Петр Катериничев - Повелитель снов Страница 32

Но я-то знаю, что время течет неодинаково в разных психологических состояниях, в разных возрастах, да и в разных местах – тоже! Размеренное и линейное время отрицает и Чудо, и Откровение! Да и Сатана, этот лукавый пунктуалист и аккуратист… Все должно идти по плану, быть расписано на годы и десятилетия вперед, и все должны быть шестеренками в едином, устроенном им механизме, вращающем землю к погибели… И только провидцы и пророки, верующие не в разум, а в Чудо Господне, живущие, подобно юродивым, вне времени, могут противостоять всеобщей алгебраической целесообразности.

Линейность времени, его псевдодвижение «по пути разума и прогресса» – не что иное, как удобное и комфортное заблуждение, которое разрушено уже и искусством, и философией. «Мы живем, мыслим, действуем в конце сияющего чувственного дня, длившегося шесть веков… Лучи заходящего солнца еще освещают величие уходящей эпохи… Но свет медленно угасает, и в сгущающейся тьме нам все труднее различать это величие и искать надежные ориентиры в наступающих сумерках… Ночь этой переходной эпохи начинает опускаться на нас, с ее кошмарами, пугающими тенями, душераздирающими ужасами…» – так писал в прошлом веке о грядущем безвременье американец Питирим Сорокин. Век «железа и крови» миновал. Впрочем, так нарек Отто фон Бисмарк девятнадцатый; двадцатый Збигнев Бжезинский наименовал временем «мегасмерти». Каким нарекут век наступивший те, что придут после нас? Бог знает.

А пока людям и муторно, и страшно. Как страшно бывает ребенку в ночи, в которой он может заблудиться и исчезнуть.

Глава 41

Ночью одно хорошо. Тогда все кошки – серы. И тьма укрывает своим почти волшебным плащом и правых, и виноватых, и злодеев, и мирных обывателей. Вроде меня. Сидеть белым днем на здешнем солнцепеке мне муторно. Хотя прав был Александр Петрович: место я выбрал грамотно. И просматривалось и, соответственно, простреливалось оно только со стороны моря. Но какими бы дерзкими ни были неведомые злоумышленники, нанимать яхту и палить с ее качающейся палубы из снайперской винтовки при легкой волне да при генерале госбезопасности рядом – не стали. Да и без него не станут. Попасть невозможно.

Но и под лежачий камень вода не течет. Я глянул на часы: пора. Хотя время и нелинейно, часы с верностью и точностью отсчитывают положенное, чтобы мы могли не разминуться с ближними и дальними хотя бы в настоящем.

Пора. Во-первых, взять обещанный дядей Мишей и проплаченный автомобиль. Во-вторых, наведаться к Максиму Максимовичу Розенкранцу. И выяснить наконец, за какой такой надобностью приходил к нему Дэвид Дэниэлс. И куда Максим Максимович дел тело. Хе-хе.

Потянуло на черный юмор. Симптоматично. Потому как на все про все у меня времени до вечера. Или до завтрашнего утра. Пока умный опер Свиридов не опросит мальчишек и не установит доподлинно, с кем встретился и что не поделил «черный человек» на тесном пустыре. Возможно, тогда и я узнаю, что он со мною просто был не согласен во взглядах. Скажем, на философию истории. Или на историю философии. Или его бесило то, что я начисто отрицаю исторический детерминизм в марксистском понимании. Правда, и у генерала госбезопасности тогда возникнут ко мне вопросы. И я не смогу на них ответить. Потому что ответить мне – нечего.

…Автомобиль стоял прямо у кафе. Рядом сиял дядя Миша. Он провернул удачную сделку и, чтобы не усугублять, цедил не первый уже бокал слегка охлажденного выдержанного каберне. И даже не третий. Где-то между седьмым и девятым. Подавив заунывную зависть к его праздности, перекинулся парой слов, получил ключи, бумаги, сел на водительское… Движок заурчал ровно и солидно. Дядя Миша заботливо огладил капот, вздохнул, сказал:

– Не машина – хронометр. Благодарить будешь. Бензина – полный бак. Обкатывай. – Еще раз вздохнул. – С Богом.

Городок я промахнул насквозь минут за двадцать, выехал на пустоватый по этому времени большак, свернул на трассу, что раньше вела к морю, а после давнего обвала была заброшена: кроме двух-трех дач, ничего в той стороне не осталось, да и с пресной водой была напряженка, поэтому дорога осталась диковатой.

Разогнался по прямой почти до ста – автомобиль шел ровно. Не знаю, что меня понесло… Наверное, хотелось промчаться сквозь знойное марево, стряхнуть усталость рассудка и оцепенение души, почувствовать скорость, почувствовать ветер, почувствовать, что я, как и прежде, хозяин обстоятельств и смогу если не размотать, так разрубить все здешние змеиные клубки!

Черный «бумер» вынырнул с незаметной грунтовки и стал нагонять. У меня даже на душе повеселело. «Бумер» давно перестал быть просто машиной и перешел в область преданий. «Черный бумер, черный бумер всем девчонкам нравится…» Я прибавил. Детское, конечно, развлечение и пустое – играть в догонялки с монстром, но… В каждом из нас живет ребенок, и каждый хочет игры, соревнования и – победы!

«Жигуленок» мой шел исправно и без надрыва, благо шоссе здесь было прямым, как копье. Я бросил взгляд на стрелку спидометра – сто двадцать, как одна копеечка! «Бумер» нагнал, поравнялся. Ну что ж… «И мчались так они до поворота, не смея тракт другому уступить…» Но это уже совсем далекое и смутное детство. А потому я стал плавно сбрасывать, дескать, обращение понимаем, большому кораблю – большую воду, а мы тут в озерцах поплещемся… «Бумер» обошел меня на две трети корпуса и резко подал вправо… Ах ты, папуас мстительный! Подрезать при такой скорости и на такой дороге? Это не спортивно!

Вместо того чтобы ударить по тормозам и вылететь с визгом в кювет, я дал полный газ и прорвался по самому краю обочины вперед. «Бумер» нагнал – разные весовые категории, выровнял скорость…

И – мне все стало ясно. «Кто был охотник, кто – добыча…» Со мною никто не игрался. Все было всерьез и по существу. Если эта тяжелая машина бортанет меня, я вылечу с дороги! А при такой скорости это равносильно падению с двадцатиэтажки!

Кому я успел не угодить в этом городе настолько, что меня решили уработать! Среди бела дня! После «черного человека» еще и «черный бумер»?! Это много даже для уравновешенного субъекта, а для меня…

И какие у нас преимущества? Скорость? Нет. Комплекция? Нет. Что остается? Мастерство. И – дерзость.

«Бумер» попытался бортануть меня, но вяло – как бы примериваясь. Я просто повторил его маневр. Но долго так я не поиграюсь. Значит…

«Линейка» заканчивалась. А дальше как в песне: «…резкий поворот и косогор…» Водитель затененного «бумера» это тоже понимал. И – стал форсировать события. Решил не мудрить. Пользуясь преимуществом в скорости и весе, просто и незатейливо ударить меня в борт. И я – подыграл. Подставился. Водитель «бумера» резко вывернул вправо, я ударил по тормозам и дернул руль влево. «Бумер» снарядом вылетел с шоссе прямо передо мной, а я закрутился по дороге в замысловатом танце, пока не замер у левой обочины. Сердце билось бешено. Вздохнул и выдохнул несколько раз. Тронул машину – она послушно подкатила к краю дороги.

«Бумер» замер, зарывшись носом в грунт, как рухнувший истребитель. Нужно было выйти и посмотреть, что с водителем. Хотя, по всем правилам, – валить отсюда подальше, куда глаза глядят! Правила, они как уставы: проверены на сотнях и тысячах типовых ситуаций! И если теперешняя твоя – фатальна, – нужно немедленно сматываться, улепетывать, срываться, бежать, нестись! Вот только… Соблюдения правил бывает достаточно для того, чтобы сохранить жизнь. Но мало для того, чтобы выжить.

Я вышел из машины и затрусил вниз с невысокого косогора. В животе противно урчало. Невеселая перспектива – словить пулю из-за глухого тонированного стекла… Да что там невеселая – паскудная просто! Подошел к обездвиженному автомобилю, осторожно потянул дверцу. Водитель был в машине один. По проломленному виску стекала тонкая струйка. Ни расспросить, ни объясниться. Обычный парень славянской наружности. Крепкий. С виду – лет тридцати. Провел руками вдоль туловища: никаких документов. Был человек…

Убираться отсюда. Иначе… Если были две попытки меня устранить, будут еще. Пока я не узнаю, кому я здесь настолько поперек судьбы.

Судьба. Понятие тяжелое, пугающее… Я мчал прочь с места катастрофы, напевая вполголоса:

– «Ты сам – инфант, ты – гений ворожбы, тебе Фортуну сделать из Судьбы так сладко…»

Да какая уж тут сладость… Мне было горько, жутко и одиноко. И жизнь моя, и уже прошедшая, и теперешняя, вдруг показалась мне сухою травинкой, несомой по неведомой прихоти ветров и стихий… Судьба? Но часто в ее одежды рядится человеческая воля. Воля злая. А потому – преодолеть ее нужно и победить – можно. Умом, бесстрашием и Верой.

Глава 42

И что ж мне так горько? Оттого, что в каждом из нас живет ребенок и каждый хочет игры, соревнования и – победы?! Или оттого, что в каждом из нас живет взрослый, который знает еще до начала игры: победитель не получает ничего?