Андрей Троицкий - Адская машина Страница 36

Ахмеда и Стерна разделяли всего несколько шагов. С такой дистанции промахнуться было трудно.

— Отпусти его, — прорычал Ахмет и сделал еще шаг вперед, метя в голову Стерна.

— Хорошо, я его отпускаю. Слышь, отпускаю. И ухожу. Правильно?

— Неправильно. Никуда ты не уйдешь. Оставь его.

— Хорошо, — согласился Стерн.

Он поднял скрытый плащом пистолет, пропустил его под плечо Руслана.

Выстрелы грянули почти одновременно с той и с другой стороны.

Ахмет взмахнул руками, словно дирижер на оркестровой репетиции, отступил назад, выронил пистолет. Стерн оттолкнул от себя Руслана. Тот повалился грудью на пол, застонал, стараясь перевернуться на бок.

Ахмет, продолжая пятиться задом, переступил порог комнаты. На его бабьей груди под правым соском можно было разглядеть темное пятно, входное отверстие от пули калибра семь шестьдесят два.

Стерн оглянулся, Юрик, свернувшись калачиком, лежал у двери, вся правая щека и шея были залиты кровью. Стерн присел на корточки, но в темноте прихожей трудно было разглядеть, куда попала пуля.

Потянув парня за плечо, Стерн перевернул его на живот. Этому помощь уже не требуется. Пуля угодила в затылок и вышла из глаза.

Поднявшись на ноги, Стерн переступил через тщедушное тело Руслана, лежащее поперек прихожей. Сунув пистолет под ремень, прошел в комнату, остановился на пороге.

Ахмет сумел дошагать до окна; чтобы не упасть, он вцепился руками в занавеску и повис на ней. Деревянный карниз, не выдержав тяжести, с сухим треском разломился пополам. Ахмет упал на колени, продолжая комкать в руках сорванную занавеску. Облокотился на руку, боком опустился на пол и затих.

Оглядевшись по сторонам, Стерн увидел в дальнем углу комнаты на журнальном столике аптекарские весы. Тут же лежали уже расфасованные, готовые к продаже, чеки, небольшой полиэтиленовый пакетик с белым порошком, нарезанные мелкими квадратиками кусочки вощеной бумаги, пинцет и крошечная пластмассовая ложечка. Стерн сел в кресло к столу, взял пакетик, раскрыв его, сунул в порошок кончик языка. И сплюнул. Героин был чистый, без бодяжных примесей.

Затянув резиночку на горловине полиэтиленового пакетика, Стерн опустил свой улов в карман. Чеки трогать не стал. Он встал, подошел к старому письменному столу, один за другим открыл выдвижные ящики и в одном из них нашел тонкую стопку долларовых банкнот, сложенную пополам. Все купюры сотнями, такие новые, хрустящие, что выглядели подозрительно.

Стерн посмотрел один стольник на просвет — кажется, не подделка. Улов скромный, всего-то семьсот баксов, но сейчас и эти деньги не будут лишними.

Все, пора делать ноги. Выйдя в коридор, Стерн остановился над Русланом. Лежа на животе, таджик пытался оттолкнуться руками от пола, но ничего не получалось, он лишь размазывал по линолеуму кровь.

Достав из-под ремня пистолет, Стерн добил таджика выстрелом в затылок. Затем оттащил от двери труп Юрика, наклонился над телом, вложил в раскрытую ладонь ТТ.

Глава двадцать седьмая

Пермь, район Заозерья. 3 августа

Солнце уже опустилось за старый яблоневый сад, за реку, когда Колчин наконец отыскал дом Василия Алексеевича Иванченкова. Бывший библиотекарь, невысокий пожилой мужчина с печальными глазами, топтался перед тесовым забором с калиткой. Ожидая московского гостя, он волновался, а потому смолил уже пятую папиросу подряд.

На окраинной улице стояла прозрачная тишина. Только где-то вдалеке заливисто лаяла собака и какая-то птица пела незнакомым голосом вечернюю песню. Изредка с Камского водохранилища сюда долетали протяжные гудки буксиров, тащивших за собой плоты из круглого строевого леса. Колчин остановился в шаге от Иванченкова, представился и протянул хозяину руку.

Хозяин открыл калитку, пропустил гостя вперед. Показал рукой на высокое крыльцо, сделанное на местный манер «прирубом». Дом стоял высоко, на столбах, фасадной стороной к улице, на окнах — резные наружные ставни, подзор крыши украшен пропильной резьбой.

Колчин задержал взгляд на затейливой резьбе ставен.

— Моя работа, — похвастался Иванченков. — Времени свободного много, вот и балуюсь плотницкой работой. Я уже два года в сторожах. Библиотекой не заведую. Да и библиотеки той больше нет.

Хозяин провел Колчина через полутемные сени в большую комнату, оклеенную старомодными «купеческими» обоями, зелеными с золотым рисунком.

— Жену я отправил к соседям, — предупредил Иванченков. — Чтобы разговору не мешала.

Усадив Колчина за круглый стол под оранжевым матерчатым абажуром, куда-то убежал, вернулся с глиняным кувшином и двумя стаканами.

— Хлебный квас с хреном.

— Вот это кстати.

Иванченков наполнил стакан темной мутноватой жидкостью. Колчин махнул холодного кваса, стер с губ пену и подумал, что хозяин сейчас обязательно скажет, что готовил квас собственноручно.

— По бабкиному рецепту квас приготовлен, — сказал Иванченков. — Моей супругой.

— Я так и подумал, — сказал Колчин и хотел уже взять быка за рога, но Иванченков заговорил сам, не дожидаясь наводящих вопросов.

— Когда утром сюда позвонил офицер из местного управления ФСБ предупредить о вашем визите, я не удивился. Ведь справедливость когда-нибудь, пусть с опозданием, должна взять верх над ложью и преступлениями. Я имею в виду историю с Верой Людович, покойной женой моего друга. Вы ведь по этому делу пришли?

— По этому, — кивнул Колчин. — По какому же еще?

— Да, тяжко обо всем этом вспоминать. Но придется. Начну с начала. Я познакомился с Евгением Дмитриевичем в то время, когда его перевели сюда из Новосибирска. Я доставал Жене иностранные журналы по строительству. Он свободно читает по-английски...

Колчин скинул под столом ботинки и блаженно зашевелил пальцами ног. Утром он сдуру отказался от машины, которую ему предложили в городском управлении. В жаркий день мотаться по незнакомому городу, вытянутому вдоль Камы на десятки километров, — не самое приятное и увлекательное занятие, но Колчин открыл для себя эту простую истину с опозданием. К вечеру он окончательно выдохся, голова была свободной от мыслей, пустой, как оркестровый барабан.

Механически кивая, Колчин представлял себе, как он вернется в гостиницу. Возьмет в буфете холодного пива и бутербродов, запрется в номере. А потом рухнет на жесткую койку и провалится в сон. Но хозяин, кажется, настроился на долгий, обстоятельный рассказ о судьбе Людовича и его покойной жены.

Иванченков рассказывал складно, как по писаному.

По его словам выходило, что Вера Романовна проработала в жилищно-коммунальном областном управлении год или чуть более того. Неприятности начались из-за фельетона в одной из центральных газет с критикой тогдашнего начальника жилищно-коммунального управления области Ивана Щербакова. В заметке писали, что подряды на строительные работы и проводку коммуникаций, дорог и теплосетей распределяются между частными фирмами. При этом сплошь и рядом подрядчики приписывают себе большой объем якобы выполненных работ. А государственные деньги, заработанные на приписках, делят между собой Щербаков и частные подрядчики. Время от времени Иванченков взмахивал руками, словно отгонял мух, и заявлял:

— Впрочем, кому я это рассказываю? У вас в Москве плюнуть нельзя без взятки. Не то что подряд на строительство получить.

Факты и цифры, которые были приведены в том газетном материале, из пальца не высосешь. Корреспондент мог получить их только от человека из аппарата Щербакова, от его доверенного лица. Подозрение пало на Людович, которая отвечала за проведение тендеров на строительные работы, лучше других знала всю эту поганую кухню. Щербаков запаниковал, испугался, что какие-то важные бумаги дойдут до Генеральной прокуратуры, до других центральных газет, наконец, до телевидения. Скандал пойдет по нарастающей, и его нельзя будет замять. Надо принимать меры. Заказывать мокрое дело, мочиловку в подъезде нет смысла, если ты при власти. Сам Щербаков, мужик жадный, но туповатый и неотесанный, из маляров, никогда бы не додумался до столь остроумного решения. Но кто-то из друзей, из образованных собутыльников, посоветовал этот вариант, с психушкой... Позже выяснилось, что у страха глаза велики. Никаких последствий лично для Щербакова тот газетный материал не имел. Ну, состоялся неприятный разговор с губернатором... Ну, какую-то комиссию создали из своих же местных проверяльщиков... На том дело и заглохло.

Иванченков уверен, что Вера тут ни при чем. Утечку информации в центральную газету устроили конкуренты, которым не досталось выгодных подрядов. Вера Людович простая женщина, исполнительный работник. Но не борец за торжество справедливости. Щербаков понял это, когда делу уже нельзя было дать обратный ход. Вера умерла на Банной горе. За неделю до смерти она полностью ослепла. Те препараты, которыми ее пичкали, дали какие-то осложнения или побочный эффект.