Семен Майданный - Крестовый отец Страница 34

– …Я ему двигаю: кто-то после себя одну вдову оставляет, а я – много вдов. А самому хоть бы хны. Живу без лишней скорби.

– …А этот шнырь у меня и спрашивает: «предъява» пишется через мягкий знак или через твердый? А я ему грю: «Напиши „наезд»».

Затем сторожевая хибара наполнилась мужским гомоном. Пятеро перешагнули через порог и растусовались по комнате, сразу сделав ее тесной. Здесь и сейчас мог звучать женский голос. Шестой. Нинкин. Нинку он тоже не вычеркнул из списка. Слава Богу, не потребовалось привозить ее сюда. Слава Богу…

– Во, курорт!

– Где же хлеб-соль, где баба с коромыслом?

– Партизаны тут ховаются, а не бабы.

– Дивись, босота, на охотничий домик.

– На кроликов охотиться будем. Сначала разводить, а потом охотиться.

– Пацаны какие-то непонятные кругом. Серьезные, блин, как прокуроры.

– Здорово, орлы!

– Ты кто?

– Не признал, гляди-ка, братва! Пахана не признал. Зенки разуй, чучело!

– Да че ты мне толкаешь. Этот рыжий. А усы откуда, ты, умник?

– Может, тебе паспорт показать? Или мамой поклясться, что Шрам я, Шрам.

– С возвращением, Шрам.

– Привет, Серега. Чего-то долго пропадал.

– Сбег?! Срыл от мусоров?! Во ништяк!

– Правда, что ли, в бегах, Шрам?

– А зачем еще обличку менять, ушастый! Поумнее вопрос не мог изобресть!

– Пузырь на столе! Живем, братва.

– И Колобок тут, ё-моё. От бабушки-то ушел?

– Шутку смени, а! Достал. Голову отверну вместе с языком.

– Хоре базарить. – Шрам решил навести порядок в частях. – Заглохли и слушаем. Значит, так. Я не в бегах, а в увольнительной. Отпустили до утра.

– Ни хрена себе пенки. Как это ты договорился?

– Молчим, Багор. И слушаем. Договорился зелеными словами. Есть такая услуга у фирмы «Углы». Когда попадете, можете попользоваться.

– Да ну тебя! – Суеверный Шатл поплевал через левое плечо.

– Братаны, которых здесь видите, секут, чтоб не соскочил на ветер. И вообще, дело поставлено серьезно. А теперь колитесь, кто при волынах и при перьях? Такие условия, пацаны, выдвинула туристическая фирма, – Шрам кивнул в сторону Братана, – обеспечивающая отдых на воле.

Братан никак не отреагировал. Мол, меня пока ваши игры не касаются.

– Чтоб отдыхали без оружия. Короче, сдаем сабли и артиллерию. Вываливай и сыпь перед братаном на лавке, вон на ватник.

Пятеро Шрамовых бойцов, вполне обалдевших и от встречи с паханом, и от сообщения об увольнительной, и от приказа разооружаться, тем не менее потихоньку начали выполнять приказ. Скрипели половицы под ногами крупных мужиков, вжикали «молнии» расстегиваемых курток, хлопали отбрасываемые полы пальто, басили голоса: «Беспредел в структуре полный!», «А чем ты, Шатл, недоволен, не пойму?», «Чего-то этот сторож над вольтами мне не нравится, пожалуй, обойму я себе оставлю», «Да? Я тоже», «Отвык без пушкаря», «И спишь с ним?», «Сплю я со Светкой. Преимущественно».

У ног Братана, и к этой процедуре оставшегося безучастным, на разорванном и прожженном ватнике пух на дрожжах целый арсенал: «Макаров», довоенный ТТ, маленький, но удобный для ношения под пиджаком и ближнего боя пистолет Коровина, плюс две выкидухи и «эргэдэшка»…

Сергей взял со стола кругляш сервелата, отправил в рот.

– Колобок, погляди! Прости, братва, но таковы условия. А уговоренное, не мне вам бубнить, я выполняю. Сегодня я отвечаю перед людьми, чтоб ни у кого ничего за пазухой не завалялось. Короче, без обид.

Вряд ли обойдется без обид, да и плевать. Сергей знал, что через некоторое время четверо въедут, что предосторожность не была излишней.

Колобок, морщась от возложенной на него заподляной обязанности, охлопал каждого из пятерых. Ничего.

– Давайте за стол, хлопцы. – Сергей взял стул и приставил к торцу стола.

Братан и Альбинос, груженные арсеналом, вышли из комнаты. А пятеро расселись по лавкам, трое с одной стороны, двое с другой:

– Не выдержали, без нас откупорили фуфырь.

– Запасы-то, надеюсь, сделаны. А то за добавкой бегать отсюда далеко.

– А у тебя, скажешь, в тачке не заныкано ничего, да?

– Жрачки мало.

– А тебе ее всегда мало.

Колобок сел на стуле возле печки, открыл топку, пошевелил угли кочергой, забросил еще полено. После чего там, у печки, и остался. Так и должно было быть. Интересный экземпляр слепила природа – шустрый шар на коротких ногах. Этот шар придумщица-природа щедро наградила тройной порцией силы. Кто-то тренируется, а все без толку, Колобок же, ничем никогда не занимавшийся и вообще ленивый на телодвижения, легко засаживал щелбанами гвозди в доску, приподнимал автомобили. И козлов душил двумя пальцами, что сегодня особенно могло пригодиться.

– Приступим. – Сергей притянул к себе бутылку «Пятизвездной».

Глава двенадцатая

ПРОБЛЕМЫ

А завтра мне зачтется мой последний приговор,И снова, детка, встретимся с тобою.А утром поведут меня на наш тюремный двор.И там глаза навеки я закрою.

1

– Терпи! Терпи. Держись. «Вертушка» летит. Скоро уже.

Старший сержант Конов по-детски всхлипывал, охал, на каждом ударе сердца вздрагивал всем телом, глаза бессмысленно смотрели в небо. Конов держал руку на распоротом минным осколком животе, на красно-розовом клубке кишок.

Забрав у Конова из подсумка рожки, он пополз по искромсанной минами и гранатами лысине холма к краю. Он лег рядом с ефрейтором Хатько, уткнувшимся лицом в землю. Спина Хатько была забросана комьями земли.

Хоть и неглубоко, но Хатько успел вкопаться до атаки. На сооруженный ефрейтором бруствер он положил ствол «калаша», выглянул, проскочил глазами по сектору. И дал очередь на блеснувший внизу металл.

Теперь ползком к другому краю. Очередь оттуда. Вынудить их снова начать минный обстрел. Оттянуть новую атаку. Пока на нее не решаются, потому как думают, что нас несколько. Когда поймут, что я один…

«Эргэдэшек» две. Делить будем честно: одну им под ноги, другую себе на грудь.

Утюжа животом короткую травку высотки, оглянулся. Конов перестал всхлипывать и вздрагивать…

Ночь билась в висках. Огни дома напротив издевались над ним своим мещанским равнодушием к тому, что происходило и происходит за тысячу километров от них. Олег затушил сигарету. Отнес пепельницу к столу, поставил ее на тетрадный лист, на фиолетовые строчки записки: «Я больше не могу. Ухожу. Извини. Кира».

Детей у них не было.

Олег наклонил над большой белой пиалой заварной чайник. Из носика выкатились две капли. Он зажег газ, поставил на огонь чайник с водой. Отвел створку настенного кухонного шкафчика. Снял с полки металлическую коробку, сковырнул крышку с наклеенной поверх белых на красном фоне горошин бумажкой, на которой было выведено рукой жены «для чая». Крупные черные листы едва закрывали дно. На один раз. Если бы знать, купил бы по дороге. Он же не знал, что у них заканчивается заварка, он был далеко, был в Москве. Придется сходить в ларек. Одеться и сходить.

Водку нельзя. Доктора сказали – вернутся ТЕ БОЛИ. Когда одно, одно, одно желание еще живет посреди лопающегося кошмара – броситься под поезд, чтобы отсечь этот ад.

Что у него осталось?

Сигареты, чай, работа… Работа… Думать о работе. Работа. Например, ладно, голубятню на территории части размещать нельзя. Хотя причина ерундовая дескать, зеки быстро освоят голубиную почту.

Вспомнилось, сколько безвинных божьих тварей гибло в боях. Перед глазами встали исклеванные вороньем туши коров. А вам приходилось добивать выстрелом в ухо раненую лошадь, чтоб не мучилась? А собаки? Идущие впереди солдат по минным полям и подрывающиеся на пехотных минах добродушные псы… Забыл поставить вопрос о собачьем питомнике. Постаревших овчарок усыпляют, а разве они виноваты? Ведь верой и правдой лямку тянули.

Я начну перемены. Хватит с ними деликатничать. Брать за горло, только так. Как с жирными тыловыми прапорами, с ними можно разговаривать только кулаками в челюсть.

Они не принимают меня всерьез. За гастролера держат. Думают, я к ним заехал на час, попрыгаю, покривляюсь и покачу дальше. Главное, переждать, задурить мне голову, обделывая за спиной свои делишки. Ведь какие-то делишки они обделывают, это как пить дать!

А ворье вообще считает себя неуязвимым. Какой-нибудь Шрамов сейчас болтает всем, что Родионов – комедиант и пустозвон.

Сидит на нарах, жрет колбасу под водку, подсмеивается и болтает. Ну дескать, грозился полковник, стращал, а я – гляди, зеки! – я сижу королем, свесив ноги с нар, и где ваш полковник? Ничего он со мной не сделает.

Зазвенели ложки в стаканах, солонка покатилась по клеенке, пока не стукнула об стенку. Олег потер ушибленный об столешницу кулак. Глаз попал на записку. Олег выдернул ее из-под пепельницы, скомкал, встал, бросил бумажный ком в помойное ведро, накрыл ведро крышкой, задвинул дверцу тумбочки, в которой держали ведро.