Виталий Гладкий - Под личиной Страница 32

Незадачливый обидчик Мухаметшина только руками разводил, недоумевая, откуда на него свалилась очередная напасть.

Об особенностях характера Мухаметшина Андрея предупредил Габор: "Будь с этим татарином помягче. Это такая злопамятная сволочь… Но если он дал слово, то умрет, а сдержит его. Кремень".

Все выпили. Виски пробежало по жилам огненной волной, и Андрей поторопился схватить ломтик ананаса.

– Бвеск… – сказал с набитым ртом довольный Чиквасов.

Он держал в одной руке бутерброд с икрой, а в другой – вилку с кусочком мясного балыка.

– Конечно, блеск, – согласился с ним Габор; он налегал на семгу. – А теперь, братва, по второй. Чтобы первой не скучно было…

Андрей быстро хмелел. Он никогда не пил виски в таких больших количествах. Дрозд, который и приобщил его к спиртному, обычно наливал Андрею не более ста пятидесяти грамм и то не за один раз.

– Да ты не переживай, Синица, не пропадешь, – бубнил цыган на ухо Андрею. – Работу мы тебе найдем.

Много бабок не обещаю, но на жизнь будет хватать. На хорошую жизнь.

– Нет, я не хочу заниматься тем, чем занимаешься ты, – пьяно упрямился Андрей.

– Эх, дружище…

Маноло снисходительно ухмыльнулся.

– Туда, где я вращаюсь, не так просто попасть.

– А если попал, то не выскочишь.

– И то правда. Но игра стоит свеч.

– Не хочу… – твердил свое Андрей.

Он неловко махнул рукой и уронил вилку.

– Ч-черт…

– Речь идет совсем о другой работе, – сказал Маноло.

– Какой именно?

– Придет время – расскажу. Дай только школу закончить.

– Ты будешь поступать в институт?

– А что, цыганам туда дорога заказана?

– Брось… Я не о том.

– Понял я, понял. У меня тоже есть своя мечта. Цыгане живут по-разному. Одни крутятся вверху, им весь почет и уважение, а другие по вокзалам шакалят копейки, чтобы прожить день до вечера. Но деньги это еще не все. Статус, Синица. Главное – статус, положение в обществе. А без высшего образования наверх тебя не пустят. Даже если ты будешь есть и пить на золоте. Иногда высшее образование может заменить талант.

Увы, мне в детстве слон наступил не только на ухо, но и на все, что только можно. Уставший распределитель талантов на мне заснул. Остались одни способности.

– А зачем тебе наверх?

– Чудак-человек…

Маноло снисходительно похлопал Андрея по плечу.

– Вырастешь, – поймешь. Власть – сладкое слово.

– Ты его меньше слушай, Синица, – вмешался в разговор Чиквасов. – Он у нас большой фантазер. Брехать – не пахать.

– Пошел к черту, Чико, – лениво отмахнулся цыган. – Мужики, кто хочет позвонить сусликам?[11]

Желающих не оказалось и Маноло, слегка пошатываясь, направился куда-то вглубь бара.

Мухаметшин, который больше слушал, чем говорил, растянул тонкие злые губы в ехидной ухмылке.

В разговорах не принимал участие лишь Фундуклеев. Детина, косая сажень в плечах, занимался тем, что сметал со стола все подряд. Он жевал, не переставая.

Тем временем народу в баре прибавилось. За окнами уже сгустились сумерки, и молодежь – та, у которой были деньги, заработанные и праведным, и неправедным путем – потянулась в злачные места коротать скучный зимний вечер.

Музыка заиграла громче, и три или четыре пары начали топтаться на свободном месте. Остальные посматривали в их сторону с вялым интересом, но составить компанию танцующим не торопились.

Мухаметшин откровенно нудился. Его не интересовал пьяный треп приятелей. Сам он выпил тоже немало, но был почти трезв. Круглые черные глазки Мухаметшина рыскали по бару, выискивая симпатичных представительниц слабого пола.

Наконец он наметил достойный объект, встал и подошел к одному из столиков. Там сидели три девушки и два парня явно бандитской наружности.

– Мадмуазель, я вас приглашаю, – сказал Мухаметшин, обращаясь к одной из девушек. – Пойдем, киска, потанцуем.

Он демонстративно игнорировал парней, которые при его приближении насторожились.

Девушка робко посмотрела на парня, сидевшего рядом, и, заметив, что он нахмурился, отрицательно покрутила головой.

– Не робей, пойдем, – настаивал Мухаметшин, дергая ее за рукав.

– Отлипни, фраер, – тихо, с угрозой сказал один из парней.

Он был коротко пострижен, белобрыс, а его руки сплошь покрывали наколки.

– А я не с тобой базлаю, парнишка, – ответил ему Мухаметшин.

И хищно ухмыльнулся.

– Сиди спокойно и жуй, – бросил он небрежно.

Мухаметшин явно нарывался на скандал.

– Кончай чмырить.[12] Вали отсюда по-хорошему, – сказал приятель белобрысого.

Он привстал, угрожающе сверля татарина серыми лихими глазами.

Он был нескладен, угловат и имел изъян – "заячью" губу, которую неудачно пытался замаскировать жиденькими усиками.

– А то что? – поинтересовался Мухаметшин.

Татарин спокойно выдержал взгляд парня, продолжая нагло ухмыляться.

– Клиент не понимает… – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал белобрысый. – Придется снять слепок.[13]

Он резко встал и боднул головой – чтобы словно нечаянно ударить Мухаметшина в подбородок.

Но белобрысый просчитался. Секундой раньше татарин схватил со стола бутылку водки и точным молниеносным ударом по голове свалил его на пол.

– Наших бьют! – крикнул Мухаметшин, чтобы привлечь к себе внимание приятелей.

И тут же он получил удар в скулу, от которого улетел на соседний столик. Раздался треск, столик сломался, и на пол посыпались бутылки, стаканы, тарелки…

Мухаметшин, по-кошачьи извернувшись, вскочил на ноги, но второй удар парня с "заячьей" губой снова бросил его на пол.

Третий раз парень ударить не успел: кулак Фундуклеева опустился ему на макушку, и противник Мухаметшина, подкатив глаза под лоб, потерял сознание.

И завертелась пьяная кабацкая драка с нечленораздельными воплями, битьем посуды и матерщиной.

За парней вступились их приятели, затем в драку ввязались те, которым досталось нечаянно, и наконец в кучу малую бросились охранники бара – чтобы разнять дерущихся. Это у них получалось плохо, а потому, получив в запарке по мордам неизвестно от кого, они начали бить дубинками всех подряд.

Андрей сам не понял, как случилось, что он оказался в эпицентре событий. Хмельная ярость затуманила мозга, и юноша начал драться, словно одержимый.

Андрей уворачивался от ударов, передвигался и бил с такой скоростью, что казалось, будто он раздваивается. Каждый его удар достигал цели, а тренированное тело повиновалось не разуму, а инстинкту.

Поэтому вскоре многим стало казаться, что закоперщик и главный виновник драки именно этот не очень рослый паренек.

Только Мухаметшин, сделав свое черное дело, преспокойно удалился в угол, где, сидя на стуле и, прикладывая лед к скуле, с большим интересом наблюдал за событиями в баре. На его лице блуждала змеиная улыбка, а глаза блестели холодно и равнодушно.

Круговерть драки столкнула Габора и белобрысого, который, оклемавшись, сразу же схватился за нож.

Венгр попытался отмахнуться стулом, но сделал это неловко, и финка, сверкнув лезвием, вонзилась ему в плечо.

Андрей, который в этот момент оказался рядом, сразу оценил ситуацию. Он закрыл своим телом раненного Габора, пинком ноги оттолкнул от него белобрысого, а затем, схватив со стола вилку, молниеносно метнул ее в противника.

Часто вспоминая слова Дрозда, что в ресторанной драке столовые приборы – грозное оружие, он дома часами оттачивал свое мастерство. Андрей научился буквально жонглировать всеми кухонными и столовыми принадлежностями. А вилкой с расстояния в пять-шесть метров он мог попасть в какое угодно место на теле человека с неимоверной точностью.

Белобрысому вилка вонзилась в кисть правой руки, в которой он держал нож. Не выдав ни единым возгласом, что ему больно (только зубами заскрипев), белобрысый вырвал вилку из раны и бросил ее на пол.

– Считай, что ты склеил ласты,[14] козел! – не сказал, а прорычал белобрысый, и бросился на Андрея.

Спокойно нащупав на столе за спиной тарелку, Андрей точно рассчитанным движением швырнул ее в сторону белобрысого. Толстый фаянсовый кружок ребром угодил нападавшему посреди лба.

Остановленный на ходу сильным ударом, белобрысый издал сдавленный стол и медленно завалился на пол.

Из раны обильно полилась кровь.

– Спасибо, брат! – с чувством сказал Габор, который, зажимая рану рукой, наблюдал за схваткой. – Я в долгу перед тобой. Но нам пора сваливать. Скоро менты нагрянут.

С этими словами он заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.

Сначала к ним пробился Маноло. А затем из свалки вывалились Чиквасов и Фундуклеев. У первого были в кровь разбиты губы, а второй прихрамывал.

Маноло вытащил за шиворот бармена, который прятался за стойкой.

– Держи, баклан, – кинул он перепуганному до икоты парню пачку денег. – Это за стол и поломанную мебель. Здесь должно хватить. И запомни: ты нас не знаешь. Вякнешь кому-нибудь, а в особенности ментам – тебе хана. Бывай…