Сергей Зверев - Стальная тень Страница 31

— Вот так бывает, когда храбрости накушаешься, — стараясь нормализовать сбитое дыхание, сказал я Феликсу.

Ответа не последовало.

Свой удар я знал — глубокий нокаут плюс перелом носа. Феликс не подавал признаков жизни, но тем не менее дышал. Нормализовав собственное дыхание, я извлек из кармана Феликса мобильный телефон. Как и у большинства нынешних пижонов, ошалевших от дармовой прибыли, мобильник спортсмена-бизнесмена имел алмазную инкрустацию. Вместе с телефоном я скрылся в соседнем дворе, отметив, что меня никто не преследует. Уединившись в подъезде, я вызвал последний номер, по которому разговаривал Феликс.

— С кем я говорю? — без лишних приветствий поинтересовался я, как только на другом конце прозвучал ответ.

— Со мной, — ответил мне голос Комбрига.

Вновь «редкостный коэффициент везения»?

— Учтите, Комбриг, или как вас там? Я кое-что собрал про ваши опыты, и если вы вновь решите меня убить, многое будет обнародовано! Подумайте, нужно ли вам это… — я тупо брал Петра Петровича «на пушку».

Но что мне еще оставалось?

— Живи, — равнодушным голосом отозвался Комбриг.

На этом связь оборвалась — Петр Петрович первым отключил связь. Будто бы надоел я ему, получается?! Легко ему сказать: «Живи»…

Вот я опять, что называется, у корыта разбитого. Какой-то ерундой пытаюсь напугать Комбрига. А тому вроде бы все до одного места…

Я вышел на освещенную улицу, сел в первый попавшийся троллейбус. Народу было немного, я присел у окна и на какое-то время отключился от окружающей действительности. Ехать мне было некуда, все имеющиеся нити оборваны. Комбриг — лучший друг всех и вся. Через пару дней будет подписан указ о создании Управления координации. Что после этой самой «координации» начнется в стране, в мире? Со стороны никто ничего поначалу не заметит, но потом… Я и сам понятия не имел об этом. Вот и спрашивается, что делать? Сдаться Комбригу, уволиться из войск, всех, все и вся послать на… И хоть немного пожить, не чувствуя дыхания в спину одной безносой гражданки. Как пелось в одной песне, посвященной «солдатам удачи», легионерам и спецназовцам:

Эта невеста не плачетО суженом на закате.Поймает солдат удачуА пуля поймает солдата.

Песня называлась «Жених смерти», автора я не помнил.

3

— Валентин Вечер! Мы знаем, ты здесь! Сопротивление бесполезно, ты окружен. Если ты и твои люди немедленно сдадутся, вам будет предоставлено горячее питание, теплое свежее белье и суточный отдых.

Именно так увещевал меня как старшего разведгруппы усиленный мегафоном командный голос. Горячее питание, теплое свежее белье и суточный отдых. Чего еще желать для счастья гвардейцам ВДВ?

— В противном случае ты, Вечер, и вся твоя группа будете уничтожены, — продолжил усиленный мегафоном голос.

Уфф! Я вытер взмокший лоб, оглянулся вокруг. По-прежнему сижу у окна в полупустом троллейбусе. И голос в динамике не сдаться предлагает, а сообщает название остановки. К чему мне вспомнились те уже далекие годы, учения диверсионных и противодиверсионных групп ВДВ? Да, тогда мы облажались, порядком наследили, и нам на хвост сели «противодиверсанты». Окружили, предложили сдаться. Я молодой был, сказал своим солдатам что-то типа: «Русские не сдаются». В результате нас «уничтожили». Условно, разумеется. Горячее питание и теплое белье мы получили, но на три с половиной часа позже, чем могли бы. И всех проблем, как говорится. Потом я побывал на нескольких войнах, многое узнал на собственной шкуре… Как все-таки это заманчиво — горячее питание, теплое белье. Комбриг может и чего больше посулить. Троллейбус затормозил на очередной остановке, и я решил покинуть его. Идти мне было некуда. Поэтому я сделал первое, что пришло в голову — достал телефон Феликса и вновь связался с Комбригом.

— Устал бегать? Язык, небось, на плече? — спросил Комбриг после моего приветствия, попадая при этом в точку.

— Есть немного, — я не счел нужным скрывать реальное положение вещей.

— С Феликсом ты неплохо поработал, — продолжил Комбриг. — Но оценка тебе «четыре» с минусом. Дело надо доводить до конца. Вот что, Валентин Денисович! Давай-ка сделаем так. Бегать нам друг за дружкой более не сподручно. И главное, неэффективно. Нужно встретиться, поговорить.

Неплохо, Комбриг. Только как бы опять стрельбой, в лучшем случае поломанными носами все не закончилось.

— Где и когда? — переспросил я, понимая, что затягивать беседу нельзя.

— У Ирмы Уткиной, — ответил Комбриг. — Да, да, у Ирмы. Да ты не волнуйся, Ирочка и для тебя, и для меня — гарант безопасности.

— То есть? — уточнил я.

— Я ведь не бандит, не отморозок. Причинять даже малую боль кумиру подростков? Ее «Посланницу будущего» до сих пор мальчишки современные смотрят. И влюбляются. Такие люди для меня непрекосновенны.

Я не знал, что и ответить. С одной стороны, я понимал, что для Комбрига ничего святого не существует. Но с другой стороны — причинить какой-либо вред самой Ирочке Уткиной, да еще за несколько дней до подписания указа? И еще я понял, что Комбриг… Нет, то, что он меня боится, это громко сказано. Скорее, опасается. И опасается именно того, что я сумею что-либо предпринять ДО ПОДПИСАНИЯ УКАЗА. Ведь сейчас «Управление координации» — полусамодеятельная группировка. Если что-то дойдет до президентского окружения и самого первого лица, вся «координация» полетит к чертям, в тартарары. Если разработки Жукова несут реальную опасность для населения, то Комбрига могут самого зачистить по полной. Поэтому он крайне заинтересован, чтобы до указа не было никакого шума. Желательно, даже шороха.

— Для успокоения души. Я ведь, Валентин, знаю, что ты к Ирме вернулся после того, как с моим водителем побеседовал. Я сразу догадался, но у тебя ноги быстрее моей мысли. И ты от Ирмы свалил быстро, мы буквально в десять минут разминулись. И, скажу тебе, для меня самое простое дело — послать сейчас к Ирме своих людей, после чего ты сам ко мне прибежишь. У тебя свой коэффициент везения, у меня свой, — продолжал тем временем Комбриг. — Ты сумел от меня живым уйти, а я тебя на генеральском юбилее встретил, хоть и не ждал. Раз нам обоим так везет, давай сделаем так, чтобы каждый остался цел, невредим и, как говорили классики, «продолжил жизнь жуировать».

Как многословен стал Комбриг, классиков цитирует. А «жуировать» — это, кажется, наслаждаться…

— Хорошо, я согласен. Но вы должны придти на встречу один, — выложил я собственные условия.

— А я вообще не приду. Ты ведь мне не доверяешь, верно? Поэтому разговаривать с тобой будет человек, которого ты очень хорошо знаешь и очень ему доверяешь.

— Кто это?

— Вот это будет для тебя сюрпризом. Но этот человек — окончательная гарантия твоей безопасности. Ну и Ирмы Евгеньевны, разумеется.

— Уж не Григорий ли Степанович? — уточнил я, произнеся первое, что пришло в голову.

— Ни в коем случае. С ним проведена беседа, он признал свои ошибки и покинул нашу шахматную доску. Итак, ты согласен?

— Согласен, — ответил я.

Комбриг напустил дыму. Для того чтобы банально убить меня, не нужно столько всего громоздить, да еще заманивать к Ирме, которая человек достаточно публичный и известный. Нет, убивать меня Комбриг раздумал. Но он вновь что-то затеял. Как это он сказал о Степаныче? «Покинул нашу шахматную доску». Получилось, что мы у Комбрига все шахматные фигурки. Деревянные, которым не больно и которые ходят только по строго отведенным клеточкам. А Феликса во дворе ресторана Комбриг в очередной раз подставил. Вновь хотел нас стравить и посмотреть, кто победит. Все просто, как грабли! Двое уцелевших в кровавых девяностых — офицер ВДВ и бандит-рэкетир. Теперь кто кого! Тот, кто победит, и будет мил сердцу Комбрига. Весь замысел. Но я сделал одну ошибку. С точки зрения Петра Петровича. Оставил Феликса в живых… Ладно, бандюге после моего нокаута еще долго в себя приходить. Но вот кого имел в виду Петр Петрович? Человек, которого я хорошо знаю и которому доверяю? Причем безоговорочно?

Это не Степаныч, тем более, не Лемберг. Пловец? Возможно, даже, скорее всего. Кто мог бы быть еще? Командующий ВДВ? Кто-то из президентских структур? Генерал Харитонов?

«Доживем, увидим!» — сказал я самому себе любимую, определяющую ситуацию фразу.

— Решил вернуться?

Ирочка старалась оставаться невозмутимой, что после череды последних событий удавалось ей с трудом. Сейчас она была раскрасневшаяся, чуть возбужденная, прямо огонек, а не женщина.

— Просто опасность миновала, — ответил я, проходя в предложенную Ирмой комнату.

— Только и всего?

— Люблю быть в приятном обществе.