Анатолий Ромов - Знак темной лошади Страница 37

Анри ничего не ответил. Жильбер посмотрел на Шарля, тот кивнул, и они втроем пошли к аэровокзалу.

Усевшись вместе с Анри и Шарлем в такси, Жильбер подумал, что мечтает сейчас только об одном — отоспаться.

На следующее утро Жильбер встретился с Марселем в небольшом кафе в Отее. Марсель коротко сообщил, что арест Нгзимы оформлен надлежащим образом. После этого выложил на стол толстую пачку фотографий:

— Посмотри.

Это были все те же фотоотпечатки с видеопленки, снятой на ипподроме в день Дерби, которые в свое время передала Жильберу Нгала. Просматривая их, Жильбер понял: Пикар и Марсель провели с фотоотпечатками большую работу, ясно было, что они выделили одного из участников скачки, взяв его, судя по всему, иод подозрение; лицо одного из жокеев, участвующих в процедуре взвешивания, на всех фотографиях было обведено красным фломастером.

Отложив стопку, Жильбер спросил:

— Кто же этот симпатяга?

— Это я и пытаюсь выяснить всеми возможными средствами.

Взяв еще раз в руки несколько фотографий, Жильбер развернул их, как карты, веером.

— Ты хочешь сказать, это не жокей?

— Именно.

— Любопытно.

— Женевьев показала фотографию этого типа всем своим друзьям его никто не признал. Жокей оказался фальшивым. Похоже, малыш, здесь работал опытный щипач[6].

— Щипач?

— Да. Щипач-виртуоз, каких во Франции раз-два и обчелся. Его обрядили в жокейскую форму, показали, где нужно встать, ну, а остальное… — Выбив из пачки сигарету, Марсель закурил. Сказал, с наслаждением выпустив дым: — Остальное, Жиль, сам понимаешь. Дело техники.

Жильбер снова углубился в изучение фотографий.

— Никого не напоминает? — спросил Марсель.

— Бакенбарды и усы, конечно, накладные, чтобы затруднить антропометрию2.

— Получается, это или Ружерон «Ксерокс», или Корти «Глинтвейн», — сказал Марсель. По антропометрии.

Вообще-то он похож и на Ксерокса, и на Глинтвейна, — согласился Жильбер. Я бы даже сказал, скорей он все же похож на Глинтвейна.

— Тоже к этому склоняюсь. По нашим данным, в Париже Глинтвейна пока нет, он где-то на гастролях. — Глинтвейн может не признаться.

— Может. — Марсель затянулся. — Жаль, но я ведь тоже не слабак. Лишь бы найти Глинтвейна. Остальное будет проще.

— Месье Дюбуа?

Окликнувший Анри человек сидел в холле жокей-клуба, за журнальным столиком. На вид человеку было лет тридцать, у него были черные усы и такие же волосы. Как только Анри обернулся, человек, положив сигару, встал и подошел к нему. Улыбнулся дружески:

— Месье Дюбуа, меня зовут Саид Мухаммед. Добрый день. Может быть, присядем и поговорим?

Проклятье, подумал Анри, неужели это в самом деле Саид Мухаммед? Сам Саид Мухаммед, собственной персоной?

— Добрый день, месье Мухаммед. Конечно, я готов поговорить.

Сев в кресло и дождавшись, пока Анри сядет рядом, Мухаммед некоторое время рассматривал его с мягкой улыбкой. Наконец сказал:

— Месье Дюбуа, рад видеть вас. Вы не против, если я буду вас звать просто Анри?

— Конечно, месье Мухаммед.

— Знаете, Анри, я уже довольно долго и безуспешно пытаюсь встретиться с вами. Вы просто неуловимы.

— Д-да? — Встретив дружелюбный взгляд, Анри пожал плечами: — Может быть. Если честно, у меня сейчас… Он замолчал.

— Понимаю, очень хорошо понимаю. У вас сейчас тяжелый период.

— Вот именно.

— Да. Что ж… — Мухаммед взял сигару. Осмотрел ее. — Тяжелый период бывает у всех. Я знаю, с вами разговаривал Ричардс, мой личный секретарь. У вас был с ним разговор?

— Был.

— Ричардс передал, что я хотел бы сотрудничать с вами?

— Передал.

— И говорил об условиях? В частности, о пяти миллионах компенсации?

— Говорил.

— Понимаю. Мухаммед надолго углубился в изучение висящего напротив гобелена. Знаете, Анри, забудем о деньгах. Запомните: вы будете заниматься любимым делом. Причем заниматься так, как вы хотите. И клянусь, меньше чем через два месяца я сделаю из вас звезду. Вы хотите стать звездой?

Анри улыбнулся. Неожиданно для себя он сделал открытие: он подпал под обаяние этого худощавого, отлично говорящего по-французски араба.

— Даже не знаю. Я ведь начинающий жокей, не более того.

— Начинающий жокей… Что ж, скромность, как говорили наши деды и отцы, украшает. Помолчав, Мухаммед тронул Анри за плечо: — Анри, все дело в том, что к французскому скаковому спорту я не имею никакого отношения. Я живу в Англии, занимаюсь английским скаковым спортом и английскими лошадьми. Поэтому я и приглашаю вас в Англию. Клянусь, если вы согласитесь, вы об этом не пожалеете.

Вглядываясь в улыбающиеся глаза Мухаммеда, Анри подумал: кажется, этот человек обладает каким-то секретом. Иначе он не смог бы вывести его, Анри Дюбуа, из многодневного транса.

— Так да или нет? — спросил Мухаммед.

— Да, — сказал Анри.

— Вот и прекрасно. — Пожав ему руку, Мухаммед осторожно погасил сигарету. Добавил: — И запомните этот день, Анри. Это день начала вашей славы.

— Что вы, месье Мухаммед…

— Да, да, Анри. Именно. Вашей славы, именно славы. В этом вы довольно скоро убедитесь. А сейчас… — Глаза Мухаммеда продолжали улыбаться. — Я хочу вам сделать сюрприз. Уверен, для вас эго будет очень и очень приятный сюрприз. Очень.

— Сюрприз? Анри никак не мог понять, что же скрывается в этой улыбке Мухаммеда. Никак.

— Да, сюрприз. Но для этого нам придется проехаться в Шантийи[7].

— В Шантийи?

— В Шантийи. Я снимаю там дом уже несколько лет. Когда я в Париже, я останавливаюсь там. Проедемся?

— Н-ну… если вы меня приглашаете.

— Я вас приглашаю. Вы на машине?

— Да.

— Я гоже на машине. Будете держаться за мной. Идем?

— Как прикажете, месье Мухаммед.

После того как они, достигнув Шантийи, проехали большой дворец, парк, большие конюшни и ипподром, «роллс-ройс» Мухаммеда остановился у витых чугунных ворот старинного особняка. Подошедший охранник в униформе открыл ворота. Проехав вслед за «роллс-ройсом», вскоре остановившимся у входа в дом, Анри нажал на тормоз. Вышел, и подошедший к нему Мухаммед, улыбнувшись сказал:

— Прошу вас, дорогой Анри. Прошу.

Поднявшись по указанному ему Мухаммедом пути — путь проходил по пологой мраморной лестнице — Анри вошел в роскошные двери с витражами. Стоявший в холле человек в форменном сюртуке склонил голову:

— Добрый день, месье. Добрый день, патрон.

— Добрый день еще раз. — Взяв человека иод локоть, Мухаммед сказал тихо: — Огюст?

— Все в порядке, патрон. — Огюст потупил глаза. — Все в порядке. Мадам наверху. И…

— Все, все, все. Понял, Огюст. Анри, прошу. По лестнице, на бельэтаж.

Поднявшись на бельэтаж и пройдя несколько комнат, Анри увидел мать. Стоя у большого овального окна, мать разглядывала открывавшийся за ним парк. Повернувшись при их появлении, шутливо закатила глаза:

— О, Анри… Дорогой мой сын… Месье Мухаммед, спасибо, что привезли его. Он… — Замолчала, глядя на Мухаммеда.

— Мадам, все, как мы договорились. Все в точности. Наверное, сейчас мне лучше оставить вас?

— Ну… да. Наверное.

— Все. — Мухаммед тронул Анри за плечо. — Желаю удачи.

— Спасибо, месье. — Проводив вышедшего Мухаммеда взглядом, посмотрел на мать. — Ма, что происходит?

— Сейчас. Сейчас, сынок. Но только… только я должна взять с тебя слово, что ты не расскажешь об этом никому.

— Не расскажу о чем?

— О том, что сейчас увидишь. Да… Помолчала. — Вы договорились? С месье Мухаммедом? О том, что ты переедешь в Англию?

— Ну… я-то договорился. Лишь бы он не передумал.

— Слава богу. Это важно.

— Ма… — Посмотрел на мать. — Ты говоришь какими-то загадками.

— Ладно, пошли. Мать взяла его иод руку. — Пошли.

— Куда? — Повинуясь ей, он тем не менее пытался понять, в чем дело.

Остановившись у одной из дверей, мать улыбнулась странной улыбкой, в которой вместе с радостью смешивалась горечь.

— Анри. Об этом пока не должен знать никто, кроме тебя, меня и месье Мухаммеда. Никто. Ни Жильбер. Ни… — как-то отрешенно помолчала. — Ни Омегву.

— О чем?

— Об этом. — Мать распахнула дверь. За дверью оказалась комната; в комнате, в центре, повернувшись к ним, стояла Ксата.

Увидев ее, Анри ощутил странное покалывание в ушах. В первый момент он точно понял, что это Ксата, однако уже в следующие, тянущиеся неимоверно долго секунды подумал: я ошибся. Это другая девушка. Тут же, встретив ее напряженный взгляд, понял: это все же Ксата. Но значит, тогда она не умерла? Но если она не умерла, почему от него это скрыли? Ксата смотрела на него, чуть подавшись вперед. Одета она была, как одеваются большинство молодых парижанок: в джинсовую юбку, джинсовую куртку и майку. Лишь сейчас поймал себя на том, что, как заведенный, из стороны в сторону поводит головой. Наконец выдавил: