Сергей Зверев - Разборка по-кремлевски Страница 33

Из подвала всю съемочную группу доставили микроавтобусом, обклеенным изнутри свастиками и портретами вождя, на какой-то луг, куда приземлился военный вертолет. Пейзажи, проплывавшие под винтокрылой машиной, не говорили Белкиной ни о чем, она даже не могла понять, на запад или на восток они летят. Солнце закрывали облака.

Уже ночью вертолет приземлился возле шоссе. Всех загнали в фургон без окон, и потом целый час пришлось в нем трястись. Вот Тамаре и стало ясно, что за карташовцами – не только молодой коммунистический задор сталинского разлива, но и серьезные люди, которым ничего не стоит поднять в воздух военный вертолет и сгонять его до Москвы. А где возникает, как по мановению волшебной палочки, один вертолет, там может появиться и другая военная техника...

И вот теперь Белкина с коллегами и съемочной аппаратурой томились в подмосковном недостроенном особняке. Пейзаж за окнами просматривался невыразительный: мохнатые ели вплотную подступали к высокому кирпичному забору, сплошные металлические ворота находились под охраной мрачного бритоголового субъекта в черной рубашке и двух ротвейлеров. Дверь на лестницу, ведущую на первый этаж, была заперта на ключ, а за ней то и дело слышались голоса охраны.

Страдающий типично русской болезнью под названием «жажда» оператор Виталик облазил весь этаж особняка в поисках спиртного. Действовал он методично, двигаясь по спирали – сперва обыску подверглось все, что находилось у стен, потом он перешел к отдельно стоящей мебели. Найденная им в ящике для белья начатая чекушка водки сняла стресс, но теперь от нее остались лишь одни воспоминания.

– Фашисты проклятые, – сказал оператор, глядя в окно на покачивающие темно-зелеными лапами ели. – Уже обед скоро, а они не чешутся. Я умею или работать, или расслабляться. А расслабиться без спиртного – это задачка посложнее бинома Ньютона.

– Лучше скажи, где мы находимся? – попросила Белкина.

– Кажется, неподалеку Ярославское шоссе, – на время отвлекся оператор, разглядывая елки.

– Ты уверен?

– Всякое может быть. Как-то на Новый Год поехал я с друзьями в лес, так там такие же елки были.

Факт не показался Тамаре убедительным.

– Эх, кабы не старушка мать! – вздохнул здоровяк Виталик. – Ни за что бы не согласился.

– Тебе проще, у тебя оправдание перед собой есть, – Белкина тоже подошла к окну, – а я своего братца-алкоголика люто ненавижу. Может, пусть помучается? Или они нас просто пугали?

Режиссер в беседе не участвовал, он, хоть и был ведущим специалистом в области изготовления именно политических передач, но при случае и без повода любил повторять, что политикой не занимается. Потому он и закрылся в своей комнате.

Охрана у ворот оживилась, залаяли собаки, их тут же взяли на короткий поводок. Во двор въехала потрепанная «Волга».

– Кажется, тихая жизнь кончается, – не без сожаления произнес оператор. – Держись, Томка. Просто вспомни, сколько всякой дряни мы за свою карьеру сняли, и ты поймешь: слепить то, что нам предлагают, – еще не самое плохое. Пятнадцать минут позора в эфире, и мы свободны.

– Нам пока ничего конкретного не предложили, – напомнила телеведущая.

Из «Волги» выбрался Артур Карташов и тут же исчез под навесом крыльца.

– Главный урод пожаловал, – Белкина постучала в дверь комнаты режиссера. – Вы уж выйдите, встретьте. Присутствие первых лиц обязательно – согласно протоколу.

Режиссер выбрался. Мрачный, недовольный жизнью.

– Я с ним говорить не собираюсь.

– Неужели вам так принципиально, на кого работать? – изумилась Белкина, не подозревавшая такой моральной стойкости в режиссере старой закалки.

– Я работаю только на законную власть, пусть она будет даже у самого дьявола, – режиссер назидательно поднял палец. – Но только на законную.

– Но вы уже дали им согласие! – возмутилась Тамара.

– Под угрозой, под угрозой моей жизни, – покачал режиссер головой.

– Тогда договариваться буду я, – предупредила Белкина.

Партийный вождь для встречи с журналистами не стал готовиться специально. Он быстро вошел в гостиную, окинул взглядом небольшую компанию. Особого энтузиазма в глазах телевизионщиков не читалось.

– Если вы думаете, что мы заплатим вам американскими деньгами, то ошибаетесь! – сказал он и скрипнул сапогами. – Каждый русский обязан бескорыстно служить Родине! А вы еще не искупили своей вины за то, что прислуживали мировой закулисе в лице обрусевших инородцев...

– Короче, Склифосовский, – спокойно произнесла Белкина, – говори, что надо? Мы профессионалы. Если ваш провинциальный соратник вменяемый, то, кажется, речь шла о документальном фильме. А всякая работа начинается с технического и идеологического задания.

От такой беспринципности даже Карташов осекся. Режиссер настороженно смотрел на Белкину, зная ее нелегкий характер: он боялся, что телеведущая устроит сейчас безобразный скандал. Товарищ Артур справился с замешательством, гордо вскинул голову.

– Мне противно с вами общаться, но, учитывая, что вас, как предателей родины, ценят на Западе, – за последние годы Карташов так вошел в роль пламенного борца, что просто не был в состоянии поменять лексику, – вы – умельцы лить воду на мельницу империализма, сделаете про нас документальный фильм, который должны будут показать на западных каналах.

– Сделать фильм не проблема. Но я не владею контрольным пакетом ни одной из студий, – резонно напомнила Белкина, – и показывать его или нет, будут решать продюсеры.

– Надо сделать такой, чтобы его показали, – Карташов гневно блеснул глазами.

– Тогда я сразу обозначу условия, без соблюдения которых фильм просто не сможет появиться в эфире, – Белкина прикурила и выпустила тонкую струйку дыма прямо на партийного вождя. – Первое, оно же главное и последнее условие: ваше так называемое движение должно быть представлено как откровенно фашистское, деструктивное, угрожающее жизни людей. Короче, после просмотра у зрителя просто руки начнут чесаться засадить вас и ваших отморозков за решетку. Что, надеюсь, скоро и случится. В другой интерпретации можете оставить фильм себе для домашнего видео.

Артур Карташов сделал вид, что недоволен ответом, хотя в душе возражений у него не возникло. Сформулированное Белкиной условие как нельзя лучше вписывалось в план лубянского генерала. И овцы оставались целы, и волки – сыты. А напугав Запад, Карташов резко повышал свои очки в глазах Муравьева. Значит, его сложнее становилось «кинуть».

– Хорошо, – надменно произнес Карташов. – Можете говорить про меня и моих соратников все, что думаете, – пусть Запад содрогнется. Будьте готовы к выезду в любое время.

– А где и в какое время дня будут проходить съемки? – задал чисто профессиональный вопрос оператор.

– В Москве – и днем, и ночью.

– Для ночных съемок мне понадобится дополнительное освещение. На западных каналах очень строгие технические требования к качеству «картинки». Халтура не пройдет.

– Вам будет достаточно и зарева пожаров – нынешний антинародный режим падет, объятый пламенем, – сказав это, Карташов вышел так же стремительно, как и появился.

Хлопнула дверь.

– Нет, ну я ни хрена не понял! – возмутился оператор. – Он что – себя Наполеоном возомнил, чтобы Москву поджигать? Герострат долбаный! Да кто ему позволит?!

Белкина задумчиво вертела в пальцах зажженную сигарету:

– Как говорит один мой знакомый: «Каждому сумасшествию есть свое логическое объяснение!»

– Бондарев, что ли? – хмыкнул Виталик. – Если он такой умный, то почему мы здесь оказались? Почему этот урод нами командует?

– Потому что мы пошли на встречу с карташовцами абсолютно добровольно, сами виноваты, – напомнила Тамара и щелчком отправила тлеющий окурок в форточку.

Вертолет пронесся над лесом, внизу блеснули железнодорожная колея, изогнутая клинком речка. Машина шла низко, ветер, поднятый винтами, пригибал траву. От горизонта надвигалась громада недостроенного военного завода. Пейзаж завораживал – на километры вокруг ни жилья, ни людей.

Генерал Подобедов прижал к горлу ларингофон и, откашлявшись, произнес:

– Здесь! – указал на неброский, неровно высыпанный известью на траве белый крест.

Пилот, не подозревавший, на встречу с кем направляется Подобедов, послушно повел машину на посадку. Когда турбина смолкла и винт остановился, генерал выбрался из кабины, заспешил к громаде цеха. Во время полета он набрался решимости, приготовил убедительные фразы. Но чем ближе подходил к воротам, тем меньше этой решимости оставалось в душе.

Калитка в огромных воротах открылась, за ней нарисовался вооруженный охранник, отступил в сторону, пропуская важного визитера. В недостроенном цеху шаги Подобедова гулко отражались от голых бетонных стен, крошились среди них, летели к небу. Дикие голуби, давно облюбовавшие заброшенную стройку, недовольно бурчали, срывались с ферм.