Александр Афанасьев - Бремя империи Страница 31

— Держись! — Машина соскочила с какого-то обрыва, пролетела вниз метра три и со страшным грохотом приземлилась на землю, хорошо, что на колеса. От страшного удара вздыбился капот, окончательно закрыв нам обзор…

Внезапно, когда мы уже думали, что эта дикая скачка по камням будет вечной, машина вдруг вылетела на пляж, с размаху врезалась в воду, прокатилась еще пару метров и застыла…

Ф-ф-ф-у-у-у-у…

Нос внедорожника медленно погружался под воду…

— Валим. Сейчас здесь будут казаки…

Машина ушла в воду примерно по окна; с трудом открыв дверцу, я вывалился из машины, удержав равновесие и только чудом не выронив автомат. Нас готовили ко всему — но это… Диким взглядом оглядев дикий пляж — тонкую полоску желтого песка у скал, я не поверил своим глазам — метрах в двадцати от нас стоял водный мотоцикл! Наконец-то и нам повезло сегодня…

— Казаки!

Глянув на горный склон, я поразился — как мы сумели его проехать. То тут, то там были разбросаны — словно игрушки какого то великана — огромные валуны, и попади мы хоть на один из них — нас бы размазало по этим валунам так, что потом и не опознали бы. Но самое главное — на склоне были видны фигурки бегом спускающихся к пляжу казаков…

Прямо по пояс в воде я рванул к мотоциклу, потом сообразил, что по песку я доберусь до него быстрее…

— Эй, это… — Парень лет двадцати на вид, крепкий, с длинными светлыми волосами, вскочил нам навстречу, но застыл как вкопанный, увидев в моих руках автомат. Его подружка, молоденькая и очень привлекательная арабка, судорожно пыталась прикрыть свою наготу одеялом…

Любовь национальностей не признает…

— Извини, парень, но мне твой мотоцикл нужен. Обещаю, что не разобью и в порту его брошу…

— Ты русский? — изумленно выдохнул тот.

— Русский, русский. Не болтай про меня…

За спиной надсадно взревел мотор мотоцикла — Али добрался до него первым…

Бейрут, район Борж эль-Бражнех

17 июня 1992 года

— Спасибо, Сания. — Юлия придирчиво осмотрела свеженанесенный маникюр и не нашла ни малейшего изъяна. — У тебя одной так получается. Я как ни возьмусь, так…

— Для своего нового кавалера красоту наводите… — лукаво подмигнула Сания.

— Никому об этом, — нахмурилась Юлия, хотя сама и выболтала все в подробностях десять минут назад. — Я пойду… Спешу…

— Лак еще не высох…

— В машине просохнет. — Юлия нащупала сумочку, бросила на стол десятирублевую купюру. — Сдачи не надо. Спасибо, Сания…

— Приходите еще… — улыбнулась хозяйка самого модного дамского салона в Бейруте Сания Монтари…

После кондиционированной прохлады салона душный, раскаленный запах улицы буквально ударил в лицо. Был один из тех летних дней с африканской жарой и полным отсутствием ветра, который буквально удушал. Нащупав в сумочке ключи, Юлия пошла к машине, привычно ощущая восхищенные взгляды и думая о своем новом кавалере…

Средиземное море, траверз Бейрута

Ударный авианосец «Цесаревич Николай»

Вечер 17 июня 1992 года

— Чем дальше, тем больше я поражаюсь сам себе, — сказал, как припечатал, Иван Иванович, глядя мне в глаза, причем так, что я не выдержал и глаза опустил…

— Чему же? — спросил Али и тут же умолк, потому что Иван Иванович перевел взгляд на него.

— А тому, что я дал втравить себя в авантюру с вами, судари вы мои.

Говорить было нечего…

— Работа выполнена? — спросил я.

— Да выполнена-то выполнена… Вот только шума вы опять наделали. Неужели нельзя было тише уйти?

— Нас кто-то сдал, — твердо сказал я.

— В смысле? — недоверчиво прищурился Иван Иванович.

— В прямом, господин действительный статский советник! — Теперь я поднял на него глаза. — Нас ждали! А о том, что произойдет, знали только три человека — вы, я и Али. Мы с Али были там — под пулями…

Вывод напрашивался невеселый…

— Вы хотите сказать, господа, что вас сдал я? — Глаза Ивана Ивановича превратились в узкие щелки на загорелом лице, в каюте стояла такая тишина, что было слышно, как у стекла недовольно жужжит неизвестно как здесь оказавшаяся пчела…

— Я хочу сказать, что мы должны проверить прохождение информации. Где-то утечка, причем эта утечка очень серьезна. Пока мы не выявим источник утечки, дальше действовать нельзя!

И снова наступила тишина. Мы молча смотрели друг на друга, и тут Иван Иванович… улыбнулся!

— Я в вас не ошибся, господин Воронцов… Вы осмелились сказать такое мне — и были совершенно правы. Потому что в таком деле ни чинов, ни званий нет, а предать может любой. Но что-то здесь не так. Если бы конкретно знали, что придете вы, где вы будете и зачем, — вы не ушли бы живыми. Так?

— Так, — недовольно проговорил я. — Это действительно так. Живыми бы мы не ушли — в доме было полно охраны. Но они среагировали только после того, как я выстрелил, хотя и среагировали подозрительно быстро.

— Вот и давайте подумаем, господа… — Тут Иван Иванович оборвал себя на полуслове. — Черт…

— Что? — в один голос спросили я и Али.

— Они знали, что что-то будет, но не знали, что конкретно. Значит, им попала информация в самом общем контексте! Они не знали про вас! Значит, информация ушла…

— С полицейского банка данных, — закончил за Ивана Ивановича я, — там, где вы брали досье. Верно?

Иван Иванович ничего не ответил, он осмысливал ситуацию…

— Много еще досье взято? — спросил я.

— Семь. И ни по одному теперь работать нельзя.

Один — это случайность, два — уже закономерность.

Обязательно найдутся люди — в исламском подполье или их кураторы в британской разведке, которые сложат два и два, приплюсуют к этому информацию о том, что чиновник по особым поручениям из Санкт-Петербурга забрал девять досье, и двое фигурантов уже убиты…

— В общем и целом, — подвел итог Иван Иванович, — по вашей линии, князь, работать пока нельзя. Работаем только по линии внедрения Халеми, она явно не засвечена. А вам, господин Воронцов, придется несколько дней отдохнуть и побездельничать, пока мы не найдем способ продолжить…

В принципе, у меня было чем заняться в эти несколько дней. Но Ивану Ивановичу, да и всему остальному миру тоже, об этом знать было совсем не обязательно…

Бейрут, район Борж эль-Бражнех

17 июня 1992 года

Александр не звонил — и Юлия с удивлением обнаружила, что думает об этом. Думает — и сердится. До настоящего времени ей было совершенно наплевать на окружавших ее самцов — она пользовалась ими, но душа ее всегда оставалась закрытой. А сейчас она думала о нем. О человеке с повадками волка и с «браунингом» за поясом, о человеке, который в считанные секунды разделался с тремя грабителями голыми руками. О человеке с княжеским титулом, отпрыске старинного дворянского рода, офицере флота, жестком и загадочном. Мысли о нем никак не желали уходить, они возвращались снова и снова, отчего Юлия злилась. Злилась, потому что не могла себя контролировать, а такого с ней не было уже очень давно…

— Черт, да что же это такое, — ставя машину на подземную стоянку, она со злостью хлопнула дверью машины, так что чуть не вылетело стекло, хотя машина-то как раз ни в чем не была виновата.

В холле никого не было — квартир в доме было немного, а вернулась она поздно. Поднявшись на лифте на последний этаж, она прошла к своей двери, повернула ключ и вошла в темную прихожую. В квартире было темно, тихо, уютно — это было убежище, в котором можно было скрыться от всего мира, и мужчин в свою обитель она пускала не всех и не всегда. А такого, как у нее приключилось вчера, она и вовсе не могла припомнить…

Бросив сумочку в прихожей, она прошла в гостиную, машинально щелкнула выключателем и… застыла…

— Что-то ты долго не звонишь, Мадлен, — недовольно проговорил журналист по фамилии Сноу, вальяжно развалившийся на шикарном кожаном диване, стоящем в углу рядом со стереосистемой, — или что-то произошло?

Юлия, взяв себя в руки, прошла к бару, плеснула себе коньяка — почти полную рюмку. Каждый раз, когда это происходило, ей просто хотелось забыться, проснуться — и ощутить себя чистой и свободной, принадлежащей только себе и никому другому. Но реальность цепко держала ее, превращая происходящее в кошмар, не имеющий конца…

История ее была страшна — и в то же время в чем-то банальна. Молодежь, учащаяся в элитных вузах, отпрыски богатых, часто дворянских семей — им просто было скучно в этой жизни, где все было для них. Каждый решал проблему как мог — вечеринками, сексом, алкоголем, так решали ее большинство. Но были и другие… «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы…» — вот только души прекрасные порывы посвящались отнюдь не родине. Молодежь «шла в террор» — и только потом понимала, что привлекательные лозунги «борьбы с кровавой тиранией царизма», сладкие слова «ловцов человеческих душ», часто работающих на британскую или североамериканскую разведку и вовремя не обезвреженных контрразведкой, на самом деле превращаются в путь предательства, лжи и ужаса, в дорогу, ведущую на виселицу. К террористам и заговорщикам государство относилось жестоко, карало неотвратимо и беспощадно — смертная казнь была единственной формой наказания за террористический акт.