Богдан Сушинский - Правитель страны Даурия Страница 32

Зная о том, что приемам карате и владению оружием Сото была обучена еще до их первой встречи, генерал Семёнов не сомневался, что теперь перед ним сидит первоклассная шпионка и диверсантка. Способная в зависимости от «легенды», то ли на время затеряться в гуще японских эмигрантов, то ли сразу же войти в высший «европейский» свет, став женой богатого бизнесмена или дипломата. Предусмотрены, очевидно, все возможные варианты.

Однако теперь уже все это его абсолютно не волновало. Семёнов даже не поддался чувству ревности. Он согласен был владеть этой женщиной со всеми её грехами, не влезая ей в душу и деля её со всеми возможными тайнами и соперниками.

– И надолго ты приехала сюда, в соболях-алмазах?

– И-осень-то правильна, ненадолго.

– Но хотя бы дня на три?

– И-осень-то правильно, дня на три.

– Специально для того, чтобы повидать меня, в соболях-алмазах?

– И-стобы повидать, господина генерала.

Облегченно вздохнув, атаман возбужденно и в то же время покаянно повертел головой. Он был рад, что женщина ответила именно так. Если бы ответ оказался более жестким, это стало бы для него еще одним ударом.

– Я знал, что ты вернешься, Сото. Ждал и томился каждым прожитым днем.

– И-осень-то правильно, господина генерала, ты всегда должен ждать и томиться.

25

Поднявшись, атаман несмело приблизился к женщине, провел ладонью по её щеке… Убедившись в смиренном принятии его ласк, он уже смелее обнял её за талию…

– Ты ведь приехала сама, по своей воле, – бормотал он, не только успокаивая, но и услаждая свое самолюбие, – помня все, что между нами было…

– И осень-то правильно. Я прибыла сюда, чтобы поднять дух и-генерала Семёнов, – явно не по-европейски кивала каждому своему слову японка.

– Поднять дух?! – вновь опешил атаман. – Это ж, с какой стати, ядрена… в соболях-алмазах?

– И-осень-та правильна. Твой дух. И напомнить, что ты обязан подчиняться командованию Квантунской армии, японской администрации и военной миссии в Тайларе.

– И что, именно об этом ты должна будешь мне напоминать?! – буквально захлебнулся от удивления повелитель белых казаков в Маньчжурии. – Ты специально прибыла сюда, чтобы напомнить мне, кому и каким образом я обязан подчиняться?!

– И-осень-та правильна… И напомнить, что обязан подчиняться.

– А что, собственно, произошло, азиат твою мать?!

– Ничего не произошло. Ничего и не должно произойти. Ты не можешь и-допускать, чтобы руськие казаки бунтовали.

– Кто и где бунтует?! – ошарашенно воскликнул атаман, ощущая, что явно начинает оправдываться перед этой хрупкой, миниатюрной жеенщиной. – Кто посмеет бунтовать, пока атаманская нагайка в этой вот, – потряс кулаком Семёнов, – руке?!

– Император и-не велит казакам идти за руськую гранису. Император и-нежелает посылать свои войска на Сталина.

– Так ты что, – позабыл напрочь об объятиях и ласках атаман, – прибыла, чтобы объявить мне ультиматум?!

Он вновь наполнил бокал вином, но тот показался слишком маленьким и не достойным атамана, и Григорий пробежал взглядом по низенькому буфетному шкафчику в поисках чего-нибудь покрепче этого французского вина.

– И-да, и-прибыла ультиматума, – не меняла выражения лица Сото.

– Кто же послал, в соболях-алмазах? Неужели, сам командующий Квантунской армией генерал Умедзу?

– Генерал Умедзу? И-осень-то правильна! И-осень-то может быть…

– Значит, действительно, ультиматум?

– Ультиматум? – вдруг вновь мило улыбнулась Сото, как раньше блеснув двумя рядами мелких, ослепительно белых, как рисовые зернышки, зубов. – И-нет. И-зачем ультиматум?

– Но ведь ты же сама говорила, что ультиматум.

– Так было сначала – ультиматум.

Атаман несколько мгновений смотрел Сото глаза в глаза, однако девушка спокойно выдержала этот натиск.

– Хорошо, успокой свое командование: мои войска не станут нарушать границу, – недовольно процедил он.

– Почему не станут? – вдруг наивно округлила глаза Сото. – Ваши войска, господина генерала, станут нарушать граница.

– Не станут, сказано тебе. Хватит с меня ваших ультиматумов.

– Если атамана не послушаеца командования, и его казаки все-таки будут бунтовать и все-таки ходить за граница, ультиматума нашего командования и нашего императора Хирохито – не будет.

Услышав это, Семёнов передернул плечами и по-бычьи помотал головой.

– Что, точно, не будет? – неуверенно поинтересовался он, возвращаясь к японке.

– И-точно не будет, господина генерала.

– То есть командование сделает вид, что ничего не произошло? Что оно, вроде бы, никакого отношения к нарушению границы не имеет?

– И-осень-то правильно: командование и-не имеет отношения.

– Другими словами, – приосанился атаман, – мои части могут перейти кордон и начать боевые действия. Так что ли, в соболях-алмазах?

– Не так. И-командование Квантунской армии не разрешает твоим казакам переходить границу.

– Тогда так и говори, что оно запрещает мне переходить границу! – начал нервничать Семёнов.

– Не так. Командование Квантунской армии не запрещает армии атамана переходить границу.

Григорий нервно пожевал нижнюю губу, пытаясь понять, какого дьявола Сото опять пытается строить из себя идиотку.

– А по-человечески ты, паршивка, сказать можешь?! Что ты мне, в соболях-алмазах, антимонию разводишь?!

– И-могу.

– Так объясни, азиат твою мать!.. Что ты мне тут, со своими командир-япошками, валенки шьешь? Я хочу пойти рейдом за русскую границу. До Байкала с казаками дойти. Это тебе понятно?

– И-понятно, господина генерала, – нежно, почти преданно округлила свои сливовые глазенки Сото. – Пойти рейдом. И-осень-то харасо!

– Я уже не раз обращался с письмами к командующему Квантунской армией, к премьеру и к самому императору.

– И-писал письма, господина генерала? И-осень-то харасо!

– Так что там квантунцы теперь говорят: могу или не могу я уйти за границу России? И если могу, то с кем, конкретно, можно поговорить об этом: в штабе армии, в управлении разведки? Кто из генералов или полковников получил или способен получить добро из канцелярии императора?

– Разрешения нет. Японская генерала говорить с атамана о рейде в Россию не будет.

– В таком случае я опять ни хрена не понимаю.

– И-непонятливи, генерала! – лишь теперь слегка, да и то шутливо, возмутилась Сото. – Казаки твои сами ходить за граниса. Ты не разрешал, японский генерала не разрешал, император гневался, а казаки пошли.

– Без всякого разрешения? – уже откровенно нудил атаман, пытаясь окончательно подстраховаться.

– И-осень-то правильно. Конечно же, без разресения.

– Тогда в чем дело?! Сабельно! Мои казаки готовы хоть завтра! Истосковались. И по сабельным атакам, и по России, в соболях-алмазах. Так бы сразу и сказала, что япошки твои попросту хотят умыть руки, да только казачкам моим уже один черт.

Григорий бросился наполнять бокалы вином, однако плавным движением руки Сото остановила его.

– Если казаки станут ходить за граниса, и-осень-то харасо! Но Сталин будет сердиться на генерала Семёнов и писать письма императору Хирохито. Император будет сердиться на генерала Семёнов и будет писать письма командующему Квантунской армии. Командующий будет сердиться и вызывать генерала Семёнов. Что тогда должен будет сделать генерала Семёнов?

– Пардон, извиняться перед командующим и наказывать своих казачьих офицеров не стану.

– И-господина генерала не должен извиняться и наказывать своих казачьих офицеров! – не погашая улыбки, все так же жизнерадостно сообщила ему посланница Страны Восходящего Солнца. – Сразу же после разговора с командующим Квантунской армии господина генерала должен будет сделать себе харакири.

С минуту разудалый вояка сидел перед японкой с такой свирепо-жалкой миной на лице, словно ему только что прямо в глаза.

– Что ты только что сказала, азиат твою мать?! Какое еще, к чертям собачьим, хара?.. – умолк Семёнов на полуслове, словно глотку ему проткнули пикой. Даже последний вздох по-человечески испустить не получилось.

– И-если атамана не сделать себе харакири, генерала Умедзу приказет повесить его, – нежно обвила Сото пальчиком вокруг шеи. – В Харбине. На плосчади. Перед всеми русскими эмигрантами Харбина. Это и-осень-то больсой позор. Господина генерала не нужен и-осень-то больсой позор, поэтому господина генерала сделать себе харакири, правда? – с надеждой спросила японка, опять демонстрируя в улыбке свои изумительные зубки.

Семёнов откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Не будь он казачьим атаманом, сейчас бы по-волчьи взвыл и… заплакал. От бессильной ненависти к презренным япошкам и жалости к самому себе. К неудавшейся судьбе своей. В последнее время за ним это водилось – слезливое сожаление за рюмкой водки. Стареть, очевидно, начал.