Андрей Воронин - Тень прошлого Страница 39

Кассеты всякие – это уже не актуально, это вчерашний день. По мне, так пусть хоть тиражируют и в киосках продают – семейная жизнь все равно закончилась.., вот только что, на этой самой очной ставке. Эта очная ставка была похлеще любой порнографии, так что в этом смысле волноваться больше не о чем. Главный поймет, что шантаж – это шантаж, он у нас не совсем дурак, наш Главный… А папочка – доказательство того, что шантаж имел место.

Без нее – ну кто я такой, чтобы меня шантажировать?

Все так же вяло он вдруг вспомнил о том, что рабочий день еще не закончился и ему следовало бы сейчас находиться на своем рабочем месте в прокуратуре, а не брести через буйно зеленеющие дворы с поллитровкой в руке.

Он даже остановился, колеблясь и не зная, на что решиться, но в конце концов плюнул и пошел домой: семь бед – один ответ.

Дома было тихо, даже соседи сверху почему-то не топали, и воняло щами. «Черт побери, – с раздражением распахивая форточку, подумал он, – неужели это дерьмо никогда не выветрится?»

Он сунулся в холодильник – закусывать было нечем, кроме все тех же щей, которых опять, словно по волшебству, там стояла полная пятилитровая кастрюля. «Когда она успела-то? – с тупым недоумением подумал Лопатин о жене. – Ночью, что ли, варила? Или они уже сами собой заводятся, как плесень?» У него возникло искушение проверить эту гипотезу, вылив щи к чертовой матери в унитаз – всю трахнутую кастрюлю! – но он удержался, потому что отпрыска нужно было все-таки чем-то кормить. Он ведь не виноват, что родился.

«Кстати, где отпрыск-то? – подумал он. – Во дворе я его не видел… Бегает где-то. Интересно, что я ему скажу?»

Говоря по совести, это его не интересовало. В глубине души он очень сомневался, что отпрыск его о чем-нибудь спросит.

В морозилке обнаружился желтоватый кусочек сала, а в хлебнице – лежалая горбушка, уже слегка тронутая беловатым налетом плесени. Лопатин сунулся в кладовку, запустил руку в стоявшее на полке пластмассовое ведро и, пошарив среди шелухи и прочего мусора, выудил оттуда проросшую луковицу. Очистив, он разрезал луковицу пополам и присоединил к образовавшемуся на столе натюрморту.

Создав, таким образом, видимость наличия закуски, Лопатин сел за стол с твердым намерением надраться до розовых слонов. Он подумал, что было бы очень недурственно уйти в длительный запой и выйти из него, когда все уже кончится – так или иначе. Проснуться в канаве с разбитой мордой и гудящей от термоядерного похмелья головой, ничего не помня и не зная, на каком ты свете, и начать жизнь с нуля, и даже не с нуля – с глубокого минуса…

Между делом ему подумалось, что можно было бы, наверное, попытаться хоть что-нибудь сделать – нажать на какие-то рычаги, обратиться за помощью. Вообще контрмеры какие-нибудь предпринять, обходные маневры, но он точно знал, что делать ничего не станет. Им внезапно овладела полная апатия и желание плыть по течению, совершая лишь вялые рефлекторные движения.

«Так не пойдет, – сказал он себе, свинчивая с бутылки колпачок. – Утону. Утопят. Они ведь тоже меня боятся, недаром все это затеяли. Да ладно, чего там. Они свою обойму, похоже, уже расстреляли. Теперь мой ход. Вот оклемаюсь немного и начну. Дела-то осталось на одну понюшку. Еще пара бумажек, и господина Агапова можно с чистой совестью грузить в „воронок“. Выходные они у меня украли, вот что. Законные мои выходные пустили рыжей козе под хвост, сволочи. Ну ничего. Отдохну сегодня, пока моя мадам под замком, а завтра – шашки наголо и марш-марш. Я им покажу кузькину мать!»

Эти размышления, вначале довольно натужные, под конец приободрили-таки Константина Андреевича.

Взгляд его просветлел, плечи развернулись, и рука, которой он наполнил первую рюмку, не дрожала. Пережив контузию, он снова был готов действовать… Только не сейчас, а, скажем, завтра. В чем-то он был даже благодарен шантажистам. Не достигнув своей основной цели, они заставили его по-другому взглянуть на жизнь, а главное – разрубили гордиев узел окончательно запутавшихся отношений с мадам Лопатиной. Хватит, сказал он себе, твердой рукой поднося рюмку ко рту. Хватит. Квартира записана на мое имя, значит, хозяин здесь я. Кто не согласен, может выметаться к чертовой матери или отсуживать себе часть жилплощади. На здоровье. Найду какого-нибудь алкаша и продам свою комнату ему – пусть-ка поживут вместе… А эту мразь, Агапова этого, я все равно ущучу. Однозначно.

Он резко выдохнул и уже собрался выплеснуть содержимое рюмки в широко открытый рот, но тут в прихожей пронзительно заверещал телефон.

– Ага, – воинственным тоном сказал Константин Андреевич, – очень вовремя. Очень.

Он аккуратно, чтобы не расплескать, поставил полную рюмку обратно на стол и твердым шагом направился к телефону. В ушах его трубили трубы и били большие барабаны войны. Сейчас, сидя дома с глазу на глаз с бутылкой водки, он ощущал себя героем. Орлом, блин.

Четким движением поднеся трубку к уху, он сухо сказал в нее:

– Лопатин слушает.

– О, – с веселым удивлением произнес в трубке знакомый до отвращения голос, – я слышу речь не мальчика, но мужа. Послушай-ка…

– Нет, это ты послушай, – почти пролаял Константин Андреевич. – Говорить мне с тобой, рожа протокольная, не о чем – по крайней мере, по телефону. Когда тебя возьмут, я постараюсь присутствовать при допросе – тогда и наговоримся вдоволь. Понял, козел? Кассету свою можешь засунуть куда подальше – плевать я на нее хотел. А с долларами твоими знаешь что вышло?

– Знаю, – перебил его голос. – С долларами вышло полное говно, тут ты прав. Слушай, как ты с ней живешь?

Но я вообще-то не об этом.

– а о чем же? – презрительно спросил Константин Андреевич.

Спокойная издевка, звучавшая в голосе шантажиста, ему не понравилась, но он решил пока что игнорировать это обстоятельство: в конце концов, как еще разговаривать, когда занимаешься шантажом? Голос – тоже оружие, когда имеешь дело с безоружным, раздавленным в лепешку человеком. Но он-то не безоружен! Черт возьми, подумал он, о чем я до сих пор думал? Ведь эту сволочь легко засечь! Завтра же пойду к Главному – пусть выделяет людей, ставит аппаратуру…

– Я о кассете, – лениво продолжал голос.

– Насчет кассеты я тебе уже все сказал, – отрезал Лопатин. – Начхать мне на твою кассету. С кем хочу, с тем и трахаюсь. Законом это не запрещено. Законом запрещено совсем другое – видеокамеры у людей в квартирах тайком монтировать в целях шантажа. Вот это запрещено, и за это ты у меня сядешь…

– Не спеши, – сказал голос. – Я совсем забыл тебя предупредить… Ты в субботу утром где был?

– Спал я в субботу утром, – слегка потерявшись, ответил Константин Андреевич. – А потом с тобой по телефону разговаривал.

Вспомнив о том разговоре, он поморщился: это ж надо было так перепугаться…

– А вот у меня есть другие сведения, – промурлыкал голос. – Некоторые свидетели готовы дать показания, что ты в субботу утром развлекался со своей рыжей…

– Во-первых, это вранье, – сказал Константин Андреевич, – а во-вторых, в этом нет никакого криминала.

– Так уж и нет. – Голос в трубке рассмеялся. – Рыжая-то до сих пор, наверное, у себя на кухне лежит.

Кто-то ей в голове лишнюю дырку просверлил – как раз в субботу утром. Говорят, что это был ты. Зачем же ты так грубо с девушкой обошелся, Лопатин? А еще следак…

– Дешевка, – сказал Константин Андреевич. – Топорная работа. Такие вещи принято доказывать, а доказать то, чего не было, бывает очень трудно.

Он говорил уверенно, но во рту у него вдруг стало сухо и мерзко, как после недельного запоя: он-то знал, что при желании можно доказать все, что в голову взбредет. Нет, решил он, пьянка отменяется – по крайней мере, до позднего вечера. Надо срочно гнать на работу и начинать что-то делать, пока они еще чего-нибудь не выдумали…

– Никому ничего на придется доказывать, если ты перестанешь валять дурака и отдашь папку, – сказал шантажист. – Ведь ты же все равно это дело запорешь, ты же бестолочь. Ты даже в собственной семье не можешь разобраться… Вот где, к примеру, сейчас твой пацан?

– Не твое дело, – огрызнулся Константин Андреевич.

– Вот видишь, не знаешь… А я знаю.

– Только попробуй его тронуть, мразь, – сказал Лопатин, чувствуя, как зарождается где-то под диафрагмой и стремительной волной растекается по всему телу ледяной холод. – Только попробуй…

– Не шуми, – посоветовал голос. – Мы же мирные, мухи не обидим, а ты обзываешься, как босяк. Следить надо за детьми, Лопатин! Проезжая часть – не место для игр и прогулок. Он же у тебя чуть под машину не попал, папаша ты хренов. Если бы не мы, уж не знаю, что и было бы…

– Где он? – с трудом ворочая непослушным языком, спросил Константин Андреевич. Ледяной, нечеловеческий, какой-то космический холод заполнил его целиком, без остатка, словно следователя прокуратуры Лопатина по самую макушку накачали жидким азотом.