Сергей Донской - Туманный вирус Страница 33

— Руки развяжу, — пообещал Белов. — А дальше, сам понимаешь…

— Не обманешь? — Ертаев безуспешно попытался чихнуть. — Где гарантии?

— А где гарантии, что ты скажешь мне правду? Все на доверии.

— Смешное слово — доверие . И глупое. — Казах усмехнулся. — Но давай попробуем. Я назову тебе человека, на которого работаю. Он генерал, большая шишка в нашей армии. Скажу тебе, где можно его найти. И это все.

— Где контейнеры с бактериями?

– И это все , — отрезал Ертаев.

Белов вздохнул:

— Не густо. Но ладно, валяй.

Покладистость казаха его не удивляла. Тот не собирался убегать, когда руки у него окажутся развязанными. Будет еще одна схватка. Для одного из двоих — последняя.

— Валяй, — повторил Белов.

Ертаев не заставил себя упрашивать. Не прошло и двух минут, как Белов узнал то, что хотел узнать. Оставалась самая малость. Выбраться живым из этой переделки, ответственность за которую нес он сам. Целиком и полностью.

— Твоя очередь, — напомнил Ертаев, глядя на Белова снизу — вверх.

Его подбородок и верхняя губа блестели в лучах низкого солнца.

— Встань и повернись спиной, — скомандовал Белов.

Ертаев подчинился. Нож перерезал самодельные путы. Сразу после этого Белов толкнул противника в спину, а сам отступил на шаг.

— Советую убираться, — сказал он, надеясь, что предложение будет категорически отклонено.

Однако Ертаев, казалось, колебался. А вдруг он действительно подхватит перепачканный пиджак и отправится восвояси? Чтобы этого не произошло, Белов, усмехаясь, добавил:

— Только сопли сперва вытри, батыр.

Ертаев внимательно посмотрел на него, старательно растирая затекшие запястья. Голос его прозвучал глухо:

— Нож верни.

— Попробуй отними, — сказал Белов.

Он увидел, как руки казаха с обманчивой ленцой совершают ритуальные движения, завершившиеся тем, что его левый указательный палец вытянулся вперед, как бы выискивая нужную болевую точку на теле противника.

— А что, и отниму, — буднично произнес Ертаев и сбросил туфли, действуя при этом только ногами.

Оба больших пальца его ног торчали из дырявых носков, как крошечные желтые близнецы.

— Мало платят? — посочувствовал Белов, плотнее обхватывая пальцами рукоятку ножа.

И опять шутка едва не оказалась для него роковой.

— Хум-м!!!

Казах взвился в воздух так неожиданно, что на преодоление двух метров в прыжке ему понадобилось ровно столько же времени, сколько Белову — для того, чтобы отдернуть голову.

Затянутая в носок ступня Ертаева врезалась в толстый ствол дерева, там, где мгновением раньше маячил лоб Белова. Стремительный разбег погнал его дальше. Подобно белке, Ертаев промчался наверх, а потом вдруг кувыркнулся через голову, собираясь приземлиться прямо напротив Белова.

Это выглядело невероятно эффектно: человеческая фигура, парящая на фоне зеленой листвы с розоватыми просветами неба. Но не менее эффектно смотрелось лезвие ножа, выпрыгнувшее из рукоятки. Оно сверкнуло в столбе вечернего света, косо пронизывающего крону дерева.

Потом на него упала тень Ертаева, а следом за ней и он собственной персоной. Он приземлялся вниз ногами, как учил его неведомый Белову мастер карате или кунг-фу.

Годы упорнейших тренировок ушли у Ертаева на отработку этого азиатского сальто-мортале, но на то оно было и «мортале», чтобы однажды завершиться смертью.

Когда Белов посмотрел на застывшего перед ним противника, ему невольно вспомнилось, как однажды у него на глазах разделывали убитого медведя. Один молниеносный взмах ножом от паха до груди, и вспоротая шкура разваливается посередине. На то, что потом открывается взгляду под ней, трезвому лучше не смотреть. Особенно если перед тобой еще живой человек, а не уже мертвый медведь.

Белов перевел взгляд на бледное лицо Ертаева, покрытое капельками пота. Его глаза были преисполнены глубочайшего изумления, которое оказалось сильнее боли и страха. Он словно спрашивал, что же ему теперь делать, как быть?

— Тебе туда, капитан. — Белов показал глазами на небо. — Если Коран не врет, то там тебя ждут гурии. И ни одного неверного вроде меня.

Взгляд казаха угас. Он умер стоя, не пожелав выслушивать богохульные наставления русского.

Уходя, Белов оставил ему нож. Но свои отпечатки с рукоятки старательно удалил.

Акт четвертый. В темпе аллегро

I

Логово заговорщиков размещалось в тридцати километрах от Астаны, неподалеку от военного аэродрома. Это был двухэтажный особняк, некогда принадлежавший предшественнику генерала Умурзакова. Предшественник давно отправился кормить червей, а особняк, выстроенный солдатскими руками за счет военной казны, так и остался торчать посреди степи. Возводившийся с претензией на роскошь, он давно устарел и казался Умурзакову жалким. Командующий войсками ПВО владел недвижимостью не только в Казахстане, но также в Швейцарии, Бельгии, Франции, так что удивить его черепицей и башенками было трудно.

Генерал авиации Омаров, недавно побывавший в собственном имении на южноамериканском континенте, тоже вертел носом. И только старший лейтенант не привередничал и не выступал с критическими замечаниями. Казалось, он прислушивается не к разговору генералов, а к чему-то, происходящему внутри него.

— Что, Курбатов, ты не весел, что ты голову повесил? — спросил Умурзаков, прохаживаясь вдоль бильярдного стола с кием на изготовку.

За окнами было темно, в помещении горел яркий свет, под потолком мерно гудели мухи.

— Чапай думает, — ответил за Курбатова Омаров, налегший животом на бортик стола.

Удар — и разноцветные шары заметались по зеленому сукну, сталкиваясь с костяным звуком.

— Промазал! — обрадовался Умурзаков.

Настал его черед наваливаться на стол.

— Я действительно думаю, — сказал Курбатов.

— Да-а? — Примерно так же отреагировал бы Омаров, если бы эти слова произнесла собака или кошка.

Умурзаков ширнул кием шар и разочарованно поцокал языком, после чего повернулся к Курбатову.

— И о чем же?

В своем спортивном костюме походил он не на спортсмена, а на пузатого генерала, скверно играющего в бильярд, но лихо опрокидывающего стопку за стопкой. Курбатов заставил себя не морщиться.

— Есть идея, — сказал он.

— Да? — повторил Омаров, выискивая взглядом подходящий шар.

— Мы дали президенту слишком большой срок, — заговорил Курбатов, уставившись в пол. — Вы скажете, что завтра останется два дня, а я отвечу, что за это время нас могут обнаружить. Риск увеличивается с каждой минутой, с каждой секундой.

— Ты бы не каркал! — прикрикнул Омаров, руки которого вдруг слишком ослабли, чтобы нанести точный удар.

— И что ты предлагаешь? — осведомился Умурзаков, натирая кончик кия мелом.

— Я предлагаю нанести удар прямо сейчас, — произнес ровным тоном Курбатов. — СМИ получили наши письма. Пока они молчат, но как только начнется массовая эпидемия, тайное станет явным. После этого никакая сила не удержит Султанбаева у власти. Его повесят толпы, ворвавшиеся во дворец. И его счастье — если не за ноги.

Генералы переглянулись. В предложении русского лейтенанта был резон, но не они принимали окончательные решения. Всем заправлял Председатель Комитета Национальной Безопасности Шухарбаев, приказы которого не обсуждались. Лейтенанту было незачем знать об этом. Жить ему осталось всего ничего. Для него не было места в подземном бункере, где рассчитывали пересидеть биологическую атаку главные заговорщики, общаясь с миром по каналам связи.

— Ты здесь самый умный, да? — спросил Омаров и вдруг так врезал кием по шару, что тот перелетел через бортик и упал на пол.

Глухой перестук напомнил Курбатову удары молотка, забивающего гвозди в гроб. Его родителей не похоронили, но, скитаясь по развалинам СССР, беспризорник Курбатов часто наведывался на кладбище, чтобы посмотреть, как хоронят других. Это доставляло ему мрачное, болезненное удовольствие.

«Да, — думал он теперь, — я здесь самый умный. Потому что ваши головы из такой же сплошной кости, как бильярдные шары, которые вы катаете».

— Нет, — сказал он, избегая встречаться взглядом с кем-либо из генералов.

— Тогда сиди смирно и не возникай, — посоветовал ему Омаров.

— Без субординации и дисциплины ничего не добьешься, — наставительно заметил Умурзаков, пристраиваясь к столу.

Это был очень удобный момент для того, чтобы наградить его пинком в зад. А Омарова хорошо бы огреть кием по темечку, да так, чтобы потерял дар речи. Навсегда.

— Дисциплина — великая вещь, — сказал Курбатов, поднимая голову и склоняя ее набок, как это делает принюхивающийся или прислушивающийся зверь.