Богдан Сушинский - Правитель страны Даурия Страница 34

– И-осень-то правильно, я готова работать в Германии, где будет полковника Курбатов. Тогда полковника и-будет служить императору. Прикажу – и будет.

– Ты хоть видела когда-нибудь этого офицера?

– Нет, но мне дадут фотографию.

– Да я не о том. Фотография – это фотография, а тут перед тобой предстанет настоящий казак, мощный, красивый, настоящий князь… Влюбишься в него – пристрелю, – как-то на одном дыхании пригрозил атаман.

– Сото в полковника не влюбится. Это полковника влюбится в Сото, – на свой манер «успокоила» его японка, после чего вышла в соседнюю комнату и позвонила кому-то по телефону.

Семёнов слишком плохо знал японский, чтобы перевести весь её разговор, да к тому же говорила она негромко. Тем не менее он отчетливо уловил, как дважды прозвучала фамилия Легионера.

– Твоего начальника не удивило, что ни с того ни с сего ты вдруг заговорила о полковнике Курбатове?

– И-нет, не удивило, – спокойно ответила женщина.

– Странно.

– И-почему странно? И-меня специально прислали сюда, чтобы я выяснила, где находится полковника Курбатов. И-осень-то харасо: я выяснила. И получила задание от вас, господина генерала, установить контакт с полковника Курбатов. Я получила. И-осень-то харасо!

Пока атаман, осмысливая новый сюжетный поворот их встречи, приходил в себя, японка уже бережно уложила свою головку на низ его живота и в очередной раз принялась преподносить ему урок любовного таинства, которое она называла «поцелуй лепестка на рассвете». У генерала это случалось несколько раз с другими, однако ничего подобного тому, что он ощущал во время ласк губами Сото, не встречал. Впрочем, и какой-то особенности уловить тоже не сумел.

В конечном итоге, генералу было совершенно безразлично, куда именно забросят его женщину. Самое страшное для него начиналось с завтрашнего утра: Сото опять не будет рядом. Если бы недоброжелатели из штаба Квантунской армии и японской администрации в Манчжурии знали, сколь мучительна для русского атамана разлука с ней, они бы почаще устраивали их свидания, чтобы в конце концов извести его расставаниями. Не исключено, что тогда одно из них и в самом деле закончилось бы совершением священного обряда харакири.

Однако все эти терзания – эмоции. А пока что… Вот уже почти сутки генерал и Сото не поднимались с постели, стараясь не тратить попусту времени ни на выяснения житейских реалий, ни на размышления о будущем. Пока что им прекрасно жилось в дне насущном, где все еще хватало и хлеба, и греха.

Но, похоже, что и это уже в прошлом, страницу которого только что перевернул адъютант главкома полковник Дратов, чью голову в дверном проёме атаман сейчас с удовольствием прострелил бы.

– Поручик Живалов – это командир отряда диверсантов, прошу великодушия, – не унимался адъютант, стоя под дверью номера Сото. – Явился по вашему приказу. «Доставили» – это к слову. Но замечу, что речь идет о деле, не терпящем отлагательства.

Одеваясь, генерал с тоской поглядывал на остававшуюся в постели женщину. Чуть прикрытое лёгким пестрым халатиком тело её безмятежно разметалось по измятой белизне простыней, соблазнительно маня и вызывающе упрекая его. Пол рядом с постелью был заставлен подносами, пустыми бутылками и остатками блюд, которые им доставляли в номер. В воздухе витал запах плоти.

Было время, когда атаману казалось, что он всего лишь некстати привык к этой женщине; затем появилось ощущение, что влюблен… Когда же Сото вновь возникла в его бытии, генерал вдруг понял, что чувства здесь ни причем. Просто, находиться рядом ней, ощущать её близость, предаваться греховным усладам – это и есть то естественное состояние, при котором жизнь стоит именовать жизнью.

Застегивая китель, генерал вновь взглянул на Сото. Слегка приоткрыв глаза, она сонно и в то же время – всепонимающе улыбнулась и, вскинувшись всем телом, словно рыба-кета перед погибельным метанием икры, вновь умиротворенно уснула. Время шло, а генерал все стоял над женщиной, любуясь красотой её лица и восхищаясь изысканностью фигуры.

«А ведь, кажется, эта японка заявилась сюда, чтобы сказать, что лично готова помочь тебе сделать харакири, – удивленно повел подбородком Семёнов. – И когда ты услышал это, у тебя появилось страстное желание тотчас же покончить с ней, пристрелить. Вот только не решился. Не потому, что испугался генерала Умедзу. Оказывается, с женщиной страстям можно предаваться только в постели. Ибо только здесь, в постели, есть возможность наслаждаться их, страстей этих самых, погибельностью».

27

Машина, за рулём которой был Фротов, повышенный в чине, уже штабс-капитан, ждала атамана у подъезда отеля. Через несколько минут Семёнов был доставлен к штабу армии, размещавшемуся в небольшом двухэтажном особняке, неподалеку от управления японской военной полиции.

Командир новой группы маньчжурских стрелков поручик Живалов, томящийся ожиданием в приемной, буквально потряс главкома своей… незначительностью, если не сказать – ничтожностью. Ростом он едва дотягивал до среднего, лицо было до изможденности худое, а бесформенность узких сутулых плеч передавалась всей его нескладной фигуре.

– И куда ж это мы собрались, поручик, в соболях-алмазах? – даже не попытался скрыть своего разочарования генерал.

– Пока что – в Россию, а там – как прикажете-с, ваше превосходительство…

– Сабельно-сабельно. И что, в Россию идти, почти на верную гибель, сами изъявили желание, аль исключительно по приказу?

– В каждую атаку идем-с, как на верную гибель. Однако в ней не очень-то разгуляешься, а тут как-никак диверсионный рейд, где вольному воля-с.

– Значит, не только по приказу, – недовольно поморщился Семёнов, которого буквально покоробило от этого лакейского «идем-с» и всех прочих «есканий».

– Был бы приказ, ваше превосходительство, а желание у настоящего солдата обязательно появится, да-с, – лицо Живалова напоминало мордочку молодого бульдога: человеческие черты его обезображивались выражением слюнявой собачьей преданности.

«Нет, – проскрипел зубами атаман, – это не Курбатов! Не та силища, не тот вид, а главное, не тот размах. Чита и её окрестности – вот все, на что он способен, в соболях-алмазах. Да и то в самом счастливом случае», – мысленно определил он.

– В диверсиях ранее участвовали?

– Все больше по разведке-с, господин генерал. По казачьей, пластунской традиции.

Семёнов поморщился и предусмотрительно перевел взгляд на Дратова. До того медленно, стекающим холодком по спине доходило генеральское: «Кого ты привел сюда, черт бы тебя подрал?! Убери его с глаз моих!»

– Прошу великодушия, ваше превосходительство, – передернул плечами адъютант. Это был один из тех немногих случаев, когда просьба его соответствовала сути: от генерала действительно требовалось немалое милосердие, чтобы не выставить за дверь обоих. – За неимением под рукой Курбатова…

– О Курбатове отныне забыть. Японцы тоже на него глаз положили, а я и им сказал: «Забыть!». Теперь он мне в рейхе нужен больше, чем здесь.

– Есть: забыть!

– Я так понимаю, что разочарованьице какое-то у вас на мой счет появилось, – угоднически как-то произнес поручик, – поскольку сразу о ротмистре Курбатове речь зашла-с. Так, не извольте впадать в него, в разочарование-с это, господин атаман.

– Манера изъясняться у вас, Живалов, какая-то приказчицкая: «Да-с», «Извольте-с»! – уже не мог скрыть своего раздражения атаман. Хотя понимал, что в отношении человека, отправляющегося за границу, на верную смерть, подобные придирки неприемлемы.

– Прошу прощения, – невозмутимо парировал тот в духе Дратова, – исправлюсь.

– Сомневаюсь. Впрочем, особого значения это уже не имеет. Вы были знакомы с ротмистром?

– Так точно-с, ваше превосходительство. Одно время вместе учились в японской разведшколе. Не сочтите за нескромность, но я бы не сказал, что ротмистру Курбатову хоть в чем-то удавалось превосходить меня. Да-с, не удавалось, господин генерал-атаман, и многие курсанты тому свидетели.

– Что, даже в силе Легионер превзойти вас не мог? – насмешливо поинтересовался Семёнов.

– Вы о физической силе? – ухмыльнулся Живалов. – В диверсионной выучке она мало что значит, уж поверьте мне. Тем более что в выносливости я Курбатову не уступал. Нет-с, не уступал. Инструктора школы могут подтвердить это. Как, впрочем, и сам фюрер наш, полковник Родзаевский.

– В японской школе, говорите, в соболях-алмазах? – слегка изменил ход своих нервозных размышлений Семёнов. – Значит, вы знаете, что работать, в конечном итоге, придется на японскую разведку?

– Так точно-с, – все с той же подобострастной угодливостью отвечал Живалов. – Все под японцем ходим-с. Японец платит-с, а мы – служим-с! Таков порядок.

– Вот он, каков молодой казак нынче пошел! – назидательно молвил генерал, обращаясь к адъютанту. – «Японец платит-с, а мы служим-с!». И никакой тебе тоски по службе царю-батюшке. Никакого понятия об офицерской чести. О чести русского офицера, в соболях-алмазах!