Михаил Серегин - Святое дело Страница 34

Народ ошарашенно переглянулся. Каким образом вывод ментов мог сказаться на них, кроме как положительно, никто не представлял.

– Чего-то я не понял, – иронично хмыкнул кто-то из угла. – Как так?

– Я объясню, – снова упал в кресло Щеглов и принялся сгибать лист бумаги. – А вы пока подымите руки, кто от администрации поддержку не получал.

Священник пожал плечами и поднял руку вверх, как на уроке. Потом присмотрелся к залу и понял, что, кроме него, руку осмелился поднять только мулла. И все.

Пока было неясно, куда клонит глава администрации; на угрозу вроде не похоже... И тем не менее опасность остаться без финансовой поддержки администрации почувствовали все.

– Если я это признаю, – начал внятно, почти по слогам произносить Щеглов, – мне придется столько денег по судам выплатить, что весь район без штанов ходить будет. Вы представляете, сколько тогда сюда адвокатов понавалит?! Вы что думаете, я из своего кармана деньги достану? А хрена вам лысого! Я из вашего же кармана их и достану! И уж поддержки на ближайшую пятилетку и вовсе никакой не ждите!

Народ обомлел. До всех как-то вмиг дошло, что так оно, скорее всего, и будет. А значит, нельзя, чтобы правда восторжествовала, потому что такая правда приведет к еще худшему положению, чем сейчас.

– Ну, ты и козел, Николай Иванович! – с чувством обронил главе администрации кто-то из народа.

В любой другой день сказавшему это не поздоровилось бы. Но не сегодня.

– А уж какой есть, – расслабленно откинулся на спинку кресла Щеглов. – Только уж лучше быть козлом над баранами, чем баранами под козлом.

Публика затравленно молчала.

– Ну, что, товарищи, приступим к делу? – холодно поинтересовался окончательно взявший себя в руки Карнаухов. – Сейчас я зачитаю обращение к народу, а вы его быстренько обсудите и подпишете. А с теми, кто имеет особую точку зрения, мы поговорим особо.

Священник задумчиво потер лицо руками. То, что выхода нет, он отчетливо видел, но, бог мой, как же все это было неправильно! Не то чтобы не по-божески; даже не по-людски!

Общественные деятели слушали текст обращения, опустив глаза. Никто не хотел подписывать это паскудство, и все понимали – подписать придется. И вскоре Карнаухов закончил чтение и спокойно оглядел снова вошедшую под хозяйскую руку публику.

– Вопросы, предложения, возражения...

Он делал все правильно. Так, чтобы никто не мог сказать: «Я не понял, что подписываю...» или «Меня принудили...»

– Есть вопрос, – прогремел от самого входа знакомый баритон.

Священник дернулся и оглянулся. Возле дверей стояла рослая фигура ветерана чеченской кампании и предпринимателя Бачурина.

– Слушаю, – разрешил Карнаухов. – Но для начала представьтесь.

– Бачурин, Союз ветеранов, – неторопливо представился Бача. – А вопрос вот какой... Я правильно понял, что вам и самим эти «чеченцы» теперь не в радость?

– Да какая уж тут радость... – печально проронил со своего места глава администрации.

– А вывести их официально означает сдать позиции, и это вам не с руки? – наклонил голову Бача.

– Не только не с руки, – горько усмехнулся Карнаухов. – Вы представляете, что будет, если мы после всего... эту долбаную пацанву выпустим?

– Представляю, – кивнул Бача.

– Тогда чего вы хотите? – уже с раздражением спросил Карнаухов. Кому-кому, а ему терять время на пустую болтовню совершенно не хотелось. Тем более когда готовые бумаги только и осталось, что взять и подписать.

– Я знаю, как все это разрулить, – спокойно и уверенно произнес Бача. – Никаких обращений, никаких адвокатов – ничего. Вообще ничего не будет.

Кто-то смешливо булькнул.

– А что с ментами будешь делать? – выкрикнул кто-то.

– Менты уйдут, – пожал плечами Бача.

– А как же адвокаты? – не понял народ.

– А адвокатов не будет, – терпеливо повторил Бача. – Все будет мазево.

– Не выйдет у тебя ничего, – покачал головой мулла. – Даже если так все и будет. Даже если ни ментов, ни адвокатов не будет, пацаны останутся. Они нам весь город разнесут. И никто ничего поделать не сможет. Я вчера с одним говорил – злой, как черт! Они все после этого фильтра или сломанные, или злые, как черти...

– С пацанами я тоже все разрулю, – усмехнулся Бача. – Я знаю, что делать.

– Что? – спросил Карнаухов, и отец Василий увидел в его глазах отчетливый интерес.

– А это мое ноу-хау, – решительно отрезал Бача. – На людях не разглашается. Только тет-а-тет.

Карнаухову это явно понравилось. Отец Василий не думал, что старый прожженный чекист вот так с лету поверил всему, но ему нравился сам подход. Ему импонировала идея, что кто-то сугубо добровольно берет на себя задачу разгрести все это дерьмо не руками ментов или ФСБ, а своими собственными.

– Ладно, – встал из-за стола глава администрации. – Хватит мне лапшу на уши вешать. Пора начать обращение подписывать. А то мы так до вечера здесь просидим.

Но ситуация снова изменилась. Руководители общественных организаций, поверив в то, что все может обернуться более-менее достойно, по крайней мере, без их участия в этом грязном деле, подписывать уже ничего не собирались. Наверное, большинство понимали, что это, скорее всего, пустышка, но эта пустышка давала им шанс отмазаться от заведомо проигрышного положения. Потому что подписать это дебильное, задолизательное обращение означало потерять гораздо больше, чем просто доброе имя. Для многих это означало потерять и членов своих организаций.

– Пусть попробует мужик! – заголосили они наперебой. – Нам торопиться некуда. Один хрен, от этого обращения толку никакого! Только геморрой наживем! Вы же сами это понимаете!

Щеглов грязно ругнулся и упал в кресло. Он снова ничего не контролировал.

Когда отец Василий добрел до храма, он чувствовал себя так, словно весь день разгружал вагоны с солью. Были во времена его юности такие мешки, по восемьдесят килограммов... Он прошел через мощенный бетонной плиткой двор в бухгалтерию и, обессиленный, упал на стул. Но ему не удалось отдохнуть ни секунды – в дверь моментально постучали.

– Да, – недовольно выдавил священник. – Входите.

Дверь открылась, и на пороге показался... Вовчик. Только теперь, после отсидки в ФСБ, он выглядел бледнее.

– Проходи, Володя, – сел на стуле прямее отец Василий. – Вот стул. Проходи, садись.

Вовчик, закидывая и отставляя в сторону протез, прошел в бухгалтерию и аккуратно присел на стул.

– Отпустили? – наклонил голову священник.

Вовчик кивнул.

– А как ты объяснил то, что нас нашел?

– Правду сказал, – сглотнул Вовчик. – Я ведь тогда к вам домой пришел; помните, вы меня приглашали...

– Конечно, – кивнул поп.

– Я пришел, а матушка говорит, вас со вчера не было... Ну я и начал искать.

Вовчик рассказывал, и священник поражался ясности мышления этого пацана. Он шел нормальным, абсолютно логичным путем: узнал, что попа видели в больнице, а затем в Татарской слободе, возле разъяренной толпы, поговорил с дедом, у которого главврач забрал собаку, узнал, что мулла тоже пропал, понял, что мужики пошли разруливать с шанхайскими, нашел водителя Ивана Михайловича и на третий день беспрерывного хождения по Шанхаю с дороги увидел мертвую белую собачонку, походившую по описанию на ту, что забрал с собой главврач. И все.

Единственной разницей между ним и ментами была та, что он все это исходил своими ножками, то есть своим протезом, конечно. А потому и нашел тех, кого искал.

– Я чего зашел, – тихо произнес Вовчик. – Я... эта... я повенчаться хочу. С Наташей.

– С той женщиной? – настороженно вспомнил священник подругу Вовчика и на несколько мгновений задумался. – А не велика ли разница в возрасте?

– А что, теперь ей так и ходить невенчаной? – спросил Вовчик. – Разве, по-вашему, это не грех?

Священник вздохнул и внезапно осознал, что обязательно повенчает эту странную пару; что-то было в них такое, что резко выделяло их изо всех местных обывателей. Что-то настоящее.

– Хорошо, – кивнул он. – Оба крещены?

– Оба.

– Тогда с завтрашнего дня оба чтоб на все утрени ходили; три дня пост, затем на исповедь и причащение таинств... Справка из загса есть?

– Есть.

– Ну, тогда все.

– Спаси-ибо, – разулыбался Вовчик. – Мы придем. Мы обязательно придем.

Вовчик откинул искусственную ногу в сторону, с усилием встал со стула и направился к выходу, но у самых дверей отец Василий его окликнул:

– Владимир!

– Да? – остановился и обернулся Вовчик.

– Вопрос есть, Володя, – пожевал губами священник. – Ты ведь в Союзе ветеранов состоишь?

– Ну да, состою, – сглотнул Вовчик.

– А Бачурина такого ты знаешь?

Вовчик помрачнел. Он темнел на глазах, как заходящая от горизонта снеговая туча. И молчал.

– Я имею в виду Василия Бачурина, – думая, что Вовчик, может быть, что-то недопонял, пояснил поп. – Он же там у вас вроде бы фигура известная?