Вячеслав Денисов - Оружие фантома Страница 36

Вербин постучал сильнее, чувствуя, что теряет драгоценные секунды.

Двое грузчиков посмотрели на него, и по движению губ одного из них Вербин понял, что его послали очень далеко.

Вербин врезал по толстому стеклу ладонью и сорвался на крик:

– Быстро дверь открой, волк фанерный!!!

Один из грузчиков встал и решительно направился к двери. Туда же подошел и Вербин. На лицах у обоих светились одни и те же мысли. Грузчик пинком распахнул дверь.

– Ты че, сука, долбишься?! Обед, бля! Читать не умеешь, дятел раненый?!

Читать Вербин умел. А еще он умел снимать порчу с пораженных гневом. Здоровая правая рука опера со свистом рассекла воздух, и сидящие за обеденным столом услышали неприятный, чавкающий звук. В проеме коридора они увидели промелькнувшее тело коллеги. Тело, беспорядочно болтая руками и ногами, влетело в подсобку. Там раздался грохот металла, в коридор выкатились две пустые бутылки из-под пива, и, наконец, все стихло. В торговый зал вошел мужик с подвязанной на груди левой рукой и коротко спросил:

– Кто до обеда стоял в хлебном отделе и кто сидел за кассой?

Ответом было молчание.

Вербин вынул из кармана удостоверение.

– Я из милиции. Пропала девочка. Вот она. – Он положил на стол, между нарезанной колбасой, огурцами и селедкой, фотографию Маши Макаровой. Она держала на руках котенка и весело улыбалась с грязного стола. – Кто ее видел?

– Я ее помню, – ответила одна из продавщиц. – Она в хлебный отдел выбила девять семьдесят. Батон хлеба и три булочки.

– Верно, – добавила вторая. – А я ей подала.

– С ней кто-нибудь был?

– Нет, одна была. В магазине ни с кем не разговаривала.

– Откуда такие точные воспоминания? – подозрительно прищурился Вербин, чувствуя, что его решили «прокатить». Пусть побыстрее мент свалит…

– На ней джинсовый комбинезончик был, как на моей дочери. «Джи Гей». На лямочках.

Вербин на секунду задумался.

– А до ее появления в магазине ничего странного не было? Может, приходил кто-нибудь, скандал какой-нибудь?

– Нет, до вашего прихода в магазине никаких происшествий не случилось, – сразу ответила одна из продавщиц.

– Нет, было дело… – неожиданно выдавил, как видно, через силу второй грузчик. – Шатался тут один урод.

– Какой урод? – Вербин молниеносно развернулся в его сторону. – Где он шатался? Как выглядел? Чем интересовался?

Вопросы сыпались как горох. Вербин был не в служебном кабинете, и разыгрывать спектакли и комбинации времени не было. Он сейчас думал только о Маше Макаровой.

– А он ничем не интересовался. – Грузчик вытянул из кармана «Приму» и прикурил. Вербин молча вынул из его кармана вторую сигарету и тоже приложился к огоньку. – Чмо такое… В плаще каком-то сером, глаза дикие…

Вербин едва не выронил изо рта сигарету.

– … походил по магазину, на прилавки посмотрел. Я думаю – не иначе бомж пришел чего утащить. Цыкнул на него, а он так посмотрел на меня, что похмелье прошло.

– Вспомнила! – воскликнула продавщица из хлебного отдела. – Вспомнила я его! Урод страшный. Глаза желтые, руки грязные, плащ уже колом стоит. Такие плащи лет двадцать назад носили. Смотрел, смотрел на хлеб, аж слюни потекли, как у собаки. Меня чуть не вырвало…

– Достаточно, – прервал Вербин. То, что он сейчас узнал, было самым худшим из всего, что можно было ожидать. – Этот человек точно до девочки приходил в магазин?

– Точно! – решительно заявила продавшица. – Он как отвалил, так я девочку и увидела. Сразу на комбинезончик внимание обратила, а про урода и забыла…

– Куда пошла девочка после магазина, конечно, никто не видел?

Конечно, никто не видел.

Сергей оставил машину Макаровых у магазина и пошел пешком к их дому.

«Где же ты шла, Маша? По асфальтовой дорожке идти дальше. Через двор – быстрее. Наверняка, мама сказала тебе, что дома нет хлеба и булочек к чаю… Дело было перед завтраком, значит, разгуливать у тебя времени не было – мама стала бы ругаться. Попробуем пройти через двор…»

Вербин пошел по протоптанной тропинке.

Во дворе, около стандартной полукруглой лестницы, раскрашенной в самые дикие цвета, рубилась на деревянных шпагах ребятня. Вербин вспомнил, что по телевизору уже второй день демонстрируют фильм про мушкетеров. Все мальчишки были одного возраста, и этот возраст подходил под Машин.

– Здорово, пацаны! – по-свойски приветствовал их Вербин.

– Курить есть? – Один из сражающихся вышел из боя.

– А ты видел, чтобы мушкетеры курили?

– А я уже не дерусь. Боярский тоже курит, когда не в фильме.

– А ты откуда знаешь?

– По телеку показывали.

Вербин, придерживая руку, присел перед пацаном.

– На мороженое дам. – Он протянул мальчишке десятку. – Ты Машу Макарову знаешь?

– Машку-то? Как не знать, если в одном классе учимся!

– Ты видел ее сегодня?

– Утром видел. – «Мушкетер» ковырялся пальцем в носу и поглядывал в сторону битвы.

– Она одна шла?

– Одна, с булками… Вон, смотрите, Гришке снова глаз выкололи! Мать опять его хлестать будет шлангом от стиральной машины!

– Ага. А за ней никто не шел?

– Не-а. Гришка, пойдем за мороженым! Ты все равно ни фига уже не видишь…

– А какой дорогой она к дому пошла?

Указав Вербину нужное направление, побитые «мушкетеры» иноходью стали удаляться в сторону коммерческого киоска.

Сергей, уже зная, что на верном пути, зашагал к дому Александра. До него оставалось метров пятьдесят. Если Машу похитили, то это не самое лучшее для этого место. Рядом с домом располагалось двухэтажное здание, на первом этаже которого был опорный пункт охраны общественного порядка. Чуть в стороне – огороженное место для выгула собак. Там днем и ночью кто-нибудь прохаживается с четвероногим другом. Площадка не пустует ни минуты. Если воровать ребенка в этом месте, то можно быть уверенным, что тебя видели с десяток свидетелей. Нет ни пресловутых гаражей с кустами, ни мрачных подворотен. Элитные новостройки, ничего лишнего. Все лишнее в виде тех же гаражей и овощехранилищ находится под землей.

Под землей…

– Под землей, мать его, урод проклятый! – вырвалось у Вербина. – Ты жив, тварь, проклятие Макарова!..

Опер сорвался на бег и стал приближаться к дому. Три подъезда в доме. Три подвала… Только бы успеть.

Три подвала.

Я успею.

Девочка сидела на трубе, и с каждой минутой ей становилось все страшнее. Она беззвучно плакала, стараясь ни единым звуком не потревожить того, кто сидел неподалеку и, с жадностью чавкая, пожирал хлеб и булочки. Она его по-прежнему не видела, но ее детское воображение рисовало страшную картину: чудовище сейчас доест хлеб и примется за нее. Девочке очень хотелось, чтобы хлеб не заканчивался. Она помнила, как однажды в детском лагере один мальчик на спор решил съесть целый батон хлеба без воды. Он съел несколько кусков и не смог дальше жевать, но друзья подбадривали его, и он решил доесть. Он ел батон несколько часов, она помнила это.

Она знала, что папа ее найдет. Он может все. Он не испугается чудовища и убьет его. Только бы он успел, пока не кончился хлеб…

Через джинсовую ткань комбинезона жег ноги жар от горячей трубы, но она молчала, стараясь не обратить на себя внимание. Не бойся, – говорил ей отец.

Никогда и ничего не бойся. Нет ничего, что смогло бы напугать мою дочь.

Девочка верила отцу, он никогда ей не лгал, но сейчас ей было по-настоящему страшно. Она не видела того, кто схватил ее в подъезде и утащил в этот ужасный подвал, поэтому и не воспринимала его как человека. Это был кто-то, кто хотел, чтобы она напугалась.

Он желал, чтобы в глазах ребенка загорелся животный ужас. Он не видел глаз девочки, но точно знал, где они находятся. Поэтому, вонзая сломанные зубы в уменьшающийся с каждой минутой батон, он неотрывно глядел в одну точку, чувствуя, как внутри него начинает закипать волна гнева…

«Господи, какой я дурак! – разозлился Вербин. – Три подъезда, три подъезда… Подъезд всего один! Макаровский! На хрена тащить ребенка силой в чужой подъезд, если в свой она зайдет сама?! Остается надеяться на то, что местные опера не шмонали подвал. Если – нет, и Машка будет там, головы им поотрываю! Господи, как болит рука…»

Сергей, чувствуя, как от боли в растревоженной ране начинает плыть под ногами асфальт, прижался плечом к стене дома и вынул шприц. Сломав головку ампулы и порезав при этом палец, он набрал жидкость.

– Пресвятая богородица… – прошептал внезапно ставший набожным Вербин. – Только дай силы не потерять сознание…

Он страшно боялся уколов, и сейчас, глядя на жутко блистающее острие иглы, не верил, что сможет себя уколоть. Вспомнив о девочке, он не раздумывая всадил иглу в предплечье левой руки. К боли в обрубке пальца добавилась боль от лекарства.

– Вот это обезболивающее!.. – возмущенно прошипел опер, выдергивая шприц.