Андрей Дышев - Троянская лошадка Страница 35

– С чего ты взяла, что он женоненавистник?

– Я это чувствую. Интересно, у него есть жена?

– У меня, например, тоже нет жены, – возразил я. – Но к женоненавистникам себя не причисляю.

– Заметно, – кивнула Марго.

– Что именно заметно? – уточнил я. – Что не женоненавистник, или что нет жены?

– На месте организатора Игры, – ушла от ответа Марго, – я бы сложила пары исключительно из женщин и мужчин. И с условием, что они прежде не встречались. Представляешь, какие букеты чувств мы имели бы на финише, какие яркие любовные пары!

Она провоцировала меня, вовлекая в разговор об Ирэн. Я добровольно сел на этот крючок.

– С чего ты взяла, что обязательно получатся любовные пары?

Марго посмотрела на меня с недоверием. Она считала, что ее мысль даже нельзя ставить под сомнение.

– А как иначе? Мужчина и женщина несколько дней отрезаны от окружающего мира. Они вынуждены вместе есть, охотиться, умываться и спать. Они преодолевают одни и те же трудности. Они живут одними проблемами. При этом мужчина мобилизуется и проявляет свои лучшие качества. А женщина – свои. Игра – это идеальные условия для того, чтобы зародилась любовь.

Ее слова будто плетью по ребрам огрели меня. Я мысленно признался, что уже думал об этом и рисовал в своем воображении детальные картины того, как Ирэн и Морфичев едят, охотятся и спят.

– Если мне женщина не нравится, – сухо ответил я, – ты хоть на Луну отправь меня вместе с ней – никакой любви не получится.

– А почему ты так уверенно об этом говоришь? Тебя уже когда-то отправляли на Луну?

– Нет, не отправляли. А потому нельзя ни доказать мою правоту, ни опровергнуть.

Марго искоса взглянула на меня и улыбнулась, словно хотела сказать: ну-ну, посмотрим. Потом ее взгляд упал на мое плечо. Она протянула руку и сняла с моей куртки фиолетовый цветок с длинными колючими усами.

– Люди могут годами думать, что любят друг друга, – сказала она. Понюхала цветок, скривилась и кинула его под ноги. – Потому что жизнь в городе, в комфортных квартирах не заставляет людей раскрываться до конца. Но вот вдруг наступает момент, и происходит что-то особенное, редкое, из ряда вон выходящее, и люди выходят за рамки привычного поведения. И тут у них открываются глаза. «Как я могла любить этого жалкого труса?» «Как я мог любить эту безмозглую курицу?»

– И у тебя открывались глаза?

– Ухаживал за мной один молодой человек, – произнесла Марго, задыхаясь от быстрой ходьбы и своей словоохотливости. Она остановилась, чтобы перевести дух. – Долго ухаживал. Обычно мы встречались в его «БМВ» да в ресторанах. Он очень храбро вел себя на дорогах – подрезал машины, сигналил и громко орал на водителей «запоров» и «жигулей», заставляя их притормаживать, съезжать на обочину. И в ресторанах он был очень отважным. Подзовет к себе мальчишку-официанта и давай его распекать: почему туфли плохо почищены, почему вино не с той руки разливает, почему долго пришлось ждать горячего… Очень любил в магазинах спрашивать сертификаты. Зайдет в какой-нибудь жалкий продмаг, положит живот на прилавок и начнет по полной программе: где лицензия, где договора с поставщиками, где сертификат подлинности. Не ленился, мог часами скандалить и ждать, когда ему принесут ту или иную бумажку. Или приходит в какой-нибудь косметический салон на педикюр, разваливается в кресле, раскидывает босые ноги и любуется, как девушка, склонившись над его ногами, подпиливает ему ногти и срезает мозоли. И обязательно делает ей замечание: «Что-то вы плохо стараетесь! Ну-ка помассируйте как следует между вторым и третьим пальцем!» Я думала, что он хоть и склочный, зато ничего не боится в жизни и стоит на ногах крепко, как дуб. И сейчас бы так думала, если бы знала его только по ресторанам и косметическим салонам.

– Но однажды на него напали хулиганы, – предположил я.

– Нет. Все было проще. Однажды ограбили его квартиру. Вынесли телевизор, видак… Словом, какую-то бытовую технику. И я увидела моего героя другим. Он неделю плакал навзрыд! Скажи мне кто-нибудь об этом, я бы ни за что не поверила, если бы не увидела это собственными глазами. Он при мне ходил по квартире в одних трусах, не брился, пил водку, кричал визгливым голосом и плакал. Целую неделю его лицо было мокрым от слез и соплей. Особенно меня поразил его голос: тонкий и высокий, как у бабы.

– Ты его пожалела?

– Я пожалела, что воры так мало вынесли… Пойдем, я уже отдышалась.

– И с той поры его ухаживания ты уже не принимаешь? – спросил я, поддерживая эту малоинтересную мне тему ради того, чтобы Марго перестала выпытывать у меня про Ирэн.

– Я не принимаю. Но вот моему папику этот тип очень нравится. Мой папик – человек практичный. Он оценивает людей только по их способности зарабатывать деньги… Но к чему я все это тебе говорю? Эта Игра многим откроет глаза, многое поставит с ног на голову. Так что не надо зарекаться.

Эта белка с косичками учила меня жизни! Она говорила со мной менторским тоном, как человек бывалый, знающий все тонкости житейских передряг. Я сделал вид, что не понял ее намеков на мои с Ирэн отношения.

– Да, ты права, – задумчиво произнес я. – Игра открыла глаза Лобскому. Он вряд ли мог ожидать, что я оставлю его.

– Какие же эти мошки настырные! – вдруг раздраженно сказала Марго и шлепнула себе по щеке. – Тупые и настырные! Вот зациклились они на моем лице, и ничего другого видеть не хотят!

Марго, безусловно, была права в одном: Игра поможет лучше узнать друг друга. Я уже твердо знал, что Марго не выносит чьего-либо мнения, если оно идет вразрез с ее собственным. Если она была в чем-либо убеждена, то это убеждение было для нее истиной. И спорить с ней было бесполезным делом.

Глава 16

Дырка в черепе

Лес менялся прямо на глазах. Он становился все более редким, и все чаще нам попадались открытые прогалины с высокой сочной травой и редкими пальмами с короткими и пузатыми, похожими на ананас стволами. Я впервые после приземления увидел небо и солнце и услышал щебет птиц.

Марго, развивая свою теорию о предопределенности высоких чувств между мужчиной и женщиной, помещенных в экстремальные условия, бодро шагала рядом со мной, заставляя меня всякий раз убирать с ее пути усаженные шипами ветви пальм, словно раскрывать перед ней многочисленные двери. Но делал я это вовсе не ради этических норм. Марго, что мне очень нравилось, не играла со мной в поддавки, любыми способами вынуждая меня ухаживать за ней. Мне казалось, что она вообще не видела эти колючие пальмовые ветви, способные оставить глубокие шрамы на лице, как, собственно, не замечала ни змей, ни пауков. Она была настолько поглощена разговором, настолько увлеклась процессом вовлечения меня в свою веру, что перестала воспринимать окружающий ее мир. Если бы не я, шипованные ветки безжалостно хлестали бы Марго по лицу, царапая щеки и лоб.

– … я вообще предпочитаю никогда не доверять первому чувству, какое вызывает у меня незнакомый человек, – говорила она, глядя на меня и стремительно сближаясь со стволом дерева-гиганта сала. Я едва успел притянуть ее к себе за руку, иначе было не миновать столкновения. – Бывает, увидишь какого-нибудь красавца – улыбка, губы, глаза. Ах! За сердце хватаешься. А проходит время, и крутишь носом: выпендрежник, любит только себя, жадный, мелочный… И становится стыдно. А я не люблю, когда мне стыдно. Я терпеть не могу угрызений совести! И потому я взяла себе за правило: не делать поспешных выводов о человеке, какое бы сильное впечатление он на меня ни произвел.

– А как же Лобский? По-моему, ты уже сделала о нем поспешный вывод.

– А я давно его знаю! – неожиданно заявила Марго, хотя, как мне показалось, она тотчас пожалела об этом. – Точнее, не я, а мой папик.

– Твой отец знает Лобского? Надо же, как мир тесен!

– Не то чтобы знает, – принялась корректировать свои же слова Марго. – Но была у них одна неприятная встреча… Как-то папик вел в США переговоры о совместном строительстве на Алтае бумажно-целлюлозного комбината, и американцы пригласили для консультации по экологическим вопросам Лобского…

– А с какой стати американцев консультировал Лобский? – удивился я.

Марго уже откровенно сожалела о том, что проболталась.

– Я не хотела бы… Понимаешь, папик просил меня не распространяться об этом… – мучительно подыскивала она слова. – В общем, когда-то давно Лобский руководил секретным институтом ядерных технологий. Он находился где-то там, на Алтае, его давно закрыли… И американцы почему-то решили, что никто лучше Лобского не знает, насколько Алтай загрязнен радиоактивными отходами. Вот и пригласили его в качестве консультанта. А тот – рад стараться! – наговорил американцам про запредельную радиоактивность алтайской древесины. Переговоры, разумеется, сорвались, хотя продукция моего папика идет на экспорт во все страны Европы, а там ее проверяют по десять раз. Папик очень переживал, он говорил, что Лобский гадит соотечественникам от зависти, потому как ничем другим заработать не может…