Сергей Зверев - В ледяном аду Страница 36

— Факты — вещь упрямая, — произнес Саблин и стал взбираться на рубку.

— Ты куда?

— Надо же осмотреться и понять, куда нас занесло.

— Я с тобой.

Люк на рубке оказался задраен снаружи, следовательно, внутри никого не должно было остаться. Но Саблина все равно не покидало чувство, что на лодке кто-то может быть. Таким невероятным казалось открытие. Заскрипела резьба.

Виталий посветил внутрь и сказал:

— Ты оставайся здесь. Я быстро. — Саблин исчез в люке.

Катя сидела в рубке и с тревогой всматривалась в стальные ворота, прикрывавшие входы в скалы.

Каплей спустился на боевой пост. Субмарина не была подделкой под старину. Это чувствовалось во всем. Иная эстетика приборов, обстановки.

Он коснулся рукой стойки перископа. Резина маски от времени сделалась твердой, как дерево, и даже слегка растрескалась. Латунные детали покрывала зеленая патина. Виталий не стал трогать тумблеры и рычаги. Ему казалось, что субмарина на полном ходу, она легко сдвинется с места, стоит только запустить двигатель.

Шаги каплея гулко разносились в мертвой лодке. В нишах виднелись узкие койки для членов экипажа. Виталий посветил в одну из них. На стене он увидел черно-белую фотографию сороковых годов прошлого века. С карточки ему улыбалась белозубая девушка со старомодной прической.

Саблин отдраил люк, ведущий в следующий отсек, и замер. Здесь располагалась кают-компания. На столе стояла шахматная доска с фигурами. Партия была не докончена. Виталий подошел, машинально прикинул расстановку сил. Черные были обречены. Через пять ходов им неминуемо объявлялся шах и мат. Других вариантов не существовало. Все было прозрачно и ясно. Скорее всего, партию и не доиграли, поняв, что она безнадежна для черных.

У стены стояло что-то вроде деревянного секретера. Саблин поднял крышку, увидел белые и черные клавиши и понял, что перед ним миниатюрное фортепиано, специально изготовленное для субмарины. Тут, конечно же, могло поместиться и стандартное пианино, но оно не прошло бы в люк рубки, а потому пришлось изготавливать инструмент по специальному проекту. Каплей прикрыл глаза. Ему показалось, будто он слышит, как один из флотских офицеров, сидящий за фортепиано, играет и поет. Сослуживцы слушают его. Звуки до этого были словно заморожены в воздухе, а теперь оттаяли.

Виталий даже потряс головой, чтобы сбросить наваждение, затем коснулся клавиши. В недрах субмарины прозвучал звук расстроенных струн.

— Этого не может быть, — прошептал Виталий.

Тем не менее призрак Второй мировой войны являлся реальностью. Фортепьяно звучало, там и сям были видны нацистские символы. Субмарина как минимум держалась на плаву. А ее начинка не была повреждена.

Саблин выбрался из люка на рубку. Катя тревожно смотрела на него.

— Там все в полном порядке, — сказал Виталий. — Такое впечатление, что экипаж всего несколько дней назад сошел на берег. Просто летучий голландец какой-то.

— Какие будут предложения? — спросила Катя.

— Надо все здесь обследовать.

— Нас ждут на берегу.

— Мы недолго. — Саблин указал на стальную широкую дверь в каменной стене. — Ты же видишь, мы подобрались к разгадке вплотную. Вдруг именно здесь какие-то негодяи удерживают ученых и украденное оборудование?

— Не лучше ли вернуться? Это я как вариант предлагаю.

— Вернуться, связаться с Нагибиным, получить от него добро!.. — По голосу Саблина чувствовалось, что он сейчас напрочь отметал такую возможность.

— Я понимаю тебя, сама думаю так же, но должна была предложить и другой вариант.

Саблин и Сабурова выбрались на настил. Акваланги и ласты они положили к стене, прикрыли их куском брезента. Виталий взялся за ручку двери, потянул ее на себя. Стальное полотно с ржавым скрипом приотворилось. Далеко в глубину скалы тянулся коридор, вырубленный в камне. Поворотом он заканчивался или тупиком, сразу было и не разобрать. Под сводом тускло горели лампочки, которые, казалось, не столько разгоняли темноту, сколько сгущали ее.

Виталий дотянулся до одной из перегоревших лампочек, вывернул ее, осмотрел колбу.

— Таких теперь не делают, старая, даже очень, — сказал он.

— А вон там вкручена уже современная, энергосберегающая. — Катя указала рукой на потолок. — Как ты это объяснишь?

— Никак, — мрачно ответил Саблин. — Я, конечно, читал о том, что немцы во время войны готовили базу в Антарктиде, но считал все это бредом, вымыслом журналистов, которым не о чем писать.

— Как видишь, это не совсем бред, — заявила Сабурова.

— Все равно бред. Пишут ведь про базы инопланетян в Антарктиде, про летающие тарелки, которые выныривают из-подо льда.

В стене коридора виднелась деревянная, даже несколько щеголеватая дверь, украшенная резьбой. Она была приоткрыта.

Катя глянула на командира и спросила:

— Войдем?

— Мне тут нравится все меньше и меньше. — Тем не менее Саблин потянул ручку на себя.

Дверное полотно, слегка покрытое плесенью, отворилось. Внутри горел неяркий свет, исходящий от настольной лампы. Она стояла на краю письменного стола темного дерева. Рядом с ней высился стильный черный телефонный аппарат «Сименс» без диска. Вместо него серебрился когтистый орел со свастикой в лапах. Трубку и аппарат соединял провод в кожаной оплетке.

На полке стояли рядком несколько гроссбухов. В углу искусственной пещеры приютился картотечный шкаф. Саблин выдвинул один из многочисленных ящичков. Там покоились каталожные карточки, исписанные черными чернилами. Буквы были выведены старательно, каллиграфическим почерком, с нажимом.

— Теперь так никто не умеет! — оценил работу Саблин.

Письменный прибор с двумя пересохшими чернильницами и эбонитовой ручкой стоял у стены. Катя подошла к деревянной вешалке, на которой висели черная шинель и фуражка морского офицера.

— Не хочешь снять трубку телефона? — спросила Катя.

— Если ответят, то мне останется только попросить связать меня с гросс-адмиралом Деницем. Тебе не кажется, что мы сходим с ума? Этот аппарат давно отключен.

— Точно так же, как и освещение. Кстати, тебе не приходит в голову, откуда здесь взялось электричество? Не по кабелю же из Берлина сороковых годов его сюда подают. Из прошлого сегодняшний день не подключишь.

Следующая дверь тоже оказалась открытой. Здесь одну стену занимал стеллаж. В фанерных ящиках с эмблемой СС, нанесенной черной краской, покоились документы, покрытые пылью и плесенью. Испорченными были только верхние три-четыре листа. Остальные оказались почти не тронутыми временем.

— Чтобы их разобрать, надо десяток архивистов за работу посадить, причем не на один год, — сказал Саблин, возвращая ящик с документами на место. — Я же немецкого языка не знаю.

Вдоль другой стены тоже тянулся стеллаж. На нем стояли ящики, сбитые из досок и выкрашенные «военной» краской.

— Тяжелые, одному не сдвинуть. — Саблин отбросил защелки, поднял крышку.

Внутри оказались консервные банки, покрытые толстым слоем смазки и завернутые в пергаментную бумагу. Тиснение на крышках свидетельствовало о том, что изготовлены они давным-давно.

— Надо же, тысяча девятьсот сорок четвертый год! Да, эти парни собирались здесь сидеть долго. Только что-то у них не срослось, если провизия осталась нетронутой. Все это, конечно, интересно с исторической точки зрения. Но мы с тобой оказались в этом лабиринте с другой целью, — проговорил Виталий.

— Нас ждут на берегу, — напомнила Катя. — По времени выходит, что воздух в наших баллонах уже должен был бы закончиться.

— Согласен. Возвращаемся, — произнес Саблин.

Они вышли в коридор, прорубленный в скале. Под потолком тянулись трубы, кабели. Некоторые были оборваны, другие соединены вполне современной изоляционной лентой, а то и скотчем. Внезапно свет мигнул и погас. Саблин и Катя инстинктивно замерли. Они оказались в гулкой тишине, окутанные полным мраком.

— Фонарь не включай, — прошептал Саблин.

В гулком коридоре что-то щелкнуло. Послышалось потрескивание динамиков.

— Мне кажется, кто-то дышит в микрофон, — призналась Катя.

— Мне тоже.

Затем послышался странный звук, какое-то цикличное шипение с потрескиванием. Когда до Виталия дошло, что так может звучать только старый проигрыватель на семьдесят восемь оборотов в минуту, по коридору разнеслась бравурная духовая музыка. Мелодия показалась капитан-лейтенанту очень даже знакомой. Это, несомненно, был военный марш. Сами собой всплыли в памяти старые слова «Марша сталинских соколов»: «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц. И в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ». Вот только текст почему-то звучал по-немецки. Все происходящее казалось Саблину жуткой фантасмагорией. Даже мурашки пошли по телу.