Егор Овчаренков - Последний бросок на запад Страница 35

Сидевшие в машине хорваты держали пленных под прицелом. Дима видел, что их автоматы сняты с предохранителей.

— Много наших погибло? — спросил Дима.

Кабанчик грустно кивнул головой:

— Очень много.

В крытом грузовом автомобиле задний борт был высоким. Пленникам, сидевшим на полу, было видно только убегающее белое пасмурное небо, заснеженные деревья и телеграфные провода. Ехали молча. Да и о чем говорить, когда Диме и всем его товарищам по несчастью было ясно — впереди не светит ничего хорошего.

Машина долго тряслась по дороге, потом остановилась, и в кузов заглянул хорватский офицер. Он внимательно пересчитал всех, потом прокричал что-то водителю, и машина снова поехала.

У русского наемника болело все, что только может болеть: ныла сломанная ключица, а перебитые ребра на каждом ухабе давали о себе знать острейшей болью. Голова просто раскалывалась — видимо, Дмитрия еще и здорово контузило. А может, даже было сотрясение мозга.

— Приехали, — вздохнул Кабанчик, когда машина остановилась совсем.

Всем велели выходить и тут же класть руки на затылок. Хорватский солдат грозно прикрикнул на Кабанчика, но тот все равно помог вылезти из машины Емельянову, не способному это сделать самостоятельно.

Пленных разделили на две группы и повели в разные стороны.

«Наверное, не увидимся больше», — подумал Дима и, превозмогая боль, оглянулся на удаляющегося приятеля, своего спарринг-партнера. Тот что-то крикнул, но Дмитрий не расслышал.

Задыхаясь, Чернышев пробирался через лес. Уже давно, еще когда за спиной гремели выстрелы, он полностью потерял ориентацию и теперь бежал, совершенно не разбирая направления.

Он не мог бы назвать себя слабонервным человеком, но такое обилие крови и мертвецов чуть не свело его с ума. Он хотел одного — убежать как можно дальше от этого места.

Вадиму Чернышеву, который в свое время умело орудовал милицейской дубинкой на улицах Риги, гоняя и националистов, и демократов, и хиппи, и распространителей крамольной газетки «Атмода», и Бог весть кого еще, к жестокости было не привыкать — он чувствовал себя уверенно, когда надо было применять силу. За время службы в ОМОНе он научился одним ударом дубинки рассекать на спине кожу и мясо до самой кости, но что это все по сравнению с тем, что творится на войне?

Чернышев начал уставать, дыхание сбивалось, но надо было бежать и бежать от этого злосчастного места, где его хотели убить. Когда сил совсем не осталось, Чернышев просто рухнул в снег и застыл, опираясь на дерево. Дыхание постепенно нормализовалось, и он закурил…

Что теперь делать, Вадим себе просто не представлял. Искать своих, если среди них хоть кто-нибудь уцелел? А если уцелели многие, в том числе и Емельянов, этот упертый бандюга, совершенно непредсказуемый человек? Ведь он, поди, решит, что Вадим бросил его, раненого, без помощи на поле боя, и пристрелит без лишних слов. Что же лучше? Попытаться выбраться из этой чертовой Боснии? Но куда? Ограбить кого-нибудь, пока есть оружие? Найти другой сербский отряд? Ничего он пока решить не мог.

Емельянова ввели в какую-то темную, слегка пропахшую хлоркой камеру. Постепенно его глаза привыкли к скудному освещению через зарешеченное окошко в двери, и он разглядел, что в камере еще несколько человек лежат на матрасах, брошенных прямо на пол. Судя по форме, это были сербы. Некоторые были ранены, о чем свидетельствовали окровавленные повязки. Дверь за спиной закрыли на ключ.

Один из пленных, лежавших в углу, приподнялся на локте.

— Дима?! Черт побери, и тебя взяли?

Вопрос был задан на чистом русском языке. Дима пригляделся и увидел, что это Андрей Горожанко.

— Андрей?..

Емельянов шагнул к нему и скривился от боли. Переломы и трудная дорога давали о себе знать. Голова закружилась, и он рухнул на пол…

Очнувшись, Емельянов увидел, что, как и остальные, лежит на полу на матрасе. Харьковчанин похлопал его по щекам.

— Куда тебя задело? — спросил Андрей.

— Об дерево швырнуло взрывной волной. Ключицу сломал и, кажется, сотрясение получил — башка трещит, сил нет.

— А мне плечо прошило и бедро…

— Ну, слава Богу, пока живы. Что же будет-то, Андрюха?

— А хрен его знает…

Горожанко о чем-то задумался и замолчал. Но вскоре продолжил:

— Я там в снегу чуть кровью не истек. Меня какие-то бабы подобрали, санитарки хорватские, и перевязали, потом привезли сюда.

— Так здесь что, госпиталь? — спросил Емельянов.

— Что-то вроде этого. Больничка в концлагере, — ответил Горожанко. — Даже покормить обещали. Еще сказали, что мы теперь не то военнопленные, не то заложники. В общем — решат.

— А как наши? Уцелел кто-нибудь?

— Кто-то, наверное, уцелел. Стойкович, я видел, в машину, в джип, успел сесть. А хорваты сейчас злые, как черти. Людей, я думаю, у них погибло не меньше нашего, да и танков они прилично потеряли.

— Сколько?

— Штуки четыре. А ты не видел, что с нашими землячками? Чернышев? Егор?

— Егора точно убили. Прямо в его окоп снаряд попал, только воронка и осталась. А где Чернышев, я не знаю. Он все время недалеко от меня был. Потом меня так об дерево шарахнуло, что я очнулся, только когда меня какой-то хорват ногой пинал.

Харьковчанин горько вздохнул.

— Понятно. Что же теперь делать? Может, нас обменяют на пленных хорватов? Должны же они быть у сербов. Или на русского консула как-нибудь выйти? Или на украинского?

Емельянов только мрачно улыбнулся — даже пожать плечами он сейчас не мог: не давала сломанная ключица.

В помещение вошло несколько усташей, судя по знакам различия, — офицеров.

Говорили они между собой по-сербскохорватски, но Дима и Андрей уже без труда поняли, что хорватам откуда-то известно: среди пленных есть не только сербы, но и иностранные наемники. И офицеры увидели — все лежащие в камере понимают, о чем те говорят.

— Наемник? — спросил один из офицеров у Горожанко. — Из России?

— А что?

— Когда спрашивают — надо отвечать.

— Да пошел ты…

Хорват, который был, видимо, здесь за главного, что-то тихо сказал подчиненным, обернувшись, а потом снова на ломаном русском языке спросил:

— Еще русские есть?

Емельянов несколько секунд раздумывал, стоит ли отзываться, и, решив, что хуже уже не будет, признался:

— Есть…

— Отлично! — непонятно чему обрадовался старший из хорватов. — Как только они придут в нормальное состояние и смогут подняться на ноги, сразу привести ко мне.

Он уже собрался уходить, но неожиданно обернулся и пристально всмотрелся в лицо Емельянова.

— Я тебя уже видел, — сказал он.

— Очень рад за вас.

— Это ты напал на нашу батарею в лесу, так?

— Какую еще батарею? — наивно поинтересовался Емельянов.

— Точно ты. Я тогда там случайно оказался. И тебя очень хорошо запомнил. Ты и еще один здоровый бугай. Точно ты.

Прищурив и без того узкие глаза, офицер вышел из палаты, странно причмокивая губами.

Глава 6

Нежаркое в такое время года боснийское солнце медленно закатывалось за горизонт. Горы, долины, перерезанные черными артериями дорог и голубой, главной водной артерией этих мест — рекой Дриной, окрасились в красный цвет, цвет свежей крови.

Вскоре почти ничего не было видно — на хорватский городок, на землю, которая недавно еще называлась Социалистическая республика Босния и Герцеговина, опустились багрово-черные, словно гематома, сумерки; в небе появились первые звезды. Они блестели, будто остро отточенные штык-ножи.

У восточного края неба стало светлее — это всходила пожирательница звезд луна. Сегодня она была в полной силе и власти. Лик ее, безупречно круглый и кроваво-рыжий, был бесстыж, как у пьяного палача. Луна шла по небу проторенным маршрутом, неотвратимо и равнодушно.

Между деревьями над городом и окрестными полями пронесся какой-то глубокий и печальный вздох…

Емельянов, с трудом поднявшись, подошел к окну: оно было застеклено и зарешечено, но лагерь просматривался бы без особого труда, будь посветлее. Вечером на окнах раскрыли глухие ставни.

После боя, после всего, что выпало ему за сегодняшний долгий и страшный день, Дима ничего не чувствовал, кроме тупой боли. Все, конечно, могло обернуться еще хуже. Но кто знал, что еще будет?

Он отошел от окна, посмотрел на остальных пленников — обитатели камеры тихо похрапывали и постанывали. Все отрубились, словно не спали до этого, по меньшей мере, дней десять.

Будущее неизвестно, туманно. С одной стороны — у него есть паспорт гражданина Российской Федерации и он, в принципе, может рассчитывать на защиту со стороны родины. С другой стороны — паспорт у него фальшивый, а сам он находится в розыске как беглый зэк, осужденный за убийство.