Борис Мишарин - Исцеление Страница 34

«Вот она, мафиозная жизнь: сегодня ты жируешь, веселишься, а завтра тебя зароют, как собаку в яму и креста не поставят. Будет ездить над тобой трактор, колоситься пшеничка и никто не узнает, где могилка твоя», — подумал Николай Петрович, вздохнул и вслух сказал:

— Вчера один охранник остался жив, получил тяжелое ранение в голову, находится сейчас в реанимации городской больницы и вряд ли выживет, как сказал один, отиравшийся здесь три часа мент. Я его принял и пообещал вылечить раненого, его привезут через час — полтора. Для них важно получить информацию из первых рук, и я им в этом помогу. Так менты бы все равно косвенно на тебя вышли, многие скажут, что тебя кончать поехали, а в результате?.. Так-то вот, не прямая, но косвенная улика, менты вопросами и слежкой задолбят. А что этот раненый видел — как знакомые машины въехали во двор и расстреляли всех, он наверняка лиц в темноте не разглядел, но станет утверждать, что это были люди Вано и Олега. Вот и выстроится ментовская версия — внутренние разборки. Поехали, якобы, кончать тебя, а кончили не ожидавшего ничего Брома. Внезапность — великая вещь, но и сила с опытом не малые составные, вот и покончали друг друга. Им главное хорошая версия, а за такую менты уцепятся, она их устраивает и докажут они ее, подтвердят фактами, не впервой заблуждаться или липу гнать.

Михайлов прикурил сигарету, предложил Александру и, пуская дым, продолжил:

— Домой к тебе они, естественно, нагрянут, убедятся, что никаких следов стрельбы нет, обыск проведут — хороший повод лишний раз пошмонать. Но, я надеюсь, ничего криминального не найдут. Еще раз убедятся, что ты был липовой подставкой, что бы легче Брома кончить. Раньше семи они, я думаю, не появятся, ты вывези «засонь» к яме, я подъеду, там и отсортируем. Не заморозь их, пусть в машинах спят, оставишь человечка, покажет дорогу, куда ехать, я в семь буду, даже раньше, — Михайлов затушил сигарету, — все, Саша, выпьем по кружечке кофе и за работу или вопросы есть?

— Да какие там вопросы, — махнул рукой Александр, — думал, что больше ты меня удивить не сможешь — ошибался, как видишь. Великий сыскарь в тебе заживо погиб. Представляю — если бы ты работал в ментовке, всех бы пересажал.

— Ну, это ты загнул через край, — засмеялся Михайлов, — преступность — явление социальное и одними тюремными методами ее не искоренить. Конечно, уровень преступности снизился бы, пусть и намного, но искоренить, — он снова засмеялся, — не-е-е-т.

Николай Петрович пододвинулся ближе к селектору и попросил Вику приготовить кофе, посидеть вместе с ними. Она почти сразу же вошла с четырьмя чашечками, видимо предугадала, что кофе потребуется.

— Знаете, Александр Анатольевич, Коленька, наверное, думал, что я откажусь с вами кофе выпить, первый раз пригласил меня к себе в кабинет.

Она, расставляя чашки, улыбалась какой-то светлой улыбкой, и в кабинете становилось уютнее и теплее. «Словно солнышко из-за тучки выглянуло», — подумалось Александру.

— Ты, друг любезный, уважай невесту на работе, — попросил он Михайлова, — гайки-то поменьше закручивай.

Вика присела в кресло, взяла свою чашечку и задумалась на мгновение, а потом неожиданно сказала каким-то тихим и необычным голосом:

— А мне больше нравится слово жена… Скоро матерью стану, — она нежно и осторожно погладила свой живот.

— Ну, Николай Петрович, друг любезный, этого я тебе простить не смогу: такую новость от меня скрыл, — Александр погрозил ему пальчиком, но Михайлов только рассмеялся в ответ.

— А я знаю, Саша, как получить твое прощение быстро и в полном объеме, не прилагая, так сказать, никаких усилий.

— Тебе трудно не верить, доктор, наверное, невозможно даже, но и прощать я тебя просто так не собираюсь, не-е-ет, — он снова погрозил ему пальчиком.

Николай Петрович хитро улыбался.

— Не стану тебя разубеждать, Саша, мы с Викой хотели пригласить тебя в крестные отцы, но, видимо, другого придется подыскивать…

— Что вы, что вы, — замахал руками Александр, — прощаю, все прощаю, шантажист ты эдакий, — смеялся он, — кто хоть будет-то — мальчик или девочка?

— Коленька мой все знает: и мальчик, и девочка, двойня у меня! — смущаясь, радостно ответила Вика.

— Ну, вы даете, дом надо строить, — посоветовал Александр.

— Это хорошая мысль, я подъеду вечерком, обговорим, а сейчас извини, Саша, больные ждут.

Он остался доволен, что так удачно замотивировал свою будущую вечернюю поездку и вместе со всеми вышел из кабинета.

Раненого привезли в 15–30, раздели, и Светлана Ивановна сразу же вкатила его в операционную. Он действительно был плох и не дышал сам, Светлана поддерживала его жизненные силы «гармошкой», простеньким ручным аппаратом искусственного дыхания. Михайлов отправил ее назад, она вышла и видела, как майор попытался заглянуть в операционную, но уткнулся лицом в грудь охранника.

— Вам лучше подождать в той комнате, — охранник показал майору на дверь, но тот не среагировал на его слова, — в нашей клинике просьбы выполняются всеми и сразу, — уже настойчивее предложил охранник.

Майор махнул рукой и, не споря, вышел.

Михайлов оглядел больного и не удивился — ранение было в грудь, пуля вошла по центру и, пробив грудину, застряла в позвоночнике. «Видимо, ментам что спинной, что головной мозг — все едино», — подумал он, раз получилась такая путаница.

Николай Петрович опустил руку ниже, ближе к ране, пуля выскочила к нему на ладонь, следом брызнула струйка крови и сразу исчезла. Он переложил пулю в другую руку и стал убирать омертвевшие от удара ткани, рана постепенно затягивалась снизу и превратилась в рубец.

— Расскажи, что произошло вчера вечером, — приказал ему Михайлов.

Больной, не просыпаясь, начал говорить монотонным голосом:

— Мы поджидали машины, должны были приехать люди Олега и Вано после того, как они покончат с Графом. Машины зашли и перестреляли нас всех, а Вано с Олегом устроили бойню там, в доме, внутри посторонних не было.

— Ты кого-нибудь в лицо видел, узнал? — уточнил Михайлов.

— Темно было, но это точно олеговские и грузинские гориллы, в доме-то посторонних не было, я сознание не сразу потерял, слышал — кто же стрелял тогда там? Бром жив?

— Ты все расскажешь в милиции, все, что ты видел и знаешь, но не раньше семи вечера, будешь ссылаться на слабость и усталость. Про разговор со мной забудешь навсегда. Проснись.

Михайлов не ответил на вопрос больного, а тот таращился на него в недоумении:

— Где я?

— Я тебя оперировал, ты в клинике Михайлова, тебя ранили вчера где-то, но сейчас ты здоров, иди, — Николай Петрович показал ему на дверь.

Он вышел и наткнулся на майора. Майор растерялся — то ли наручники одевать, а может нельзя, вредно больному? Подошедший Михайлов объяснил, что клиент здоров, слаб только, отдохнуть требуется часа три, потом можно допрашивать. Майор пристегнул пациента к себе наручниками и удивленно, благоговейно глядя на доктора, спросил:

— Слышал, но верил слабо — неужели вы один за 10 минут поставили его на ноги, вся больница не могла, а вы…

Михайлов не дослушал и удалился обратно в операционную. Через минуту Светлана Ивановна вынесла майору пулю, которую забыл отдать Николай Петрович, и тоже занялась своей работой.

Сегодня они закончили на полчаса раньше и Михайлов с удовольствием пил свое послерабочее пиво. Он брал на стол по 40 человек и уставал меньше, плюс один раненый не считался. Развалясь в кресле, он смаковал пивко, к которому пристрастился после ухода из армии, но не злоупотреблял им, как не злоупотребляли этим и Алла с Викой. После операций они могли заходить к нему свободно и с удовольствием полчаса проводили вместе, пока Николай отдыхал. Когда в приемной никого не было, Вика и Алла находились у него, охрана не соединяла его ни с кем и не впустила бы в кабинет никого, даже губернатора. После получасового отдыха Вика выходила в приемную, и если никого не было к Николаю Петровичу, они уезжали домой.

Но сегодня в приемной поджидала Любовь Ивановна, она прошла к Михайлову и протянула ему новое штатное расписание, подписав его, он понял, что она хотела поговорить, иначе бы отдала штатку Вике на подпись и получила ее обратно тем же манером.

Он поинтересовался рабочими вопросами, спросил про здоровье Виктора и догадался, что она еще раз хотела поблагодарить его за сына. Мальчик полностью окреп и становился через чур резвым, сказывалось, наверное, длительная болезненная вялость. Поблагодарив ее за теплые слова, он попросил пригласить Вику с Аллой — он никогда не разговаривал с кем-либо из персонала в присутствии других и не понимал руководителей, у которых всегда толпится народ в кабинете.

— Ну, что, девочки, все на сегодня? — спросил он входящих Вику и Аллу, — я отвезу вас и еще к Александру заеду ненадолго, порешаю вопрос с домом.