Сергей Самаров - Стрельба в невидимку Страница 36

– Я сам к нему зайду. Телефончик мне не подскажете? Чтобы договориться предварительно.

Я сказал номер. Гоша записывать не стал. Надеется на свою память. Это хорошо, если только не встретится снова с Пашей Гальцевым. Паша вполне в состоянии память совершенно отбить одной пяткой.

Гоша ушел. Я закрыл за ним дверь и посмотрел на часы. Половина седьмого. До открытия фирмы, где мне предстоит оплатить номер сотового телефона, остается полтора часа. Ехать домой смысла нет. Посижу здесь, поразмыслю над ситуацией.

Я повесил куртку на спинку стула и сел уже не в кресло, а на диван, разложенный любящим, похоже, удобства Пашей Гальцевым. Даже подушку «домушник» отыскал. Можно и мне прилечь. Ночь провел неспокойную.

Я прилег, вытянулся. И прямо под локоть мне попал какой-то предмет. Поднял. Раскрытый нож-выкидыш. Острейший – бриться можно. Как я еще не обрезался…

Вспомнился телефонный звонок Гальцева. Тот сообщил, что Гоша атаковал его с ножом. Забирать оружие «домушник» не стал. Ладно, отдам хозяину при встрече. Я сложил лезвие и сунул нож в карман куртки.

Итак…

Итак, что мы имеем на настоящий момент нового?

Санька!

3

Этот случай имел громкие последствия. Если раньше происшествия с девушкой в подъезде и с молодой толстой женщиной в городском бору до института вообще не доходили – были они не такими по своим последствиям, то сейчас погибла студентка, многие ее так или иначе знали, многие просто встречали в коридорах, и это не могло оставить ее сокурсников безучастными наблюдателями. Хотя начались каникулы и студентов трудно было собрать. Менты перетрясли все общежитие, почти изнасиловали студенческий совет в поисках ответов на поставленные вопросы, опросили и тех, кто был в той комнате, и тех, и кто не был, кто в другой комнате тоже отмечал окончание учебного года. Ходили по квартирам всех, кто жил в городе. Допрашивали. Потом собрали всех вместе там же, в комнате, чтобы произвести следственный эксперимент. Рассадили по прежним местам.

Выпито было в тот вечер – не в этот, не в день следственного эксперимента – достаточно много, и мало кто нормально соображал. Многие ушли раньше. Но Леший помнил все. И достаточно четко, вплоть до выражения каждого отдельного лица.

Он сам удивлялся этому. И больше всего удивлялся тому, что сейчас совершенно не боялся. Словно через какую-то ступень переступил. И как хорошо, что он почти не пил тогда. Что сумел проанализировать все, все вспомнить и построить линию своего поведения. Очень простую и эффективную линию.

Но этого – свою готовность – он никому не показал.

Наоборот, когда его допрашивали, он ссылался на то, что был пьяный и плохо помнит все происшедшее. И вместе с вопросами вспоминал, вспоминал мучительно, с сомнениями и противоречиями, со страхом и стыдом. Понемногу. Сначала одно говорил, потом задумывался, пытался якобы вспомнить.

– А, может быть, вот так…

И предлагал прямо противоположное.

Основные вопросы были обращены к нему. Другого это смутило бы, заставило бояться. Он так и вел себя, как вел бы себя кто-то другой, – не проявляя уверенности, но в то же время холодно оценивал каждое слово, прежде чем его произнести. Обдумывал, хотя обдумывать ему было совершенно нечего. Ответ на каждый вопрос он уже знал. Он даже сами вопросы сумел предвидеть и просчитать. Даже гораздо больше вопросов и более четко сформулированных вопросов, которые смогли бы поставить его в тупик без предварительной подготовки. Но менты на такие вопросы оказались неспособными.

– Она, кажется, сказала, что с ним вот пойдет сегодня спать… – сказала одна из девушек, показывая на Лешего, и посмотрела на него даже со страхом, словно знала, что он к убийству причастен, словно все видела. От одних мыслей, от одного представления он стал девушке уже страшен.

А он смутился. И стал вспоминать. Да, он сам хотел пойти с погибшей. Он даже ходил по коридору и искал ее. Он помнит, что она куда-то на другой этаж поднималась. Потом снова приходила. А потом вообще исчезла.

– Да, она раньше его ушла… – сказала другая девушка. – Я помню, что он ее искал…

– Она с парнями с третьего курса на лестнице курила… – вспомнил один из парней.

Не было этого. Леший отлично помнил, что этого не было. Он просто умело дал направление их мыслям. Как и думал. И они стали вспоминать то, чего не было, путая действительное и возможное. На самом же деле убитая дважды или трижды выходила в туалет. И он, как назойливый хвост, провожал ее по коридору. А она пыталась со всеми встречными поговорить, на ком-то из встречных повиснуть. Ей на каждом парне хотелось повиснуть. На какие-то моменты она в действительности пропадала из его поля зрения в запутанных коридорах общежития. И его видели в этом коридоре одного. А сейчас посчитали, что он ее искал. Леший очень хорошо дал направление мыслям других. И получилось, что она ушла, а он еще оставался здесь. Так и в протоколе записали. И вообще оказался он в стороне от всяких подозрений. А если уж не в стороне, то, по крайней мере, на меньшем подозрении, чем многие другие из присутствующих, которые никак не могли доказать, что они не ушли вместе с ней. Хотя они и не доказывали.

Допросы время от времени продолжались еще с месяц. Вызывали в прокуратуру. То одного, то другого. Из тех, кто оставался в городе. Мать Лешему категорически запретила ходить на допросы. А когда приносили повестку домой – дверь всегда открывала она сама, – говорила, что сын уехал отдыхать. Приедет только к началу занятий в институте.

– Еще не хватало, чтобы моего сына подозревали в связи с какой-то институтской шлюхой…

– Мам, меня никто не подозревает. Просто я один из многих свидетелей, один из тех, кто мог что-то увидеть…

Тем все и закончилось. Без лишних волнений. Леший даже смеялся про себя. И удивлялся тому, что раньше мог бояться, раньше мог дрожать в испуге от каждого звонка в дверь. И ему даже понравилось нынешнее состояние – все его считают никчемушным в жизни и ни на что не способным. И никто, даже родная мать, не понимает, что в душе он совсем другой.

Лето входило в самую жаркую пору. И Леший знал, что там же, вокруг того самого места, сейчас много девушек. В городском бору находятся каменные карьеры, залитые гнилой водой. На берегах этих карьеров многие загорают. Но он вдруг потерял интерес к ним. Его на время перестали звать к себе горячие губы, они перестали ему сниться…

Глава 12

1

– Как здоровье, майор?

Он промычал что-то в трубку.

– Ты на месте будешь через час?

– Угу…

– Я подъеду. Пока новостей нет?

– Нет.

– У меня есть. Не хотел меня вечером послушать, вот теперь и пожинай плоды своего непрофессионализма. Нюх надо иметь…

Вот так я его! Получай, мент, сполна. И не чувствуй больше превосходства над частным сыском.

– Что? – В вопросе настороженность.

– Паша ночевал в квартире Чанышевых.

– Что! – Теперь это уже не вопрос. Теперь это уже вопль и рычание раненой рыси.

– Что слышал. Я сейчас звоню отсюда. Только что отправил еще одного пострадавшего подлечиться. Гальцев в этой квартире предпочитает наносить один и тот же удар. Пяткой в челюсть с разворотом.

– Кто?

Вопросы Лоскуткова, как всегда, очень подробны.

– Сегодня утром мой основной заказчик Гоша Осоченко проезжал мимо. Посмотрел на окна и заметил мелькнувший свет. Гальцев неосторожно выходил из туалета, и свет попал на кухонное окно. Гоше не повезло, что он поймал именно эту секунду.

– Не повезло?

– А ты считаешь это везением?… Тогда у нас с тобой разное представление о роли судьбы в жизни человека. Слушай дальше. У Осоченко от квартиры свои ключи. Они компаньоны с Чанышевым, владеют одной фирмой. И на работе была связка ключей. Точно такая же, как в моем кармане. Сейчас Гоша занимается вопросом похорон и потому ключи на всякий случай возит с собой. Если приедет кто-то из родственников, чтобы поселить их в квартире. Короче, он поднялся туда. И застал Гальцева. За что получил пяткой в челюсть. Примерно, как и ты. Только тебе каблуком досталось, а ему босой ногой. Потом Паша аккуратно связал Гошу и оставил отсыпаться. И парень бы отсыпался до сих пор, но меня что-то повело туда же. Я приехал и выручил его.

– Вчера около семи вечера Гальцев обчистил сейф предвыборного штаба. Пятьдесят тысяч долларов. Это, даже по американским меркам, крупное ограбление. А уж по нашим… – Лоскутков от злости даже говорить стал почти нормально.

Около семи вечера… Около семи вечера? Да на Пашу сейчас всех собак повесят.

– Ты ничего, майор, не путаешь?

– Почему я должен путать.

– Вспомни вчерашний вечер. Вы слушали телефон Лангара. Откуда Паша звонил ему в это время?

– Понял… – голос Лоскуткова сел, и злость прошла. – Из центра города. Дважды звонил. В то же самое время. Значит, в штабе он быть не мог.

– То-то. А то ты сразу – Паша… Это в тебе обида говорит на него. Не стоит обижаться, а то на тебе будут воду возить. Паша победил тебя в честном поединке. Если можно считать честным нападение двух злобных ментов с пистолетом на одного несчастного безоружного квартирного вора. На меня тоже один капитан из ФСБ до сих пор дуется. Я его сначала по ошибке в своем гараже завалил и челюсть сломал, как тебе Гальцев. Потом он захотел взять реванш в спортзале. А там я ему коленом в лоб угодил. Неделю потом колено болело. Не знаю уж, как его лоб это пережил. Не уподобляйся этому капитану, а то никогда подполковника не получишь.