Сергей Зверев - Тайное становится явным Страница 38

– Эй, Нина… – раздался в зловещей тишине вымученный голос Зарецкого. – Извини, а ты с кем сейчас разговаривала?

– Бредит, – вздохнул Олег Брянцев.

– А ей-то с чего бредить? – удивился Терех. – День-деньской задницу мнет, а теперь она бредит. Чудновато как-то.

– Чегой-то ты, Нинок, действительно загнула, – подала удивленную реплику Олеся. – Сама-то поняла, что сказала?

А закончил «перекличку» Шарапов.

– Я тоже буду чудить, – признался он. – Хочется – невмоготу. Башка кругом носится… Один день остался… Две ночи…

А что касается меня, то я помалкивала. И не то чтобы убивалась. Кажется, я русским языком выразилась.

Ожидание вылилось в затяжную муку. Что-то должно было произойти этой же ночью – я не сомневалась: вряд ли агент пренебрег бы демаршем. Я была готова ко всему: к разборке, к долгим уговорам, посулам. Но то, что произошло, спутало все мои карты. И несмотря на «боевую готовность», напугало до коликов. Я проснулась от подспудного беспокойства. Какое-то время лежала с закрытыми глазами, боясь их открыть, и напряженно вслушивалась в жутко фонящую тишину. И вдруг услышала легкий вздох – кто-то стоял рядом!.. От подобного звука я, наверное, и проснулась. Напряглась. И через несколько секунд почувствовала – какой-то мерзкий паук забирается под подушку… (В розовой стройотрядовской юности не раз устраивались подобные подлянки: кладешь жертве на постель сливающуюся с простыней длинную нитку, а когда жертва ляжет и уснет, начинаешь ее медленно вытягивать. Пробуждение от леденящего ужаса гарантировано.) Я дернула головой. Но не успела ни глаза открыть, ни приподняться – на мои веки улеглась рука – горячая, как конфорка… Намек предельно доходчив – лежать!.. Паук закончил хождения и уже выбирался наружу. Руку убрали, но в тот же миг поехало одеяло, натягиваясь на голову. От страха я потеряла чувствительность – предательская анестезия сковала конечности… Почему? Я ведь в целом не трусиха… Одеяло прикрыло макушку и стало сворачиваться «домиком» – плотно затыкаясь под затылок. Откуда-то раздался голос. Или даже не голос, а некая сконцентрированная сила мысли прошла через одеяло, голову, вонзилась в мозг и приказала:

– Спа-а-ать…

Я лежала ни жива ни мертва. Ни тяти, ни мамы. Воздействие пропало, человек тоже, осталась тьма густая и шершавое одеяло, щекочущее нос. «Гипнотизер, – подумала я. – Фокусник. Как занятно». Оцепенение стало проходить, но навалилось расслабление – очень знакомый предвестник сна. Боясь стянуть с себя одеяло, я навострила уши – пока не поздно…

И где-то далеко, за тридевять земель, услышала слабый скрип пружин – человек обустраивался на кровати…

То, что лежало под подушкой, я рассмотрела лишь наутро – когда на полминутки уединилась в туалетной кабинке. Вещица небезызвестная. Фирма «Марион Файлер» – один из авторитетнейших в Европе столпов медицинской промышленности. Маленький такой титановый баллончик-шприц – распространенный в иностранных спецвойсках инструмент для разовой инъекции. От столбняка, от тропической лихорадки, от обморока – от любой напасти на свете. Смотря чем наполнишь. Но снабжают с готовыми лекарствами. Наполнять не надо. Снимаешь пленку, отвинчиваешь колпачок. Легко нажимаешь на вогнутую мембрану – выезжает игла. Жмешь сильнее – срабатывает крохотный пневмоцилиндр и выплескивается раствор. Лучше в мышечную ткань. Просто, как покушать. Лишь бы с назначением не намудрить.

Но инструкции не прилагалось. Крохотная вещица матово-серого цвета и никаких пояснений. Могли бы гвоздем нацарапать. Очевидно, агент полагал, что «подстава» не дура, сама поймет, что в баллончике – небезызвестный в определенных кругах препарат С-8 – действительная смесь аминовых кислот, насыщенных амитал-натрием барбитуратов и небольшой дозы скополамина – то есть как раз то, что я спросила, и извольте теперь ему верить на слово (вернее, не на слово, а… Да шут его знает, на что!)

Что же делать? Верить, не верить? В шприц могли закачать любую дрянь. Чем снабдили отцы-руководители, то и есть. От примитивного анальгетика – до сыворотки с гемоглобином от укуса клеща. А еще такую штуку – «блаженную смерть» – практикует наш спецназ на задании, когда надо усыпить своего раненого. Естественно, агент не сдавал свое шпионское имущество в каптерку – забрать его оттуда было бы проблематично. Но в процессе переодевания он как-то изловчился, переложил поближе к телу. Обыска у нас не проводили, и вроде бы не должны. Зачем? Так и ходит – с набором полезных вещей. И препаратом (а то и не одним, мешковатое «хэбэ» все скроет).

Что же делать?!

– Царицына, к капитану! – прорычал Филин, прежде чем погнать курсантов на занятия.

Сердце екнуло. Натянулись нервы.

Бугрова в это утро явно подняли с той ноги. Побрит, подтянут. Бутсы отливают глянцем, на широком поясе кобура во всей красе. Какой-то лондонский денди, а не суровый «коммандер» потенциальных супердьяволят.

– Сколько раз вы бывали на сборах, курсантка Царицына?

– Один раз, господин капитан, – отчиталась я, – но не в этом лагере, а под Яранцево в Туве. Июль прошлого года. Больше меня не трогали. К сожалению.

Это вранье шло вразрез с тем, что я насочиняла в поезде Зарецкому, ну да шут с ним. Слишком опасно говорить, что я здесь не впервые. А пути Бугрова и Зарецкого никогда не пересекутся – тем более на моих воспоминаниях.

– То есть практического опыта никакого?

– Почти, – чуток помявшись, согласилась я.

– Ну хорошо, – Бугров оторвался от книжной полки, возле которой стоял в манерной позе, перелистывая журнал «Солджер ов Форчун», и подошел поближе. Пристальные глазки прошлись по моим доступным местам. По счастью, их было немного. – Я вас вызвал сообщить приятное известие. Недоразумение разрешилось, из Энска прибыло подтверждение вашей «правомочности». Обычная бюрократическая закорючка, ставшая по вине регионального представителя досадной оплошностью. Так что ваши волнения позади. К сожалению, мы не можем вернуть вас в прежнюю группу, поскольку два крайне важных занятия вы пропустили. («Особенно «психическую атаку», – подумала я.) Реформа календаря не сокращает, знаете ли, срока беременности, – Бугров улыбнулся, крайне довольный своей шуткой, – но не расстраивайтесь. Сегодня ночью прибудет группа таких же новичков из Приморья; в нее мы вас и вольем. До завтра можете отдыхать.

– Спасибо, господин капитан, – я вытянулась и кивнула – резкий бросок подбородка сверху вниз и обратно. Осталось выкинуть руку и жахнуть что-нибудь типа «Хай живэ!»

– Не за что. Будем считать, что одна ласточка сделала весну, – капитан Бугров подобрался почти вплотную и пахнул грубым мужским одеколоном. – Зайдите ко мне после ужина, курсантка. Учитывая, что вы фактически новичок в нашем вредном деле, я постараюсь ввести вас в курс… Объяснить, так сказать, некоторые азы предстоящей работы… Да и вообще.

В его глазах начали происходить занятные метаморфозы. Сначала они подобрели, а потом стали затягиваться голубой поволокой. «Вот оно что!» – запоздало сообразила я. «Да и вообще» не заслуживает перевода. Основной инстинкт! Лиса и во сне кур считает… Зомбированную бабу не купишь, она идейная, а я не такая, меня еще можно позволить…

Видимо, моя физиономия отразила замешательство. Капитан поспешил добавить, как бы даже стесняясь:

– Один приятный вечерок, курсантка. Есть коньяк, вино. Вы что предпочитаете: «Бифитер», «Гянджа», «Консул»? Учтите, я очень приятный собеседник. Да и вообще…

– Возможно, д-да, господин капитан, – промямлила я на ломаном русском.

Увидев мою слабинку, Бугров посуровел:

– И никаких «возможно». Считайте, вам приказано, курсантка. Возражения не принимаются. Мы с вами будем заниматься исключительно накоплением теоретического опыта.

И искать истину в вине. И поднимать идейную базу… Мне осталось лишь бледно улыбнуться.

На русском языке это можно выразить так: не было бы счастья, да несчастье помогло. День тянулся, как континенты навстречу друг другу – по дюйму в год. Я сходила наконец в библиотеку, пообщалась с милейшим Григорием Аполлоновичем (ох, задержался он в этом мире, ох, задержался…), дважды прошлась вокруг плаца, строя глазки интересному мужчине в черных очках и всеоружии, бродящему по другой стороне ограждения. Мужчина решительно не поддавался на мои чары (импотент, решила я; либо инструкция больше, чем жизнь), но прогулка не прошла даром. Не привлекая внимания, удалось пройти мимо заросшей курослепом западной стены подстанции и постоять у едва различимого подвального оконца. Козырек – рифленый кусок жести – тоже виден только фрагментарно. Для достижения его нужно спуститься в глубокую яму и хорошенько извернуться, чтобы приподнять. При свете белого дня такие эквилибры полностью исключались.

Интересно, как долго там лежат гранаты? Агент Пургина не смог бы их туда упрятать, у него не было возможности. Руки коротки. Другой агент – из посетивших базу ранее? (А у него была возможность?) Кто-то из персонала базы?.. Этим мыслям я и посвятила вторую половину дня, которую, не вставая, провалялась на кровати. Изредка появлялись «сослуживцы» – ядовитые, как бледные поганки. Я рассказала им про свои новости (про те, что могла себе позволить). Они слушали с нескрываемым злорадством.