Эдриан Маккинти - Миг - и нет меня Страница 34

Скоро фургон выехал из города и помчался по шоссе. Окон в кузове не было, поэтому мы почти ничего не видели. Лишь сквозь небольшую царапину на замазанном темной краской стекле, отделявшем нас от водительской кабины, я различал отдельные фрагменты дороги — двухполосного шоссе, проложенного, похоже, прямо сквозь джунгли. Дорога была совсем новой, так как нас почти не бросало, хотя фургон развил довольно приличную скорость.

Насколько я мог судить, мои товарищи совершенно не пострадали. Я, во всяком случае, не заметил ни синяков, ни ссадин. Несколько минут мы разглядывали друг друга, потом Фергал попытался что-то сказать, но мы не поняли ни слова, и в конце концов он сдался. Скотчи прикрыл глаза и, кажется, даже задремал. Вскоре он начал храпеть, а мы едва не задохнулись, потому что смеяться с заклеенным ртом совсем не просто.

Примерно часа через два езды по шоссе фургон свернул на какую-то другую дорогу. Мы почувствовали это сразу, поскольку нас стало немилосердно швырять и подбрасывать, хотя скорость заметно упала. Так мы ехали около часа.

Наконец фургон остановился, и мы услышали доносящиеся снаружи голоса. Через несколько минут мы снова тронулись, на этот раз — очень медленно, словно фургон пытался вписаться в очень узкие ворота. Ребят это сразу насторожило, и даже Скотчи проснулся.

Задние двери фургона распахнулись.

По глазам полоснул солнечный свет, туча густой пыли, поднятой фургоном. В кузов ворвались запахи мочи и дерьма.

Я несколько раз моргнул. Пыль немного осела, и я увидел, что нас привезли в тюрьму.

По углам прямоугольного тюремного двора стояли сторожевые вышки. Со всех четырех сторон двор замыкали похожие на монастырские стены блоки тюремных камер, закрытые сплошными железными дверями с прорезанными в них глазками. Оглядевшись, я увидел, что ограда у въездных ворот имеет высоту футов тридцать и к тому же опутана поверху витками «высечки». Эта разновидность колючей проволоки такая острая, что если схватиться за нее, она разрежет руку до кости, словно бритвенное лезвие. Кроме того, возле ворот располагался трехэтажный флигель охраны. Сквозь решетку ворот я видел еще одну ограду — сетчатую со спиральной «колючкой» наверху, которая, по-видимому, окружала весь комплекс. Сторожевые вышки были оборудованы прожекторами. На вышках стояли охранники в выгоревшей голубой форме, вооруженные двуствольными дробовиками. Других заключенных мы не видели, но ощущали их присутствие за железными дверьми камер.

С первого взгляда мне показалось, что удрать отсюда будет довольно просто. Надо только выбраться из камеры, а перемахнуть через сетчатую ограду ничего не стоит, думал я. Ограда не выглядела неприступной, и я сразу приободрился. Должно быть, решил я, мы находимся в пересылке или тюрьме предварительного содержания для неопасных преступников.

Пока наш водитель и охрана тюрьмы решали какие-то вопросы, мы просто стояли у дверцы фургона и ждали.

Жаркое солнце. Лазурно-голубое небо. Серые тюремные стены. Белый, пыльный двор.

Вот и весь пейзаж.

Через несколько минут фургон уехал, и массивные металлические ворота снова закрылись. Из караулки вышло человек шесть охранников, которые без лишних разговоров повели нас к одной из камер и, втолкнув внутрь, сняли с нас наручники. Вместо наручников, однако, на нас надели самые настоящие кандалы, крепившиеся спереди и соединенные восемнадцатидюймовой цепью — тяжелой, старой, но еще очень крепкой.

Потом нас заставили сесть. В камере было душно и жарко, от пола поднималась застарелая вонь. Вентиляцию обеспечивало единственное крохотное зарешеченное окошко, которое располагалось в стене под самым потолком. С потолка космами свисала паутина, а пол шевелился насекомыми.

Когда мы сели, охранники надели каждому из нас на левую лодыжку еще по одному железному кольцу, также соединенному с отрезком массивной, толстой цепи. В пол было вцементировано шесть рым-болтов, и каждый из нас оказался теперь в непосредственной близости по крайней мере от одного из них. С помощью массивных висячих замков охранники прикрепили цепи, идущие от наших ножных колец к кольцам рым-болтов. Потом один из охранников молча показал нам на ржавое ведро в углу, и они вышли, не забыв запереть за собой дверь.

Как только охранники скрылись, мы поспешно сорвали пластыри и заговорили все разом. Насколько я мог судить, со всеми нами обошлись примерно одинаково. Отказ предоставить адвоката или кого-то со стороны, трюк с фальшивыми признаниями… Кстати, никто из нас не попался на эту уловку, никто не раскололся, не заговорил. Даже Энди. Я мог гордиться своими товарищами. Господи, да я просто ушам своим не верил! Даже этот увалень Энди сообразил, что к чему. Он был очень доволен собой. Что касается меня, Скотчи и Фергала, то наряду с тревогой мы испытывали и облегчение. Конечно, заведение, в которое мы попали, никто бы не назвал райским местечком, но мы, по крайней мере, снова оказались вместе, а это было уже кое-что.

Скотчи первым справился с волнением и задал действительно важный вопрос:

— А где Большой Боб? — спросил он.

— Мне сказали, что поскольку он американский гражданин, то с ним будут разбираться отдельно, — сказал я.

— Вот как? — с сомнением проговорил Скотчи.

— А ты думаешь, это не так? — удивился я.

— Я ничего не думаю, Брюс, — коротко ответил он.

Фергал поднялся с пола и потянулся. Ножная цепь не мешала стоять и даже позволяла пройти несколько шагов.

— Как вам кажется, долго нам торчать в этой помойной яме? — спросил он.

Мы покачали головами. Я полагал, что мы останемся здесь до суда. Ведь если нас сюда перевезли, значит, это зачем-то было нужно, не так ли? Единственное, что меня смущало, это то, что нас всех посадили в одну камеру. Перед процессом было бы разумнее разместить нас по одному, если, конечно, наши тюремщики не были на сто процентов уверены в том, что выиграют дело. В частности, видеозапись, которую демонстрировал мне сеньор Мартинес, могла стать решающим аргументом обвинения.

— Мне говорили — нам светит лет двадцать, — негромко сказал Энди.

— Этого не будет, — бодро возразил Скотчи и повторил: — Не будет! У Темного есть связи, а в этой стране связи — главное. Если мы будем держаться твердо, рано или поздно им придется дать нам адвоката. Это, в конце концов, не Африка, это Мексика. С Америкой мексиканцам шутить не пристало, и им придется играть по правилам.

— Я тоже думаю, что скоро нам дадут адвокатов, — согласился Фергал, снова усаживаясь на пол.

— Вот именно. Когда у нас появятся адвокаты, вы увидите, на что способен Темный. Он-то не станет медлить ни минуты, — убежденно сказал Скотчи, и я понял, что он действительно верит в то, что говорит, а не просто болтает, чтобы нас успокоить.

— А когда это будет? — поинтересовался Энди. — Когда Темный нас вытащит?

— Думаю, не сразу, паренек, — ответил Скотчи. — Придется тебе запастись терпением. Во-первых, Темному это сделать не так-то просто. Он наверняка пришлет сюда своего человечка, чтобы выяснить обстановку и дать нам рекомендации. Возможно даже вот что: он посоветует нам признать себя частично виновными. Темный — это Темный, но и он не Господь Бог. Быть может, нам и придется отсидеть какой-то срок, но, уверяю вас, он не будет чрезмерно большим, — глубокомысленно изрек Скотчи.

— Ну а все-таки — сколько? — спросил Фергал.

— Я не могу этого сказать, потому что не знаю, но уверен, что немного. Так, для затравки. Зато будет что рассказывать девчонкам по возвращении, — ответил Скотчи и подмигнул.

Я в этом разговоре не участвовал. Краем уха я слушал Скотчи, а сам думал о Большом Бобе. И о карте, которая у него была. Я думал о том, где он может быть сейчас, и понемногу во мне росла страшная уверенность, что я это знаю. Знаю почти наверняка.

Мы разговаривали еще некоторое время. Наш боевой дух был достаточно высок — Скотчи здорово сумел нас подбодрить. Когда наступила ночь, мы легли спать прямо на бетон. Температура упала, в камере стало холодновато, и я был рад, что в день нашего отъезда из особняка так и не успел переодеться, и остался в джинсах. Остальные по-прежнему были в шортах и, естественно, мерзли сильнее. Донимали нас и насекомые — крошечные жучки, ползавшие по нам и щекотавшие кожу своими лапками. Всех более или менее крупных насекомых переловили и съели обитавшие под потолком пауки, но мелочь осталась; в сочетании с жестким, холодным полом это отнюдь не способствовало быстрому засыпанию.

Проснувшись утром, мы до половины наполнили ведро-парашу. Нам здорово мешали ночные и ручные кандалы, так что мочиться пришлось, передавая ведро друг другу, но в конце концов мы справились. Закончив с этим, мы стали ждать, когда придут охранники и откроют камеру, чтобы мы могли вынести ведро в уборную, но никто не появлялся. От ведра воняло, над ним кружились крупные мухи. Постепенно в камере снова стало жарко (не жарче, впрочем, чем в моей нью-йоркской квартирке), но вонь была ужасающая.