Юлия Латынина - Не время для славы Страница 4

– Спасибо, что приехал, – сказал Заур.

– Я рад. Жаль, что Джамал…

Заур нетерпеливо взмахнул рукой.

– Послушай, Кирилл, – сказал Заур, – лицензия на добычу в Чираг-Геране принадлежала покойнику Гамзату. Теперь она принадлежит мне. Признаться, я рассчитывал, что мы найдем нефть, но так уж вышло, что мы нашли газ. Нефть продать легко, а для газа у нас в России есть один покупатель, и он не очень-то хочет пускать мой газ в трубу, а я не хочу его ему продавать. Поэтому мне нравится предложение «Навалис». Оно нравится мне потому, что вместо дешевого газа, который к тому же не пускают в трубу, я буду торговать дорогим товаром, который я могу везти куда хочу. Я не собираюсь строить завод. Я хочу построить республику.

Компьютер светился, как имя Аллаха за бронированным окном, и Кирилл вдруг вспомнил, что Заур по образованию – инженер-нефтяник.

– Это даст работу тем людям, – продолжал Заур, – которые стоят там с автоматом во дворе, потому что им нечего взять в руки, кроме автомата. Это переменит ситуацию в республике, потому что до тех пор, пока здесь не будет работы, люди все равно будут делиться на тех, кто ворует бюджет, и тех, кто бегает по лесам с автоматом и ворует тех, кто ворует бюджет. Из-за этого мегакомплекса я готов продать «Навалис» контрольный пакет за восемьсот миллионов; это меньше, чем предлагает «Тексако», но «Тексако» хочет только газ, она не хочет переработки. Я вложил в это дело пятьдесят миллионов, и вложу еще сто пятьдесят. Личных. За это я хочу тридцать процентов акций. Ты должен вести сделку. Ты должен гарантировать мне, что вы соберете деньги. И, конечно, ты должен объяснить сэру Метьюзу, что это все очень серьезно, и что если мы делаем совместное предприятие, он должен построить весь завод. До шестого уровня переработки. Такого не должно быть, что он получит шельф и вдруг скажет: «А мне нужен только газ». Тогда ему лучше сказать это прямо сейчас, потому что такая вещь мне не понравится. Совсем не понравится. Ты объясни ему, что значит «совсем».

Кирилл помолчал.

– Заур Ахмедович, – сказал он, – вы хотите вложить двести миллионов долларов и получить за это тридцать процентов проекта с потенциальной капитализацией под двадцать миллиардов.

– Будем реалистами, – ответил Кемиров.

Кирилл не нашелся, что возразить. Половина президентов республик, у которых во дворе вооруженные автоматчики жарят барана, попросила бы половину акций от двадцати миллиардов, причем не вложив ни копейки. Другая половина продала бы весь газ республики за пару миллионов долларов, но зато переведенных сразу на личный счет.

– Объясни ему, что если он хочет получить газ, он должен построить завод, – мягко повторил Заур, – а то очень многие обещают висячие сады, а когда они получают газ, как-то все кончается добычей сырья, и они пытаются извиниться десяткой на оффшорном счету. Объясни ему, что мне не нужна десятка. Она у меня и без него есть.

Заур повернулся и пошел вниз, в гостиную.

Гостей стало еще больше: Кирилл не знал почти никого, кроме Гаджимурада Чарахова. Гаджимурад был сын покойного друга Заура, начальника Бештойского РУВД Шапи Чарахова. Как оказалось, сейчас он был мэром Торби-калы. Это был высокий, крепкий мужчина лет двадцати семи, бывший призер чемпионата Европы по вольной борьбе; короткая его стрижка не скрывала сломанных ушей, на боку висел «стечкин». Рядом с ним сидел министр финансов по прозвищу Фальшивый Аббас (он был золотой души человек, а прозывался так потому, что когда-то печатал фальшивые деньги), и сорокалетний русский с приятным плоским лицом и улыбающимися глазами. В гостиной был включен телевизор, и по нему показывали разрушенный взрывом дом.

Баллантайн и Штрассмайер слушали с напряженным вниманием. Гаджимурад, как мог, комментировал, и Штрассмайер был видимо впечатлен тем, что президент республики лично раздал семьям погибших свои собственные деньги.

– Но ведь это довольно большая сумма, – сказал Штрассмайер, – если я правильно посчитал, вы раздали сегодня больше двухсот тысяч долларов. Почему об этом не упоминают в новостях?

– Важно не то, что рассказывают в новостях, – ответил Заур, – важно то, что рассказывают сыновьям. Через сто лет.

– А вы думаете, через сто лет ваш народ будет помнить, раздавали вы или нет свои личные деньги?

– На Кавказе помнят все, – жестко повторил Заур. Властное, в желтой сеточке морщин лицо его усмехнулось, и он сказал:

– Вот я вам расскажу историю. В одном селе была свадьба, и на свадьбу эту, как полагается, пригласили имама. И так как на свадьбе ели горох, то этот имам скушал гороха чуть больше, чем надо. И вот, когда настала пора поздравлять молодых, он встал и почувствовал, что у него тяжко в животе. Он поднатужился, чтобы выпустить воздух, и… ну, словом получилось побольше, чем он рассчитывал. Бедный имам был ужасно смущен. Он бросил и стол, и свадьбу, прыгнул на коня и уехал из села прочь. Он был в таком ужасе, что не появлялся в селе тридцать лет. Но он все-таки очень любил свое село, и вот, когда он был уже глубоким стариком, и ему казалось, что никто его не узнает, он приехал в село, и увидел маленького мальчика, который спешил с букварем в школу. «Эй, мальчик, как тебя зовут и сколько тебе лет?» – спросил имам. «Я не знаю точно, сколько мне лет, – ответил мальчик, – но я родился через двадцать два года, пять месяцев и шесть дней после того, как на свадьбе обделался имам».

Штрассмайер расхохотался.

– Давайте попросим Аллаха о том, чтобы никого из нас не помнили в горах за то же, за что помнили этого имама, – сказал, приветливо улыбаясь, Заур.

Все снова заулыбались, а полный русский захлопал в ладоши.

– А это кто? – тихо спросил Кирилл, наклонясь к Ташову.

Полный русский услышал вопрос и протянул через угол стола руку.

– Михаил Викентьевич Шершунов, – сказал он, – я руковожу УФСБ республики. Террористов ловим. И их пособников.

И, широко улыбнувшись, подмигнул Кириллу, сразу сделавшись похож на удивительно симпатичного плюшевого мишку.

Кирилл вышел из главного дома за полночь. Волны шуршали, как серебряная фольга, ночь пахла морем и горными пряными звездами, и где-то далеко-далеко, за семьдесят километров отсюда, в море на трех ногах стоял красный москит, таранящий жалом в морское дно.

Чья-то тень шевельнулась рядом, и Кирилл, обернувшись, увидел давешнего пацаненка. Его черные глазенки блестели, как у гепарда, и весь он был ладный, гибкий, – настоящий маленький мужчина в серых штанишках и камуфляжной курточке.

– На, – сказал мальчик, и доверчиво протянул ему на ладошках «стечкин».

Кирилл взял пистолет и только тут понял, что он заряжен.

– Ты откуда взял обойму? – похолодев, спросил Кирилл.

Маленький горец засмеялся.

– Оружие – это не игрушка, – сказал Кирилл.

– Я уже взрослый в игрушки играть, – гордо ответил мальчик.

Когда гостей уложили спать, а Михаил Викентьевич Шершунов отбыл из резиденции, обговорив с Зауром кое-какие дела, Заур и Гаджимурад спустились в гостиную.

Там, возле биллиардного стола, стоял Хаген, и загонял шары в лузы с безошибочным прицелом опытного стрелка.

– Что делать с Наби? – сказал мэр Торби-калы, – он так и не написал заявление.

Лицо Заура Кемирова, президента республики Северная Авария-Дарго, на мгновение сделалось отсутствующим.

– Я предлагал Наби компромисс, – сказал Заур, – он отказался от компромисса. Каждый человек в республике должен знать, что бывает с теми, кто отказывается от компромисса.

Хаген кивнул. Кий в его руках ударил по шару с сухим треском капсюля, бьющего по бойку, обреченный шар покатился по ворсу и канул в лузу.

Горный воздух и долгие перелеты сыграли дурную шутку с Кириллом: он проснулся в одиннадцать утра. Сон был глубок, как смерть, и Кирилл лежал несколько секунд в залитой светом спальне с лепным потолком и душистым бельем, мучительно вспоминая, в каком конце мира он находится, и «Мариотт» это или «Хайятт».

Потом за окном раздался пронзительный крик петуха, и сразу задребезжало, заурчало, лязгнуло, – было такое впечатление, что ворочается бульдозер (потом Кирилл увидел, что это был БТР). Кирилл сразу вспомнил, где он, и долго лежал, разглядывая клочок синего-синего неба в прорези тяжелых бархатных портьер.

По крайней мере, здесь было тепло.

Бронированных «мерсов» во дворе не было. Возле ворот охранники дразнили гепарда. В главном доме полные женщины в длинных юбках и тщательно увязанных на голове платках напоили его чаем, и зашедший в кухню Хаген сообщил, что иностранцы с утра полетели с Магомед-Расулом на буровую.

– А какой телефон у Джамала? – спросил Кирилл.

Голова, несмотря на морской воздух, была как чугунная.

– Он в горах. Там связи нет, – объяснил Хаген.

– А поехать к нему можно? – спросил Кирилл.

– Поехали.

За полтора года Торби-кала сильно изменилась. Некогда объездная дорога вокруг города была из одних ям да рытвин. Теперь она превратилась в здоровенную четырехполосную магистраль; по обе стороны ее деловито зарождались заправки и магазинчики.