Сергей Донской - Жадный, плохой, злой Страница 37

Двое парнишек торчали у входа с видом не менее унылым, чем обвисшее черное знамя над их стрижеными головами. С крыльца отлично просматривалось окно моей комнаты, а на поясах часовых висели портативные рации. В вестибюле перетаптывались еще двое. Эти по причине повышенной бдительности были снабжены карабинами, очень смахивавшими на настоящие. Выданное оружие не слишком мешало парнишкам ковыряться в носу, зато значительно осложняло мой побег.

– Можете быть свободны, молодые люди, – сказал я часовым отеческим тоном. – Идите к себе, отдыхайте, набирайтесь сил.

Думаете, они меня послушались? Парнишки напустили на лица одинаковое сонное выражение и остались на прежних местах.

– Обязательно напомните дневальному, чтобы смахнул с вас пыль, – посоветовал я, прежде чем исчезнуть в коридоре.

Дверь в комнату напротив моей оказалась распахнутой настежь. На звук моих шагов оттуда возник Душман, чтобы поприветствовать меня с невероятно пакостной ухмылкой, которую не могла скрыть никакая борода.

– С возвращеньицем! – При этом он весь растопырился, словно приготовился наградить меня крепким дружеским объятием.

– Здравствуй, здравствуй, – откликнулся я приветливо и ударил Душмана в челюсть.

Будь моя воля, я бы всех подонков обязал обзавестись бородами. Кулаку мягко, комфортно, суставы пальцев остаются целыми и невредимыми. Благодать!

Так и не прижав меня к своей волосатой груди, Душман задом-наперед прошелся на каблуках в ту самую комнату, откуда явился и устроил там небольшой тарарам, когда наткнулся задом на стол, накрытый для чинного чаепития. Даже без автомата в руках он оказался достаточно грузным для того, чтобы перевернуть все три полные чашки, электрический чайник и вазочку с печеньем, овсяным, если я не ошибаюсь.

Из-за потревоженного стола немедленно поднялся молодой человек с лицом недоброго русского молодца и косой саженью в плечах. Несмотря на тесноватую ему оливковую рубаху, он явно не имел никакого отношения к тому сопливому воинству, которое до сих пор путалось здесь у взрослых под ногами. Такие мертвые глаза ему могли выдать только при прохождении службы в отряде специального назначения, да и то после того, как он поучаствовал в превращении какой-нибудь точки планеты в «горячую».

– Ты, наверное, Бодров, – то ли спросил, то ли констатировал он.

– Он самый, – с ненавистью подтвердил Душман, успевший принять вертикальную позу.

Он щеголял в своем обычном черном одеянии, только теперь на груди его шелковой рубахи присутствовали латиноамериканские мотивы в виде двух солнц, вышитых золотистыми нитями. «Если он станет переодеваться после каждого столкновения со мной, – подумал я, – то чистой одежды ему ненадолго хватит».

– Будешь звать меня Володей, – повелительно распорядился недобрый молодец. – Это Чен. – Он положил руку на плечо щуплого азиата, продолжавшего невозмутимо восседать за столом с подпорченной сервировкой.

– Очень приятно, – соврал я и в знак дружелюбия помахал азиату ручкой: – Как дела в Ханое? Янки гоу хоум? Не донимают больше?

– Я кореец, – спокойно произнес Чен на чистом русском языке.

– У нас что, образовался ваш автономный округ? – удивился я. – С покойным Ким Ир Сеном во главе? А министром культуры у вас, конечно, Анита Цой?

Вежливая улыбка не исчезла с личика Чена, но сделалась натянутой.

– Я умею вытаскивать сердце из груди, – похвастался он ни с того ни с сего. – Вот этими пальцами.

– Патологоанатом? – обрадовался я. – Похвально. А я думал, что корейцы способны только лук выращивать да острые приправы делать.

– Зря ты так с Ченом, – вступился за товарища Володя. – Он человек очень гордый, обидчивый и злопамятный. А мы ведь теперь все время с тобой рядышком будем, Бодров. В целях твоей же безопасности. Тело твое станем охранять.

– Каждый волосок на твоей голове, – добавил Душман с таким злорадством, как будто сначала намеревался отделить мою буйную головушку от туловища, а потом уж охранять на ней волоски.

Новость меня не обрадовала. Мало Дубову было истуканов у входа, так он еще и конвой ко мне приставил под видом охраны. «Ох и шуму же мы наделаем, если побежим ночью всей компанией! – подумал я. – Придется изобрести что-нибудь экстравагантное».

– Глупостями заниматься не советую, – продолжал Володя, прочитавший мои мысли. – И веди себя как следует, Бодров. Не забывайся. Лично я запросто без мемуаров обойдусь, сечешь, к чему я клоню?

– Я тоже! – пискнул кореец.

Его невзрачная внешность не вводила меня в заблуждение. Среди троицы моих новых соседей он представлял собой после Володи опасность номер один. Знаток всяких азиатских подлостей и восточных премудростей типа: «Сначала вырви у врага глаза, а потом уже скажи ему в эти глаза все, что о нем думаешь». Хорошо бы вывести грозного малютку из строя прямо сейчас, подняв вместе со стулом и шмякнув об стену. Чтобы Чен даже боевую стойку не успел принять. Но оставались еще Володя и Душман, который если и мало стоил в рукопашном бою, то обладал достаточно зычной глоткой, чтобы устроить переполох на всю округу.

– Ладно, – примирительно сказал я, – не буду вам мешать. Справляйте свое новоселье, веселитесь. Но, – я предостерегающе поднял палец, – никакой громкой музыки и шума, никаких визгливых девочек! Я работаю.

С этими словами я скрылся за своей дверью. Когда ты лишен всего, то пусть хотя бы последнее слово остается за тобой.

Окно в комнате было закрыто и заботливо задернуто жалюзи, словно кто-то позаботился утром, чтобы дневная жара не проникла внутрь. Но вечерний воздух после недавнего ливня был настолько свеж, что даже я, заядлый курильщик, устремился прежде всего распахнуть окно, а не распечатать сигаретную пачку.

Стоп! Замерев посреди комнаты, я попытался определить, что в ней меня насторожило. Зрение, осязание, слух и даже интуиция не помогли решить эту загадку, сколько ни напрягал я их без толку. Тогда ответ выдали шевельнувшиеся ноздри. В помещении сохранился стойкий аромат дезодоранта «Фа», которым пользовалась оболваненная рекламой Натали. Запах был не столько нежным, сколько приторным, въедливым и таким навязчивым, что от него хотелось поскорее избавиться. Странное дело, но, когда этим же дезодорантом пользовалась Вера, я никогда не морщился, как сделал это теперь.

Осмотрев комнату, я, естественно, не обнаружил в ней присутствия ни родной Веры, ни совершенно посторонней Натали, которая тоже отдавала предпочтение тропическому аромату киви. Однако если первой здесь никогда не было и не могло быть, то вторая явно побывала в этой комнате незадолго до моего появления. Зачем? Не поход же по местам боевой славы она вздумала осуществить!

Еще не успев как следует осознать осенившую меня догадку, я ринулся к столу и встряхнул оставленную на нем коробку. Кассета оказалась на месте. С облегчением переведя дух, я распахнул створки окна, закурил и развалился перед компьютером в позе заскучавшего плейбоя.

По прошествии получаса в комнате почти ничего не изменилось. Все так же обильно струился сигаретный дым, который, смешиваясь с запахом сырой земли и влажной листвы, создавал здоровую творческую атмосферу. По-прежнему сидел перед столом я, лениво покручиваясь в офисном креслице. Но теперь компьютер слабо гудел, уставившись на меня своим немигающим зеленым глазком, а на его экране высвечивался набросанный мной текст:

Над раскисшею державой жирный реет буревестник. Так и хочется, чтоб кто-то поскорее бросил палку. Только палки будет мало. Слишком жирный буревестник.

У него высокий рейтинг, толстый, длинный и горячий. И гагары голосуют, страстно клювы разевая. Им, гагарам, обещают, что не сделают им больно, а в награду за лояльность каждой выдадут прокладки.

Сионисты и буржуи робко прячутся в утесах. В нос им тычет буревестник обвинительные факты, даже кое-что похуже, голося при этом грозно:

«Буг…гя! Ског…го г'гянет буг'гя!..»

Без энтузиазма полюбовавшись своим творением и не позаботившись о сохранении текста, я отправился под душ, продолжая между делом обдумывать план побега.

Наиболее уязвимыми казались мне мальчики у входа, охраняющие знамя, на которое могли позариться разве что совершенно дикие туземцы, испытывающие дефицит текстильных изделий. Выбраться из окна, приблизиться к ним под любым благовидным предлогом, усыпить бдительность и…

«Свернешь им шеи? – мрачно осведомился внутренний голос. – И какими они будут у тебя по счету?»

«Никто их силком не держит! – огрызнулся я. – Сами выбрали себе такую собачью службу».

«Но не собачью смерть», – язвительно напомнила совесть.

«Заткнись! Интересно, что ты запоешь, если я буду сидеть сиднем здесь, когда из очередного перехода станут вытаскивать новые трупы?!»

Заподозрив, что моя последняя тирада была произнесена вслух, я закрыл рот, привел себя в порядок, натянул джинсы и пошел заканчивать песнь о жирном буревестнике. Пока что это была единственная возможность излить накопившиеся чувства к ненавистному господину Дубову.