Борис Мишарин - Исцеление Страница 39

— Хирурги по-разному пишутся, — продолжал улыбаться охранник, — Кто на «И», а кто и на «Е».

Уловив смысл, Тимофеев не удержался от заразительного смеха, охранник широко улыбался в ответ, но смех не поддерживал, считая, что неуместно смеяться, когда вокруг еще много страждущих. Смех смехом, но Тимофеев подумал о журналистах, и ему стало немножко не по себе — потому, что растрезвонили бы сейчас на весь мир, что работает доктор в таких стесненных условиях, лечит больных с успехом, а власть не реагирует, не помогает. Им только маленькую зацепку дать — уж они ее раздуют, обсосут, как им выгодно, и преподнесут народу, все здравоохранение обгадят. Он решил спросить проходящую мимо женщину в белом халате:

— Скажите…

— Алла Борисовна, — подсказала она, — заместитель по административно-хозяйственным вопросам, проще сказать — завхоз, Сергей Ильич.

— Алла Борисовна, а журналисты здесь бывают?

— Нет, после открытия ни кого не было, Николай Петрович запретил пускать их сюда и рассказывать им что-либо. Он сказал, что не стоит из-за одного козла всю область марать.

Она хитро взглянула в его глаза, как бы проверяя: понял или нет. Убедившись, что понял, прошла в приемную. Он, думая о том, что доктор, оказывается, еще и политик, двинулся следом, все более и более удивляясь разносторонности Михайлова. Видя все собственными глазами, Тимофеев все же решился переспросить:

— Скажите, Виктория Николаевна, какой все-таки основной профиль ваших больных?

— Профиль один, — с чувством гордости за Михайлова начала Вика, — те, которых ваши профессора и академики вылечить не могут. — Ее гордость перерастала в озлобленность. — Я, например, после аварии ходить не могла. Год мне обещали, второй год — молчали, а третий год говорили, что случай сложный, лечению не поддается. Николай Петрович ничего не говорил, взял и вылечил. Где ваши академики? Пришли бы поучиться или стыдно у простого врача опыт перенимать?

Она смотрела ему прямо в глаза, и ощущал он что-то неуловимо схожее со взглядом Аллы Борисовны, понимал, что права девушка и злится не просто так — накипело на душе за три года, но не мог ничего ответить и отводил глаза в сторону.

В коридоре Сергей Ильич заметил бабушку, ту, что была с трубкой в горле, обрадовался — можно разрядить обстановку здесь и с бывшей больной бабушкой побеседовать. Что она здорова после операции и может говорить — сомнений не вызывало. Он шагнул к ней и спросил о самочувствии, но ответ окатил его, словно кипятком:

— Тьфу, на тебя, говорить не буду — такое светило в дыру загнал, — она плюнула, не попав, и ушла, более не сказав и слова.

«Разрядил обстановку, называется, — усмехнулся про себя Тимофеев, — сговорились они что ли»? Он отмахнулся от Аллы Борисовны, как от назойливой мухи, жужжащей, что разные больные попадаются. Не угодишь всем, не стоит обращать внимания. Понял, что и здесь опростоволосился, взял себя в руки и ответил уже спокойно:

— Не вам, Алла Борисовна, мне оправдываться надо, сам не досмотрел: вот и получил по заслугам. Николаю Петровичу передайте, что, как и договорились, в шесть часов буду, — он помолчал, раздумывая, и продолжил: — Народ, конечно, разный бывает, кстати, вы знаете, как его в народе зовут? — Петрова пожала плечами. — Святой Николай Чудотворец! Спустился святой с небес и вселился в душу доктора — так и зовут верующие: святой Николай Чудотворец.

Тимофеев почувствовал, как обрадовалась его словам Алла Борисовна, видимо, очень уважают здесь все доктора, да и как не уважать за такие дела.

— Про Николая понятно, зовут его так. Чудотворец? Но он действительно чудеса делает, сами видели. Он и мою дочь вылечил, когда врачи признались в бессилии. И нет для меня на земле его святее и лучше!

— А может и правда доктор — святой Николай Чудотворец, — хитро смеясь одними глазами, неожиданно сказал губернатор и, оставив озадаченную Аллу Борисовну, вышел.

Вернувшись к себе в кабинет, Тимофеев остался доволен поездкой, хоть и получил плевок в лицо. Этот плевок превратится в навоз на грядке устойчивости положения, считал он. Вовремя признать и исправить допущенные ошибки, недосмотр, развить и приумножить успех — основы руководящей работы. Он исправит положение, это необходимо Михайлову, жителям области и ему, в том числе. Михайлов в настоящее время, как никогда, нуждается в поддержке моральной, материальной и политической. Если навалятся журналисты всем скопом, начнут чернить, управляемые умелой рукой, подключатся Лаптевы, налоговая инспекция, комитет цен и недолго биться ему в агонии: слаб очень «младенец». Сейчас он, Тимофеев, еще может раздавить его, но кому от этого станет лучше, где польза? А если поддержит, поможет развить успех — реальную выгоду получат все: губернатор, доктор, народ. Прежде всего — народ! Тимофееву вспомнились слова старушки: «Я слепая, сынок, но сердцем вижу, будет тебе удача».

Он улыбнулся и окунулся в повседневную работу: звонил, настаивал, просил, требовал, изучал, подписывал… Время в делах летит незаметно, не всегда удается решить запланированные на день проблемы, всплывает что-то срочное, неотложное и летит в тартарары дневная программа, уплотняя следующий день. Но бывает и так, что успеваешь сделать все, прихватывая даже из последующих дней, да редки такие денечки и не уменьшают они нагрузки, освежая морально.

Заработавшись, Тимофеев чуть было не опоздал на встречу, но приехал вовремя и первое, что увидел перед входом в клинику — тоже скопище машин и слепую старушку, осеняющую себя крестом. Он подошел к ней и сразу заметил, что глаза смотрят на него, а не куда-то вдаль или сторону.

— Еще раз добрый день, бабушка! Догадываюсь, что видите вы.

— Добрый, сынок, добрый! Голос знакомый, — рассматривая его, продолжала она, — с вами, однако, в обед разговаривала?

— Со мной, бабушка, — улыбнулся Тимофеев, — чего же домой не едете?

— Да как же уехать, не повидав своего спасителя — после операции мельком видела, не разглядела совсем с радости. Обязательно хочу увидеть, поклониться в ноги. Как же уехать? Молодая так не видела.

Она стала вытирать платочком набежавшие слезы.

— Пойдемте со мной, — предложил Тимофеев, — взглянете на своего спасителя.

— Не пустят, сынок, охрана не пустит. Ему тоже работать и отдыхать нужно, желающих много, — она показала рукой на стоявшие рядом машины, — чай, не в музее работает. Выйдет скоро, вот и увижу, тридцать лет ждала — часок подожду.

— Со мной пустят, бабушка, договорились мы о встрече заранее, ждет меня Михайлов.

Тимофеев не стал представляться, взял аккуратно старушку под руку и провел в приемную. Оставив ее там, вошел в кабинет, поздоровался за руку и первым делом попросил принять старушку, объясняя в двух словах суть дела.

Михайлов попросил по селектору Вику пригласить старушку, она вошла и упала на колени.

— Он, он, святой Николай Чудотворец, — неистово кланяясь и крестясь, шептала она, — спасибо тебе за труды твои, деяния святые!

Михайлов растерялся, но когда она поползла к нему на коленях, намереваясь припасть к ногам, поднял ее за плечи, прижал к себе, вытирая платочком, бежавшие слезы, попросил:

— Не надо, бабушка, на колени падать, делаю то, что умею, а на колени — ни к чему.

Она, крестясь, вышла спиной, и Михайлов пригласил губернатора присесть. Хотел сам устроиться напротив, но, подумав, сказал:

— Спина устает, у меня кресло удобнее. Неловко как-то получилось — лечить могу все, а принимать благодарности не умею.

Тимофеев смотрел на него — обычный русский мужик с интеллигентным лицом, никакой кичливости и высокомерия. Обыкновенные пальцы, может чуть длиннее, как показалось ему, чем у других, но творящие чудеса. А как любят и обожествляют его больные! И есть за что. «Я бы вообще без спины остался — целый день простоять за операционным столом, еще и оправдываться потом», — подумал он.

Многое увидел сегодня и понял Тимофеев, и стало ему стыдно, что работает Михайлов в таких условиях, мысленно поклялся он, что сделает для него все.

— Рабочий день закончился, может по рюмочке коньяка? — предложил Михайлов.

— С удовольствием, — ответил Тимофеев.

Михайлов нажал кнопку, вошла Вика, достала коньяк и рюмки, порезала лимончик. Он поблагодарил ее нежно и ласково.

— Не удивляйтесь, Сергей Ильич, — улыбнулся Михайлов, — не ловелас я. Вика — моя жена, в положении уже. Скучно дома одной, поработает до декрета со мной, дальше видно будет.

— Не знал, Николай Петрович, очень славная у вас жена.

— Давайте — за встречу, за знакомство, — поднимая рюмку, не дал ему продолжить Михайлов.

Они выпили, закусывая лимоном. Тимофеев заговорил по делу:

— Был я сегодня у вас днем, посмотрел обстановку своими глазами. Творения ваших рук невероятны, но очевидны! До сих пор не верится, что такое возможно в наше время, просто фантастика, и нет у меня слов выразить восхищение и благодарность за исцеление людей! Вчера звонил, хотел переговорить о Лаптеве, сейчас необходимость отпала — завтра подписываю приказ о его увольнении. Такой председатель комитета здравоохранения мне не нужен, не устраивает он область.