Егор Овчаренков - Последний бросок на запад Страница 38

— Контрразведчик. Тот самый офицер, который тебя допрашивал. Редкая сволочь, между прочим… Ты еще убедишься в этом, — врач о чем-то задумался, оглянулся на охранника и снова поторопил: — Ладно, давай быстрей…

Емельянов оделся и прошел в кабинет.

Когда врач закончил фиксацию, пленный спросил:

— Ну как, бежать можно?

— Можно, можно, — ответил доктор. — Вот когда все зарастет, тогда действительно можно.

Емельянов аккуратно ощупал больной бок — тугая повязка крепко стягивала всю грудную клетку. Это немного затрудняло дыхание, но зато острой боли в ребрах почти не чувствовалось.

Доктор проводил Емельянова к Новаку. По пути он сдержанно ответил только на один вопрос Емельянова.

— А много здесь русских?

— Ну, не столько, конечно, сколько у сербов, однако хватает. Больше из бывшего СССР — из Прибалтики, например, несколько человек, из Львова десятка два. Есть еще наемники — итальянцы, австрийцы… Ничего — нормальные ребята, хорошо воюют, никто на них не жалуется.

Более подробно врач распространяться не стал. Сзади неотступно следовал охранник с автоматом наперевес.

Врач распахнул дверь и доложил:

— Господин капитан, все ваши распоряжения выполнены!

Новак в это время маникюрной пилочкой обрабатывал себе ногти.

— Хорошо. Спасибо. Можете быть свободны, — и сделал приглашающий жест Емельянову. — Садитесь.

Дима сел на продавленный диван.

— Я человек открытый, — начал Новак, — и не люблю ходить вокруг да около. Меня на самом деле не интересует, сколько у Радована Караджича русских, сколько им платят, отошли ли танковые части четников за двадцатикилометровую зону. Думаю, что после провокаций в Сараево генерала Младича и его войско ждут большие неприятности… Сербы умудрились восстановить против себя весь Запад, и не только его… Будут новые бомбардировки НАТО, — пообещал усташ. — И, думаю, как человек неглупый вы догадываетесь, чем это может завершиться для ваших недавних работодателей…

— Чем же? — поинтересовался Емельянов, вспомнив слова Ивицы Стойковича.

— НАТО разгромит основные силы сербов, после чего мы в союзе с босняками двинемся на них и довершим начатое… Уже сейчас идет наступление на Младича под прикрытием натовской авиации. Я бы на вашем месте, что называется, ловил момент, — мерзко улыбнулся офицер контрразведки.

Дима вопросительно посмотрел на Новака.

— Что же вам надо?

— Меня интересуют в первую очередь сведения, касающиеся расположения войск четников, их численность, количество танков и предполагаемые операции. А за это я могу предложить тебе весьма выгодные условия перехода на нашу сторону.

— И это все? — растерянно спросил Емельянов.

— Разве недостаточно?

Дима передернул плечами.

— Ну, не знаю. Вы платите больше, это понятно. А у меня, значит, никаких принципов. И вы, пользуясь моментом, решили купить меня, да?!

— Ну какие у тебя принципы и что тебе лично до наших балканских проблем? Ты же наемник. Воевать — это твоя работа, а хорошая работа должна хорошо оплачиваться. Я предлагаю тебе трансфер. Как если бы ты был профессиональным футболистом. Просто другой клуб.

«Перейти к хорватам? — подумал Дима, и в сознании услужливо завертелась фраза, уже слышанная им: „Наемник сражается на стороне тех, кто больше и регулярней платит…“ — Почему бы и нет?!»

Чернышев говорил о «православном деле», но это только слова, сотрясание воздуха. На самом деле он и в церковь-то никогда не ходил. А Дмитрий? Для чего он спасся от колонии строгого режима, от постоянного риска быть убитым урками в России? Для постоянного риска быть убитым в этих боснийских горах?

Но, с другой стороны, ведь этот хорват считает его, Емельянова, проституткой, которую может перекупить кто угодно. А вдруг завтра мусульмане предложат еще больше?

Можно, пока переломы заживают, подумать, только надо быть очень осторожным — глаза у этого типа больно хитрые.

— По поводу расположения сербских частей нас никто особенно в это не посвящал. Видимо, именно потому, что мы наемники. А по поводу перехода на вашу сторону я не хочу пока ничего говорить. Да и боец из меня сейчас никудышный… — Емельянов указал на свою ключицу.

— Сколько ты получал у сербов? — повторил свой вопрос офицер.

— Я уже говорил…

— Я готов предложить тебе больше.

— Сколько?

— Две с половиной тысячи марок и плюс доплаты за особо важные задания.

«По всей видимости, они только религией и отличаются, — подумал Емельянов, — а врут одинаково безбожно. По крайней мере, сербы и десятой доли того, что обещали, не заплатили. Хотя обещают по-прежнему…»

Как бы то ни было, но Емельянов решил одно: надо тянуть время.

— Мне надо подумать. Мне только непонятно, почему я вас так интересую.

— Это объяснить нетрудно. На твоем счету несколько весьма примечательных подвигов, которые нам очень дорого стоили. Ты работаешь очень профессионально.

— А что вам такое известно?

— Кое-что известно. По крайней мере, на твой счет в отрядах, непосредственно контактирующих с сербами, имеются специальные инструкции.

Дима даже улыбнулся.

— Я обязательно подумаю. Соглашаться не подумав, просто глупо, однако отказаться — опасно для жизни. Да?

Новак одобрительно кивнул и сказал:

— Я полагаю, тебя устроило то медицинское обслуживание, которое было обещано. Однако пока ты думаешь, подобных условий я тебе предложить не могу и вынужден отправить обратно в камеру. До окончательного ответа, естественно.

— Как скажете…

Новак отдал приказ солдату с автоматом, который молча сидел на стуле с прежним недовольным видом.

— Марко, проводи его.

Хорват тяжело встал со стула, со свирепым выражением на лице подошел к Емельянову и профессиональным движением одел на русского наемника наручники.

— Пошел! — массивный кулак хорвата опустился на спину Емельянова.

Дима заскрипел зубами, сдерживая желание развернуться и врезать тому в челюсть.

Путь до прежней камеры в здании, похожем на склад, прошел без происшествий. Хорват наверняка решился как-то унизить русского наемника, и лишь когда снимал с Дмитрия наручники, попытался провести эту процедуру побольнее.

К большому сожалению Емельянова, в камере ничего не изменилось — все те же матрасы на полу, неподвижно спящие пленники. Только вместо запаха хлорки в помещении стоял какой-то странный запах.

Емельянов принюхался, начиная подозревать тут что-то неладное. Пахло не сыростью, не потом, не вонючими носками. Запах был сладковатый, удушливый, от него тошнота подкатывала к горлу…

Дмитрий приблизился к одному пленному и осторожно, чтобы не потревожить спящего, приподнял край одеяла… и вздрогнул — в постели лежал разлагающийся труп.

Лицо мертвеца уже посинело, опухло и было похоже на грязный, вывалянный в грязи мяч. Белки глаз, напоминавшие сваренные вкрутую яйца, блестели в темноте. Едва только Дима тронул одеяло, которым было накрыто тело, смрад стал еще сильнее, и он поспешно отошел в другой конец помещения.

— Боже мой… — тихо произнес он, присев на свой матрас.

Мутным взглядом он обвел остальных. Взглянул в окошко на занимающийся рассвет. И понял, что его привели в другую камеру. И тут все умерли. И он будет в этой страшной комнате один, среди разлагающихся трупов. Пока не подохнет тут сам. Или пока не согласится на предложение Новака.

Емельянов почувствовал, что сознание оставляет его; он подбежал к двери, забарабанил кулаком.

— Здесь все умерли! — заорал он что было мочи. — Здесь уже гниют трупы!

За дверью послышался звук шагов подходящего человека. Емельянов снова стал орать:

— Трупы! Здесь все трупы!

— Не все, — ответил знакомый голос охранника. — Вот когда и ты там будешь лежать и вонять, тогда будут действительно все. А пока — приятного отдыха. Эти ребята уже три дня без общения лежат, так что они будут очень рады твоей компании.

И Дима отошел от двери, поняв, что бесполезно что-то доказывать.

Сладкий смрадный запах сжимал горло, душил. Дима почувствовал, если он сейчас же не глотнет свежего воздуха, то просто умрет…

Но он взял себя в руки и посмотрел на зарешеченное окно. Он понял: надо устроить тут вентиляцию и как-нибудь открыть защелку на окне.

После долгих и мучительных усилий он сумел просунуть пальцы и добраться до защелки, чуть не вырвав ее с «мясом», и рывком открыть окно.

Рама открывалась внутрь, но решетка не давала возможности распахнуть окно настежь, однако и той маленькой щели, которая получилась, было достаточно, чтобы прийти в себя…

Емельянов не помнил, как, надышавшись, добрался до матраса, не помнил, как заснул…

Когда он проснулся, то увидел входившего охранника; одной рукой он вез за собой тележку, а другой брезгливо зажимал нос.