрала того, который, как ей думалось, любил ее больше других. Казалось, что одной его любви будет достаточно, чтобы удержать, сохранить их брак. Глядишь, и ее любовь придет.

Не пришла.

Вначале его поцелуи и ласки, предшествовавшие исполнению супружеского долга, были просто безразличны. Потом стали противны, отвратительны!

Он был славным парнем. Во всех отношениях. И ей было даже жаль его. Не хотела, чтобы он страдал из-за нее, и разрешала ему встречаться с другими женщинами. А он, полагая, что просто сам дурной любовник, свел ее со своим другом, имевшим репутацию сексуального гиганта.

Близость с другим мужчиной ничего не изменила в ее жизни. Утром было чувство стыда, неловкости и еще большего, чем после ночи с мужем, физического отвращения и к нему, и к себе.

Больше мужчин в жизни Люси не было.

Неизвестно, сколько бы продолжалось все это, если бы не случайная встреча с однокурсницей. Договорились пойти к ее сестре. Там были и другие гости. Вечеринка получилась веселой. Сидели, выпивали, вспоминали студенческие годы, фестивали, капустники. К пятому курсу жизнь стала степеннее и скучнее. Что вспомнить?

Было душно. Стоял август, особенно жаркий в тот год. Люся вышла на балкон. Следом вышла Света, хозяйка квартиры, самая красивая, остроумная, значительная во всей компании. Так показалось тогда.

Поговорили о последней выставке в Эрмитаже, о дипломной работе Люси, о делах семейных.

Как-то незаметно разговор перешел на интимную тему.

Ее рука словно невзначай легла на плечо Люси. В ней, в этой руке, было столько тепла, нежности.

Рядом оказался красивый, чувственный рот, Люсе безумно захотелось тут же поцеловать его.

И она это сделала...

От вина, от долгого воздержания в голове Люси все смешалось, поплыло.

Они обнимались и целовались как одержимые...

Гости все поняли и незаметно ушли, оставив их одних.

Они танцевали, пили сухое вино, потом готовили себе кофе, забавлялись под душем, занимались любовью. И так три дня и три ночи подряд.

После этого они уже не расставались.

Света своими руками и губами просто творила чудеса.

Казалось, уже нет сил, но несколько легких поцелуев, нежных прикосновений — и они опять занимались любовью.

Моральные мучения и сомнения давно прошли. «Если уж суждено стать гомосексуалистом или лесбиянкой, то и надо быть ими. Нет смысла насиловать себя», — рассуждала Люся.

Перед разводом муж крепко насолил Люсе: сказал всем родным и общим друзьям, соседям и случайным знакомым, какой ориентации придерживается его красавица жена. Думал, она вернется и будет на коленях просить прощения.

Не вернулась.

А потом однажды вечером не вернулась с работы Света...

Они уже жили вместе, в Светиной квартире, и всегда, если одна задерживалась, то звонила второй, предупреждала об этом.

В тот вечер Света вовремя не пришла. Не было и звонка.

Позвонили уже часов в двенадцать ночи.

Из больницы.

На Свету в квартале от их дома напали пятеро курсантов. Пьяных в дупель. Зверски изнасиловали, при этом изуродовав и тело, и лицо.

Тело и лицо врачи зашили. А по душе специалистов в больнице не нашлось.

На следующий день по факту изнасилования и нанесения тяжких телесных повреждений возбудили уголовное дело. Следователь райпрокуратуры Инга Хейнкиевна Хукко оказалась как раз человеком душевным и за дело взялась со страстью и старанием, словно это ее или ее дочь так изуродовали всего за пару часов. На всю жизнь.

Она исхитрилась раздобыть фотографии всех курсантов, носивших черные шинели и черные меховые шапки, — такую ориентировку дала Света. Та отложила в сторону пять фотографий.

При этом присутствовала и проводившая у Светиной постели все свободное время Люся. Она запомнила лица этих парней на всю жизнь. Как и название училища, в котором они учились.

Пока следствие совершало всякие там формальности, связанные с законом об оперативно-следственных действиях, пока проверялись алиби курсантов, допрашивались их сокурсники, искались возможные свидетели того, как на вечерней улице пятеро курсантов заигрывали с красивой молодой женщиной, Люся действовала быстро и без раздумий.

В институте, где она в то время работала, взяла флакон сильнодействующей кислоты, отследила курсантов по одному, и, плеснув в лицо кислотой (каждый раз техника нападения и казни повторялась один к одному), забив этой кислотой крик обожженного обратно ему в глотку, долго била обутой в тяжелый лыжный ботинок ногой по гениталиям упавшего в снег курсанта.

В двух случаях курсанты умерли от болевого шока: одному из них ей пришлось наступить ботинком на горло и давить, пока не услышала хруст сломанных шейных позвонков; еще в двух случаях ей пришлось несколько раз ударить по голове, закрытой руками, маленьким ломиком. Ей потом часто снилось: из-под ладоней, которыми жертва прикрывала лицо, расползается сожженная кислотой человеческая плоть, обнажая крупные белые зубы. Странно, оказывается, у людей зубы такие же крупные, как у лошадей. Если снять губы и щеки.

А потом ей снилось, как она бьет и бьет ломиком по этим рукам, пока не смешаются белые обломки костей с крошевом мышц.

Успел убежать только один.

Его судили. Дали десять лет.

Наверное, если бы дело слушалось в областном суде, так и пошел бы курсант в лагерь строгого режима. И как минимум десять лет жизни выиграл бы. Там автозак паркуется вплотную к служебному входу, откуда подсудимые сразу попадают в изолированное помещение.

Но его судили в районном суде. Там суд размещался в неприспособленном помещении. Оттуда и бежать легче: по закону перевозить заключенных из следственного изолятора положено без наручников.

Но он не успел убежать, даже если и планировал. И до окончания суда дожил только случайно: в первый раз ружье дало осечку.

Ружье она украла у Светиного соседа по даче. Знала, где он его держит. И украла. Не поленилась в Лисий Нос съездить.