Сергей Зверев - Славянский «базар» Страница 37

– Что это? – Бунин толкнул калитку, зашелестела, сминаясь, перестоялая трава.

– Заходи, живу я здесь.

Карл отворил широкую дверь сарая, вытащил и развернул выгоревший на солнце, покрытый пятнами старый брезент, набросил его на «Москвич». Под огромным полотном автомобиль спрятался вместе с номерами и колесами.

Бунин дожидался законного, сидя под навесом. Светило солнце, ветер покачивал свисающие с крыши стебли камыша, пахло недавно распустившимися цветами. Несколько слив и вишен обступали навес. Пчела, покружив над цветком, заинтересовалась пачкой сигарет, брошенной Николаем на стол, ползала, привлеченная ароматом хорошего табака.

Николаю показалось, что он не просто уехал из Москвы. Столица не только отдалилась, она стала такой же нереальной для него, как и Антарктида. Знаешь, что такая есть, но проживешь жизнь и никогда туда не попадешь. Бунин приблизил зажженную сигарету к ползавшей по пачке пчеле. Тонкая струйка дыма потекла к насекомому. Завибрировали прозрачные слюдяные крылышки, и пчела унеслась к цветам.

«Как тут спокойно, – подумал Николай, – а всего каких то полсотни километров от города».

– Немного запущено, но мне здесь нравится, – Карл провернул ключ в замке и пригласил Бунина в дом.

Две комнатки, кухня-прихожая. Обстановка более чем скромная – ничего лишнего. Старый однокассетник с приемником стоял на полке.

– Переоденься, у тебя слишком городской вид для дачи, – Карл вытащил из шкафа спортивный костюм, – шлепанцы найдешь в прихожей. В городе сейчас ни мне, ни тебе появляться не стоит.

– Ты давно обзавелся дачей?

Раньше сама эта мысль показалась бы Бунину кощунственной, хотя он и подозревал, что у Карла есть не только несколько квартир в Москве, чтобы перекантоваться при опасности. Но воображение рисовало ему большой загородный дом со всеми удобствами за кирпичным забором. Нечто вроде дома, где жил Монгол.

– Удивил тебя?

– Ты умеешь удивлять.

– Уже лет пять, как я обзавелся домиком. – Карл, зайдя в комнатку, переодевался, вышел он в белых, немного мятых штанах и наглухо застегнутой полотняной рубашке, в шлепанцах на босую ногу. – Иногда случается, что нужно уединиться и чтобы ни одна собака не знала, куда я подевался.

– Да никому и в голову не придет искать тебя здесь.

– Не преувеличивай. Если возьмутся искать основательно, найдут где угодно. Вопрос только во времени. Поэтому мы должны найти быстрее.

– Кого?

– Если ты только прячешься, значит, заранее проиграл, тот, кто прячется, убегает – не продвигается ни на шаг вперед, – Карл щелкнул пальцами. – Поставь чайник. Попьем кофе и решим, что делать в первую очередь.

Николай не обольщался, Карл не собирался с ним советоваться.

«Наверняка он уже придумал все, что станет делать. Это как с машиной и с двойным гаражом. Он никому до последнего момента не говорит о своих планах. В этом его сила. И все же сегодня с ним я, а не кто-нибудь другой».

Кофе у Карла хранился в керамической, герметически закрывавшейся банке, и хоть засыпали его туда давно, зерна не тронула сырость. Стоило поджарить их и смолоть, как маленький домик наполнился ароматом. Расположились под навесом на улице.

Карл, как правильный старой закалки блатной, во всем избегал роскоши. Настоящий вор сродни монаху, ничто не должно привязывать его к месту, к мирской жизни – ни вещи, ни друзья. Если ему нечего терять, на него и не надавишь. Ни семьи, ни собственности. Но все мы люди, и у Карла имелись свои слабости. Посуда в дачном домике отличалась изяществом.

Маленькие чашечки из толстого белого фаянса безо всякого рисунка и мелкие блюдечки уже стояли на идеально чистых крахмальных салфетках, расстеленных на грубом дощатом столе. Карл размешивал сахар миниатюрной серебряной ложечкой самого современного дизайна. В чем, в чем, а в хорошем вкусе отказать Карлу было трудно.

– Пить кофе из обыкновенной чашки нельзя, – маленькая, но увесистая кофейная чашечка спряталась в ладони законного, – не тот вкус. А тонкостенный фарфор не подходит для открытых пространств, пикника – мгновенно стынет на ветру. Ты посмотри, в приличных уличных кафе кофе подают именно в таких чашках…

Бунину казалось, что Карл издевается над ним, рассуждая о достоинствах и недостатках кофейной посуды, в то время как следовало думать о другом. Хотелось крикнуть: «Ты сам себе противоречишь! Говорил, что надо действовать!»

– Помнишь дом, который я показал тебе? – отставив пустую чашку, спросил Карл.

– Дом знатный. Наверное, единственный в своем роде. С луковками, башенками, наличниками.

– На зоне каждый, если руки у него хоть к чему-то пригодны, становится умельцем. Ты представить себе не можешь, какие таланты у людей просыпаются. Один обнаруживает, что он мастер резать по дереву, другой лепит из хлебного мякиша, смешанного с солью, скульптурки, не хуже японских миниатюр. При мне на зоне ко Дню Победы военную диораму для художественной выставки слепили: танки, орудия, фашисты, красноармейцы – и все из хлеба. На воле у людей мало времени, некогда в душу себе заглянуть, понять, к чему у тебя склонность. Тот дом – тоже образчик зэковского умельства. Его хозяин славился тем, что из спичек модели церквей складывал. Внутрь лампочки ставил. Его церковные ночники на зоне ценились, лучшим подарком считались, когда родственники на свиданку приезжали, а без подарка ходить на свиданку не принято. Хоть шкатулку резную, которую потом жена не будет знать, куда деть, но подари. Сейчас по мне все эти зоновские шедевры – страшная безвкусица, но в умении человеку отказать невозможно. Тому, кто зоны не топтал, не понять, что с человеком делается, когда поковырять деревянную доску резцом – единственная отдушина, редкая возможность вырваться, хоть в мыслях, за колючку. Когда годами можешь не видеть живого цветка, знаешь, какие цветы из дерева, хлебного мякиша и металла расцветают?

– Ты вместе с ним срок тянул?

– На одной зоне. Жакан – это у него и погоняло, и фамилия. Он мне дачу тут и устроил. Предлагал домик, похожий на его терем, поставить. Я отказался. Мне высовываться незачем. Как ты понимаешь, ни дом, ни участок на меня не оформлены.

– Если он знает, где ты сейчас, то и другие узнать могут?

Николай успел убедиться, как быстро в криминальном мире можно выйти на посвященного в тайну. Тюрьмы, зоны, они учат не только хранить тайны, но и выслеживать их, выпытывать-выбивать.

– Жакан в завязке. Как вышел на волю, так и завязал. Это особая история. Бывших корешей и на порог не пустит, о нем, считай, все и забыли.

– А ты?

– Мне он по жизни должен. К тому же, Николай, и это ты запомни до конца своих дней, кто бы что ни говорил, но бывших блатных не бывает. Как не бывает, кстати, бывших ментов, проституток и пидоров. Один раз надел погоны – и замарался на всю жизнь. Один раз продалась баба за деньги, и ничто ее уже не сделает приличной женщиной, даже кипятком не отмоется. Это попы в церкви говорят, что грехи замолить можно, искупить. На самом деле не всякий грех замолить можно. А Жакан в настоящих блатных ходил, значит, в душе таким и остался. Пойдем, проведаем его. Он круглый год на даче живет. Только в самые лютые морозы в город перебирается.

Карл в непривычном для Николая прикиде выглядел хорошо сохранившимся пенсионером. Соседка по участку, завидев законного, тут же бросила заниматься грядкой, вытерла о передник грязные руки и подошла к забору.

– Здравствуйте, – зычно, как говорят только на природе, произнесла она.

– Здравствуй, – степенно ответил законный, замедляя шаг.

– Давненько вас не видела, – женщина силилась припомнить, как зовут Карла, но память ее подводила.

Сосед ей нравился – видный, машину водит, никогда не напивается. Жила она одна, без мужа, и, как видела, Карл тоже приезжал один. Желание завести хотя бы дачный роман было очень понятным.

– Пока еще понемногу работаю, когда выйду на пенсию, тогда и займусь грядками.

– Правильно. Пока есть силы работать, пока здоровье позволяет, надо… – женщина согласилась бы с любой банальностью, скажи ее Карл, – а кем вы работаете? Наверное, начальник. Я забыла.

– Не забыли, я вам и не говорил. Ночным директором работаю на производстве.

– Это что же за ночной директор такой? – изумилась женщина, поправляя растрепанные во время работы на грядках волосы.

– Производство трехсменное, надо же кому-то документы и ночью подписывать, за нашей продукцией и по ночам приезжают, за порядком следить надо.

– У вас и право подписи есть?

Женщина до пенсии работала бухгалтером, и поэтому все начальники делились для нее на две категории: высшая – у кого есть право подписывать финансовые документы, и низшая – у кого такого права нет.

– У меня не только право подписи есть, – с серьезным лицом говорил Карл, – мне даже ночная секретарша положена. Но я ею недоволен, молодых ночью в сон клонит, а я старик, у меня и так бессонница.