Александр Бушков - Пиранья против воров Страница 36

Судя по исполненному брезгливой задумчивости лицу Гвоздя, он прекрасно осознавал известную пикантность ситуации. Мазур, шагавший рядом, нейтральным тоном спросил:

– Объясните новичку – это означает, что они боятся?

– Если честно – не знаю, – тихонько сказал Гвоздь. – Там будет видно, я ведь даже не знаю еще, что за народ... А в общем – не в страхе дело. Тот, кто боится, и не стал бы мне стрелку забивать. Скорее уж они хотят, чтобы встреча прошла мирно, очень хотят... Идиотом нужно быть, чтобы в этом уютном месте волыной размахивать. Отмазаться, конечно, отмажешься, но получится совершенно ненужная огласка, а она в нашем деле совсем даже ни к чему...

– Мои действия? – спросил Мазур с интересом.

– В разговор без особой нужды не вступайте. Если почуете по контексту, что можно и вмешаться, отпустите пару реплик. Только, пожалуйста, предельно спокойно, кто психует – тот заранее проигрывает и показывает себя мелким... В общем, по обстановке. Вы человек серьезный, надеюсь, не оплошаете...

Он остановился у ограждения террасы из выкрашенных в веселенький изумрудный цвет металлических труб, неподалеку от крайнего столика. Медленно огляделся – все его движения словно замедлились вдруг как минимум наполовину.

Мазур старался соответствовать – поднял подбородок повыше, задумчиво разглядывая шкаф-холодильник с разнокалиберной газировкой. Как он ни вглядывался, не мог определить, сколько среди окружающих замешалось б ы ч к о в – и уж тем более не мог опознать среди них чужих, хотя такие, Гвоздь наставлял, несомненно имелись.

– Господин Панкратов? – громко спросили рядом в самый неожиданный момент, когда Мазур уже наметил себе в виде рабочей версии лицо кавказской национальности в просторных шортах, этакого неприятного облика.

Гвоздь обернулся с королевской величавостью. Мазур тоже.

Перед ними стояли два невысоких молодых человека, в легких светлых костюмах и при галстуках, оба самого что ни на есть классического азиатского облика – черноволосые и раскосые, непроницаемые, как Будда.

– С кем имею? – спокойно спросил Гвоздь.

– Меня зовут Чжао, – сказал тот, что был чуточку повыше. – Это – господин Лю. Мне кажется, здесь не вполне удобно будет говорить, слишком много случайных людей... Не могли бы мы... скажем, пройти хотя бы на ту лавочку?

– Извольте, – сказал Гвоздь и первым спустился со ступенек.

Немногочисленная процессия пересекла улицу подземным переходом, где, как обычно, играли музыканты. Пока они шли к намеченной лавочке, на нее так никто и не покусился. Зато стало ясно, что прикрытие все-таки было немалым – не менее чем полудюжине крепких ребят вдруг приспичило именно в этот самый момент перейти улицу по тому же переходу и побродить лениво по соединявшему два шумных проспекта тихому пешеходному переулочку.

– Я вижу, это ваши люди? – спросил Чжао. – Вы всегда отправляетесь на деловые переговоры в сопровождении такой свиты?

Гвоздь промолчал. И Мазур рискнул влезть:

– Такие уж у нас национальные традиции, господа. У вас в Китае деловые встречи обставляются иначе?

Теперь Чжао на несколько секунд примолк, подыскивая достойный ответ. Судя по веселому блеску в глазах Гвоздя, Мазур угодил в десятку.

– По-разному, любезный господин...

– Иванов, – сказал Гвоздь. – Господин Иванов – мой юрисконсульт для... особо торжественных случаев. – Он первым сел на скамейку, непринужденно улыбнулся: – Итак, я вас слушаю...

– У вас прекрасный юрисконсульт, господин Панкратов, – сказал Чжао. – Он моментально определил, что мы из Китая... надо полагать, по нашим недостойным именам?

Мазур молча поклонился.

– Господин Панкратов, – задушевно сказал Чжао, – нам, право же, неловко привлекать ваше высокое внимание и уж тем более произносить слова, которые людьми определенного склада могут быть, опасаюсь, расценены как угроза, но обстоятельства... Они, как говорится, сильнее нас. Вы предпочитаете длинные и велеречивые дипломатические обороты, или мне будет позволено выражаться яснее и короче?

– Будет, – кратко сказал Гвоздь. – Время – деньги...

– Господин Панкратов, – спокойно произнес китаец. – Безусловно, вы – человек влиятельный и сильный, но настала пора, когда придется, грубо выражаясь, поделиться. Нам очень тесно, знаете ли. Потому что нас очень много. На маленькой земле. А вас очень мало... но пространства ваши весьма обширны. Стоит ли удивляться, что мы появляемся далеко от родных мест? И стоит ли нас за это упрекать?

– Короче.

– Нам очень трудно вести здесь дела. Практически везде, где бы мы ни усматривали возможности для... плодотворной деятельности, мы натыкаемся на своего рода шлагбаум, на котором крупными буквами очень разборчиво написано ваше имя. В конце концов, мириться с этим далее невозможно...

– Еще короче, если вас не затруднит.

– Пожалуйста. Разумная доля в Рученском нефтеперерабатывающем заводе и сети его заправок. А также не менее разумная доля в грузоперевозках восточного направления и банке «Табекс».

– Мило, – сказал Гвоздь с беззаботным лицом. – Алюминий вас не интересует?

– П о к а нет, господин Панкратов. Пока.

– А, простите, луна на небе?

– Не при нынешнем уровне развития космонавтики, – с мягкой улыбкой отпарировал Чжао. – Зато вышеперечисленные позиции – это рубеж, с которого мы ни в коем случае не намерены отступать. О, не подумайте, что мы занимаемся вульгарным рэкетом... Никто не собирается о т н и м а т ь у вас акции. Мы их готовы выкупить, сделать впоследствии инвестиции...

Мазур видел, что кожа на скулах Гвоздя натянулась весьма даже недобро.

– Хорошие мои, – сказал Гвоздь задушевно. – Драгоценный Чжао, бриллиантовый Лю... А задумывались ли вы о последствиях этакой... непринужденности?

При этих словах Мазур напрягся, почувствовав, что начинается самое интересное. Однако Чжао произнес весело, лениво:

– Господин Панкратов, а в ы не просчитывали последствия... скажем, глупого упрямства? Мы не требуем немедленного решения. О, что вы, наоборот... Я прямо-таки настаиваю, чтобы вы все взвесили тщательно, поговорили с о з н а ю щ и м и людьми, которые вам, питаю такую надежду, объяснят, насколько иные китайские б л а г о р о д н ы е о б щ е с т в а целеустремленны и лишены как страха, так и предрассудков... Неужели в последние месяцы в вашем прекрасном городе не произошло иных... печальных событий? По нашей информации как раз произошли. То ли четыре, то ли пять... Не смотрите на меня так, господин Панкратов. Я вполне полагаюсь как на вашу выдержку, так и на благоразумие. Повторяю еще раз: Рученский нефтеперерабатывающий, восточные грузоперевозки и банк «Табекс». Подумайте, сколько считаете нужным... ну, скажем, неделю. Через неделю я дерзну позвонить вам и любезно попросить о встрече... на которую, очень надеюсь, вы придете с готовыми деловыми предложениями. Позвольте откланяться.

Он поклонился Гвоздю, потом Мазуру, неторопливо встал и удалился в сторону подземного перехода, держа спину прямо, как прусский гвардеец былых времен, не оглядываясь. Следом с тем же неброским достоинством проследовал Лю, так и не сказавший ни единого слова.

Гвоздь резко выпрямился, мрачный, как туча. Широкими шагами направился к машине. Увидев издали лицо босса, открывавший им дверцу крепыш прямо-таки вытянулся в струнку.

– В усадьбу, – бросил Гвоздь. – Левчик пусть постоянно на связи...

Крепыш-телохранитель на переднем сиденье кивнул, держа черную рацию возле уха. Гвоздь с закостеневшим лицом произнес длинную матерную фразу, емко и образно изложив, каким образом оба китайца произошли от своих родителей, и каковы их сексуальные привычки. Затем надолго воцарилась напряженная тишина. Телохранитель деликатно покашлял.

– Ну? – рявкнул Гвоздь.

– Их на Кирова подхватила черная «волжанка». И, это, в общем...

– Ну?!

– На набережной они от наших оторвались, дернули дворами...

– Пустяковое дело поручить нельзя засранцам, – сказал Гвоздь вроде бы спокойно, но со столь металлическими интонациями, что даже Мазуру сделалось неуютно.

И все же он спросил, повернувшись к Гвоздю:

– Они прицелились на что-то доходное?

Гвоздь сверкнул на него глазами, но все же справился с собой, ответил почти бесстрастно:

– Не то слово. Главная золотая жила. Примерно ее четверть. Я сам с ними пока что не сталкивался, но кое о чем наслышан... Если дать им л а з е й к у, можно через годик-другой тушить свет и уходить на цыпочках. Просочатся, как вода в дырочку – по капельке, по капельке, потом поток хлынет... Л ю д и с ними уже наплакались. Понятий не соблюдают, как животные. Смотрят сквозь тебя этими своими стеклянными зенками и повторяют, как старая пластинка: «Мы этого не понимаем, господина... Мы хотим, чтобы было именно так... Мы тут теперь жить будем...» М-мать... Не было печали, так черти накачали...