Сергей Зверев - Я родом из СОБРа Страница 32

«Зачем заградительный? – удивился солдат. – Их же надо всех убивать, они сегодня меня чуть не убили». Серик вздрогнул. Перед его глазами снова возник блестящий клинок, описывающий круги и приближающийся к животу. То, что он сделал в следующее мгновение, карается в военное время расстрелом. Лучший наводчик батареи Бармантаев, про которого комбат говорил: «Чурка-то он чурка, но как стреляет, сволочь», сжал челюсти и слега шевельнул рукой. На неощутимые доли миллиметра ствол пушки поднялся, и прицел орудия сдвинулся ровно на сто метров вперед.

Рамазан пошел вперед по улице, раздумывая над тем, кто бы это мог приехать из русского батальона и для чего. Его догнал возбужденный Тимур.

– Ты видел, как этот чурка обосрался? Я хотел только по щеке ему полоснуть, чтоб запомнил. А тот урод из машины вряд ли бы стал стрелять. Он тоже обосрался! – и товарищ Рамазана довольно улыбнулся.

– Выстрелил бы тот, не выстрелил... Так нельзя рисковать. Тем более что у нас оружия нет. Да и не знаем мы, для чего они приехали. Скорей всего, с нашими договариваться будут.

– Слушай, Рамазан, ты как хочешь, а я пойду сегодня ночью. У меня брата с семьей расстреляли, ты знаешь. И после этого я буду на этих сволочей спокойно смотреть? Никогда! А может быть, тот самый урод и стрелял в него!

Рамазан смолчал. Он, конечно же, знал эту историю. Месяц назад брат Тимура повез свою жену в больницу, в Грозный. Уже стемнело, и по дорогам передвигаться было опасно – не из-за угрозы, исходящей от боевиков, а из-за возможности получить пулю от русских. Дело было в том, что личный состав блокпостов, расставленных на узловых перекрестках федеральной трассы и городов в республике, при ночном нападении мог рассчитывать только на себя. Любая военная колонна, высланная на помощь, обстреливалась или уничтожалась. Поэтому в темное время суток блокпост превращался в крепость с круговым обстрелом, и солдаты, уже имевшие печальный опыт ночных нападений, предпочитали палить на поражение первыми по всему, что движется.

При приближении к блокпосту в темное время суток необходимо было снизить скорость до 30 км, включить свет в салоне и держать руки на виду. В старом «жигуленке» чеченца лампочкой в салоне никогда не пользовались, да он и не вспомнил про нее, когда на приличной скорости подскочил к перекрестку. Он все время оглядывался на жену, которая бредила, не переставая, на коленях у матери на заднем сиденье. Воспаление легких пытались вылечить дома подручными средствами, но температура не падала, и женщина уже не приходила в сознание. К вечеру ей стало хуже, и муж похолодел при мысли о том, что до утра она не доживет. Погрузив ее и тещу в машину, он рванул в Грозный, надеясь хоть там найти лекарства и врача.

На расстоянии около сотни метров в дальнем свете фар брат Тимура заметил темное округлое строение, стоявшее недалеко от перекрестка.

Он все понял и вспомнил, нога его плавно коснулась педали тормоза.

В ту же секунду по машине из двух спаренных стволов ударила «зушка», подняла ее в воздух и разорвала на куски. Снаряды зенитной установки калибра 14,5, предназначенные для поражения и уничтожения низколетящих целей, без труда превратили старый «жигуленок» в дымящуюся кучку горячего металла.

В утреннем рапорте командир сообщил о попытке тарана блокпоста заминированной машиной. Останки людей и «жигуленка», разбросанные на дороге, пролежали до утра. Ночью к ним никто не вышел.

Рамазан вздохнул. Нелепая случайность вызвала неистовую ненависть Тимура и всех его родственников. На вопрос «За что?» – ответа не было.

Домой он вернулся перед темнотой, чтобы переодеться. Пулемет «красавчик», который ему дал Ширвани, Рамазан спрятал в сарае. Зашел в свою комнату и принялся искать теплые вещи. Родители были на кухне. Неторопливо одеваясь, он почувствовал нервную дрожь. Это было волнение. Лично ему русские ничего не сделали, но и оставлять Тимура, своего товарища и соседа, которого он знает столько времени, сколько живет сам, тоже нельзя. «Ладно, там видно будет», – решил он, натягивая ботинки.

Хлопнула дверь. В комнату к нему зашла мать с сумкой картошки в руках. Она поставила ее у порога, выпрямилась и тихо произнесла, глядя на сына:

– Ты никуда не пойдешь.

Рамазана обожгло. Он все понял. Мать ходила за картошкой в сарай и случайно увидела оружие. Он же не прятал его как следует, рассчитывая забрать пулемет через полчаса! Просто накрыл старым одеялом в углу. В селе все знали уже о том, что русские встали неподалеку. Связать появление оружия у сына и его уход на ночь якобы на работу матери было нетрудно.

Рамазан опустил голову, помолчал. Из кухни появился отец.

– Да ты не волнуйся, мама. Мы просто пойдем посмотрим, и все.

– Нет.

– Ну, значит, так... – Тон сына стал угрюмым и спокойным. – Мне надо идти. Все наши ребята пойдут, а я нет? И что про меня в селе скажут? Что один Султабеков испугался и не пошел?

Отец ссутулился и отвернулся. Мать посмотрела на него и поняла, что тот не скажет своего решающего слова.

– Хорошо, иди, – неожиданно легко согласилась она.

Рамазан поднял на нее удивленные глаза.

– Я лягу возле порога, – сказала она звенящим голосом. – Если ты переступишь через меня, ты мне больше не сын. Можешь уходить куда хочешь

Рамазан замер. Он в ту же секунду понял, что не сможет этого сделать.

В теплой одежде чеченец так и просидел на кровати до глубокой ночи, из своей комнаты не выходил. Он не смог бы увидеть мать, лежащую на полу возле входной двери. А в том, что она так и сделает, он не сомневался.

Несколько пушечных залпов разорвали ночную тишину села. Звякнули стекла, и послышался шорох осыпавшейся оконной замазки. Через несколько секунд далеко загремели автоматные и пулеметные очереди, затем все стихло. Рамазан вскочил. Мысли вихрем промчались в его голове. Наверняка ребят накрыли. Убили всех? Надо пойти. Но мать... Теперь она тем более не отпустит его. Она даже просить его не будет, а просто не встанет с порога. В бессильной ярости Рамазан ударил кулаком по столу. Подошел к окну, уперся лбом в холодное стекло и замер. Мыслей в голове не было никаких.

На следующий день в селе похоронили пять человек. Утром Рамазан увидел широко распахнутые соседские ворота и все понял. Так они будут стоять еще три дня, пока все, кто знал Тимура, не придет и не выразит свои соболезнования. За поминальным столом он спросил у своих ребят, как все случилось. Оказывается, Тимур, обеспокоенный отсутствием товарища перед вылазкой, решил заглянуть к нему и узнать, в чем дело. Из-за двери, не открывая ее, ответила мать Рамазана. Тимур все понял и ушел. Сам Рамазан этого не слышал. Объяснив остальным отсутствие своего друга, Тимур повел их через поле по направлению к русскому батальону. На половине пути по ним начали стрелять из пушек. Все снаряды легли ровно перед ними на достаточно далеком расстоянии, но три попали в группу, которая шла в середине. Выпустив по автоматному магазину в сторону расположения батальона, чеченцы подобрали убитых и вернулись в село. Каждый в глубине души хорошо понимал, что выстрелы из пушек были предупредительными. Если бы русские захотели, то осколочными снарядами и минами положили бы всех. Как и почему три снаряда перелетели через явно заградительную линию огня, никто не понимал, да и не хотел понимать.

Через два дня хмурый Рамазан подошел к отцу.

– Я ухожу в Атаги, – сказал он. – Со мной Ширвани и еще несколько человек. Матери скажешь, что уехал в Дагестан на работу.

Отец тяжело вздохнул и кивнул головой. Рамазан немного задержался в дверях. Он видел, что отец хочет что-то сказать. Но тот смолчал. Он знал, что в Атагах формирует свой отряд для борьбы с неверными полевой командир Джангуразов.

– Рамазан, вставай, русские зашли! – Взволнованный Ширвани тряс друга за плечо.

Дозор боевиков находился в селе уже две недели. По поручению Джангуразова они должны были предупредить его о приходе передовых частей российской армии. Сейчас шесть человек торопливо расхватывали автоматы, набрасывали на тело американские разгрузки с боеприпасами и устраивались возле окон, готовясь к решающему бою.

– Сколько? Где? Когда? – быстро спросил Султабеков, натягивая ботинки и нашаривая автомат.

В отряде Джангуразова он был уже три месяца. Рамазан сразу выделился среди остальных своей спокойной смелостью и рассудительностью. Горячих голов у Джангуразова хватало, а вот толковых ребят, способных пойти на разумный риск, не очень.

– По улицам идут. Медленно, правда, боятся, скоро к школе подойдут! – горячо проговорил Ширвани. Глаза его расширились и блестели.

– Сколько их?

Рамазан уже был одет.

– Позвонили из дома на окраине, сказали, человек двести-триста. У них бэтээры и бээмпэшки, – отозвался плотный бородач, стоя у окна с автоматом на изготовку.