Михаил Серегин - Когда стреляет мишень Страница 4

— Благодарю, — сухо ответил Свиридов.

— Теперь о деле. Анна Михайловна заявила мне, что коль скоро сложилась такая двусмысленная и опасная ситуация, ей совершенно необходим личный телохранитель.

— А разве у нее нет охраны? — несколько иронично справился Владимир.

— Разумеется, есть. Но она сказала, что в этой роли ее устроите только вы.

— А вы не спросили, откуда она такого высокого мнения о моих профессиональных качествах? — серьезно спросил Володя, внимательно посмотрев на несколько озадаченное лицо Коваленко.

— Разве это имеет значение? — после некоторой паузы отозвался тот.

— Вы правы.

— Стоит обсудить некоторые детали контракта, но все это в случае, если вы изъявите согласие.

Владимир грустно усмехнулся.

— Вы такой занятой человек, Сергей Всеволодович, и все же находите время прислушиваться к капризам своей жены и даже выполнять их. Наверно, вы очень любите ее...

— Так вы согласны? — с выражением некоторого недоумения в смеси с досадой перебил его Коваленко.

— Ну раз я прилетел, то куда же мне деваться? — четко проговорил Свиридов. — Остается только прояснить круг моих обязанностей и сумму, которую я буду получать за обеспечение безопасности Анны Михайловны.

— А какая бы сумма вас устроила? — нетерпеливо спросил вице-президент «Сибирь-Трансойл».

— Я не смогу оценить себя меньше, чем десять тысяч в месяц. И две сразу, — с каменной физиономией человека, не собирающегося сбавлять продекларированную цену ни на грош, заявил Владимир.

— Вы говорите о десяти тысячах долларов? — уточнил Коваленко.

— Именно так.

— Вы полагаете, что стоите этих денег?

— Я стою куда больше, господин Коваленко.

Просто существует такое понятие, как минимальная заработная плата. И я определил размер ее в десять тысяч долларов. Повторяю, это по минимуму. Если мне придется закрывать вашу супругу от пуль или кардинальным образом сокращать бандитскую диаспору Москвы и Подмосковья, то я непременно потребую себе премию, — произнес Свиридов.

Коваленко посмотрел на него взглядом, в котором непонятно чего было больше — недоумения, возмущения или досады. В самом деле, несложно понять преуспевающего делового человека, который вынужден иметь дело с невесть откуда взявшимся подозрительным типом в мятом грязном плаще и потертых джинсах.

Типом, который самым невозмутимым и спокойным тоном требует себе высочайшую ставку и при этом самоуверенно заявляет, что стоит гораздо больше. Возмутительно.

Впрочем, следует отдать должное Коваленко:: он немедленно согласился на требования Свиридова.

— Только один момент, господин Свиридов, — добавил он, — я привык платить большие деньги за действительно классную работу.

Не знаю, на чем основываются такие симпатии к вам моей супруги, на действительном ли положении вещей, надеюсь, что так, или на чем-то ином... Но в случае, если вы совершите прокол, несопоставимый с вашей зарплатой, пеняйте на себя. А пока что я соглашаюсь с затребованными вами условиями контракта. Все формальности уладим чуть позже, а сейчас позвольте мне задать один вопрос: насколько хорошо вы знали Афанасия Фокина?

— Он мой лучший друг.

— Я рад, что вы не говорите: он был моим лучшим другом. Мне не хотелось бы употреблять прошедшее время по отношению к этому человеку.

— Я поверю в его смерть только тогда, когда увижу собственными глазами его труп, — произнес Свиридов. — И если я смогу быть чем-то полезен в расследовании исчезновения Фокина... Разумеется, все это при возможности совмещения моих обязанностей.

— Я подумаю об этом, — просто ответил Коваленко.

Коваленко не смог собственноручно представить супруге вновь нанятого личного бодигарда, потому как на утро у него намечался деловой завтрак с обсуждением ряда важных вопросов по акционированию концерна «Сибирь-Трансойл», одним из руководителей которого он и являлся.

Поэтому в поездке Свиридова сопровождал уже известный ему господин Чечеткин, которого шеф после некоторого колебания все-таки отпустил с гостем из провинции.

Загородный дом вице-президента «Сибирь-Трансойла» находился примерно в тридцати километрах за городской чертой Москвы в одном из престижных районов ближнего Подмосковья.

Вилла нефтяного магната намного превосходила по размерам и роскоши его московскую квартиру. Ее сложно было назвать домом, даже домом очень больших размеров, и все по той очевидной причине, что загородная резиденция Коваленко скорее являла собой комплекс зданий, нагроможденных одно на другое. Венчала всю эту громаду фигурная башенка восточного типа, сильно смахивающая на ту, что Влад видел в Стамбуле.

Она еще более усугубляла впечатление архитектурной эклектичности и разноголосицы, что сразу бросалось в глаза при виде этого эксцентрично и попросту бестолково выстроенного здания.

По всей видимости, несчастный архитектор, воздвигший все эти пропилеи, просто не понимал, что же от него хочет заказчик, и несколько раз менял проект уже в процессе строительства.

— Перестраивали недавно, — заметил обычно несловоохотливый Чечеткин, — Анна Михайловна так захотела.

Охранялась вилла вполне профессионально и очень тщательно. Уже на подъезде к ней метров за сто пятьдесят — двести Свиридов стал замечать замаскированные на деревьях дорожных указателях наблюдательные мини-камеры, многие из которых были применены к элементам местности так ловко, что ни за что не бросились бы в глаза львиной доле проезжающих.

В которую, естественно, нельзя было отнести Свиридова.

У шлагбаума перед основательными железными воротами в кирпичной кабинке сидел человек в защитного цвета полушубке. Он помахал автоматом, приказывая «Ауди» со Свиридовым и Чечеткиным остановиться.

— Да, у вас тут серьезно, — проговорил Владимир. — Чувствуется основательный подход к делу.

— Это все работа Фокина, — прокомментировал Чечеткин. — Это он установил тот порядок, по которому ведется сейчас охранная служба.

...По мере того как автомобиль стремительно поглощал расстояние, отделяющее его от загородного дома Коваленко, Свиридов все чаще ловил себя на мысли, сколь двойственно его вхождение в события последней ночи и в расхлебывание их последствий. С одной стороны, он чувствовал себя обязанным сделать все возможное для того, чтобы найти Афанасия и обезопасить Аню от легко предугадываемой, но всегда тем не менее неожиданной беды.

С другой стороны, он понимал, что, быть может, взялся не за свое дело. Нельзя дразнить собственную память такой магнетически желанной и притягательной близостью к той, которая потеряна для тебя навсегда. Та, вернуть которую может только безумство — безумство судьбы или собственное, самое опасное и непредсказуемое.

Смертоносный, нелепый жребий судьбы.

Все давно потухло, и незачем ворошить угли безвозвратно потухшего костра, — в который раз говорил себе Владимир. Ему уже давно не восемнадцать лет. Он профессионал, и Аня для него отныне только объект тщательной охраны и наблюдения, а не женщина.

Тем более женщина любимая.

И все-таки всякий раз, когда он произносил ее имя — даже мысленно, даже в разладе с собственной совестью, — что-то начинало трепетать в его, как ему казалось, так обманчиво холодной и насмешливо-циничной душе.

Что-то продолжало гореть под мертвым пеплом старого осеннего костра.

Точно так же, как в Москве, его провели в комнату и оставили ждать. В комнате, затененной жалюзи на всех трех больших окнах, было довольно темно, а так как ждать пришлось достаточно долго, то он все-таки заставил себя чуть задремать, надеясь на отлаженные сигнальные системы своего организма. На то, что в нужный момент он всегда успеет проснуться.

Вероятно, он переоценил собственные возможности. Или же степень накопившейся почти за двое бессонных суток усталости. Но только проснулся он не от того, что внутренний таймер скомандовал «подъем».

Просто он почувствовал, что кто-то пристально и неотрывно смотрит на него.

Владимир открыл глаза, и в узкой полосе яркого утреннего света из-под жалюзи на него выплыло неподвижное тонкое лицо Ани.

Свиридов как-то по-собачьи дернул головой, и вся сонливость немедленно улетучилась.

— Ты так хорошо дремал, — медленно, без улыбки и приветствия произнесла Анна, — я даже не решилась тебя разбудить.

В последних словах, как показалось Свиридову, прозвучала оскорбительно тонкая ирония, но неуловимый аромат насмешки улетучился уже со следующими словами Ани:

— Хорошо, что ты все-таки приехал. Я все это время ждала, что ты перезвонишь и скажешь, что нет, дескать, я не пойду на поводу у взбалмошной бабы, которой взбрело в голову, что она в опасности... Такой, знаете ли, каприз заскучавшей жены миллионера.