Андрей Негривода - Месть легионера Страница 4

– В Аяччо, Чиф, на Корсике.

– Не понял! Вы-то вдвоем что здесь делаете?

– Два дня назад вернулись из очередного отпуска. Ждем самолет...

– Понятно... А пока ждете, вас в караул отправили, чтобы без дела не слонялись...

– Так точно!

– Ладно!.. Вечером, после караула, в нашей старой казарме...

– Есть, месье лейтенант! – Стингер улыбался во все тридцать два.

– А я пока в штаб... Неудобно заставлять ждать генерала. – Андрей попрощался со своим сержантом и направился к тяжелым джипам...

...В штабе Паука с момента его, Андрея, последнего посещения практически ничего не изменилось. Те же довольно узкие коридоры, та же дверь в генеральскую приемную с табличкой «Le general Gerardi» и все тот же секретарь – лейтенант Савелофф. Длинноногий, сисясто-попастый, фигуристый, с большими красивыми глазами с длиннющими ресницами... Мари Савелофф...

Она поднялась навстречу вошедшим и проворковала своим грудным голосом:

– Bonjour, monsieur general! Bonjour, monsieur lieute– nаnt Ferry![4]

– Здравствуй, Мари! – Паук, не задерживаясь, проследовал к своему кабинету, бросив на ходу: – Приготовьте, пожалуйста, в комнате отдыха небольшой стол на шесть персон и пригласите туда через час полковника Мюррея, подполковника Брожек и капитана Дворжецки.

– Да, мон женераль! Что сказать приглашенным офицерам?

– Будет небольшой банкет по поводу возвращения в строй боевого офицера. – Генерал притормозил у двери в кабинет и обернулся к Андрею. – Небезызвестного вам, Мари, лейтенанта Фэрри.

– Вы сказали на шесть персон, мон женераль?

– Ваше присутствие обязательно, лейтенант Савелофф!

– Так точно, мон женераль! – отозвалась по-военному девушка.

– Выполняйте! – Паук посмотрел на Андрея. – Чего остолбенел, Чиф? Заходи в генеральские покои, располагайся...

«Ага! Остолбенеешь тут... – Он голодным взглядом смотрел на генеральскую секретаршу. – А юбчонка-то у тебя стала еще короче, лейтенант... Куда же ты теперь пистолет-то прятать будешь, когда и так весь сникерс снаружи?!.»

В голове Андрея, этого неисправимого ни при каких обстоятельствах одессита, порой рождались такие ассоциации, что, как говорят на Украине: «Ни в тын, ни в ворота»!.. Вот и сейчас, когда он увидел «униформу» лейтенанта Мари, произошло то же самое – он вспомнил старый анекдот:

«Обменялись как-то Горбачев и Рейган своими секретаршами в знак чистых и дружеских намерений. Но секретарши, конечно же, были агентами разведок – ЦРУ и КГБ.

Через месяц приходит шифровка в Белый дом: „Заставляют носить юбку все длиннее и длиннее. Скоро стану коммунисткой!“

И шифровка на Лубянку: „Юбки заставляют носить все короче и короче! Скоро будут видны яйца и пистолет!..“...»

...Посмеиваясь в душе над самим собой, Андрей вошел в кабинет вслед за генералом.

– Садись.

Генерал указал на кожаные кресла, которые стояли в глубине кабинета, возле небольшого журнального столика, а сам открыл дверцу крохотного бара, замаскированного под книжную полку, и извлек оттуда початую бутылку «Hennessy XO», два пузатых хрустальных стакана и тарелочку с нарезанным лимоном.

– Хочу выпить с тобой вдвоем, Чиф, vis-a-vis, так сказать... Пока никто не помешал, – произнес Паук, усаживаясь в соседнее кресло. – И я хочу услышать первым, что собирается делать, как служить дальше один из заслуженных моих офицеров, Семьдесят Седьмой Малиновый Берет... Ну, наливай, лейтенант! Чего сидишь, время теряешь?

От подобных предложений отказываться здесь было не принято. Да и зачем? Андрею и в самом деле хотелось немного выпить без того официоза, который наверняка последует на предстоящем сабантуе. Он разлил душистую янтарную жидкость по бокалам и посмотрел на Паука.

– За твое возвращение, Ален. – Генерал поднял свой бокал. – Bon-bon!

– Bon-bon[5] ! – поддержал тост Андрей.

Они чокнулись и выпили коньяк совершенно не так, как это делают гурманы, а по-солдатски, до дна. Граммов по сто пятьдесят, не меньше...

– Наливай! – скомандовал Жерарди.

И Андрей с удовольствием подчинился этому приказу.

По его телу начало разливаться блаженное тепло, а мысли, мчавшиеся до этого в его голове бешеным галопом, умерили свой бег и потекли размеренно и спокойно. Он был «дома»...

«La legion – ma Patrie», – улыбнулся Андрей и посмотрел на генерала.

– Как съездил в Гималаи, Ален?

– Все в порядке, Паук... Все хорошо...

– Даже более чем хорошо, вижу... – Он смотрел на лоб Андрея, где краснела свежей розовой кожей маленькая круглая точка, отметина от недавно зажившего ожога. – Вижу, что и там ты немало преуспел, если Кут Хуми оставил тебе знак «посвященного»... Ты мог остаться там, Ален... Почему же не остался?

– Я иду своей дорогой, Паук...

– Ясно... Может, ты и прав, сынок... Время покажет... Давай выпьем за наше солдатское постоянство и верность долгу.

Они чокнулись и выпили еще раз.

– Что ж. – Генерал поднялся. – Посиди здесь, отдохни. Через час Мари проводит тебя в комнату отдыха на наш общий банкет... А я пока отдам последние на сегодня распоряжения... Не опаздывай, лейтенант!

Генерал вышел и плотно прикрыл за собой дверь, оставляя Андрея наедине с самим собой.

И Филину не оставалось ничего иного, как пуститься в воспоминания. Воспоминания того, что происходило с ним совсем недавно... И уже так давно...

...Был февраль уже 2000 года.

Андрей сидел в мягком, удобном кресле огромного авиалайнера «Boeing 747», уносящего с полуострова Индостан в Европу его измученное бесконечными войнами тело и... Теперь уже, наверное, излеченную душу... Андрей возвращался... Возвращался к своей, такой нелегкой и опасной, уж ему ли это было не знать(!), но такой привычной до обыденности(!!!) работе... Он возвращался, чтобы продолжать служить в легионе...

Он возвращался, мучимый сомнениями, правильно ли он поступает сейчас... Ведь еще десять дней назад он был абсолютно уверен и тверд в своем решении остаться здесь навсегда!.. Здесь, на северной стороне самой высокой горы королевства Бутан, и, наверное, самой красивой во всем Каракоруме вершине Кулагангри. Здесь, на границе с Китаем, где Андрей провел последние три месяца...

Он вновь и вновь переживал в душе эту зиму. Зиму, проведенную среди святых людей монахов-лам, исповедовавших тантрический буддизм, в дзонге со странным для уха европейца названием Кулха Чу (Kulha Chu)...

Декабрь 1999 г. – февраль 2000 г.

«Крыша Мира»

...Дзонг[6] этот был не совсем обычным – это был буддистский монастырь, в котором жили тибетцы. Эти монахи пришли сюда с севера, с Тибета, несколько веков назад во главе со своим далай-ламой, построили на почти отвесной северной стене Кулагангри, на высоте около 4000 метров, свой дзонг и стали здесь жить...

Но... Необычность и даже нереальность в каком-то смысле была в том, что «жители» Кулха Чу были не обычные монахи-ламаисты, а аскеты, исповедующие очень редко встречающееся религиозное направление – тантрический буддизм, – это Махатмы, Белые Братья или Учители Мира.

Когда-то давно, в двадцатые годы прошлого столетия, Рерих, совершивший свое путешествие в Гималаи, для того чтобы увидеть Махатм и отыскать чудесную страну Шамбалу, написал о них: «Это люди, эволюционировавшие в течение прошлых столетий через сотни жизней, подобных нашим собственным. В прошлом они жили, любили, трудились и действовали так же, как живем, любим и трудимся сейчас мы. Они – кровь от крови и плоть от плоти нашей: они часть нашего человечества и ничем от нас не отличаются, кроме, пожалуй, того, что они старше и мудрее нас. Они – земные люди, победившие смерть и достигшие бессмертия... Это люди, обладающие многими способностями, недоступными человечеству, но избавленные от наших недостатков. Это Великие Посвященные, это Звездные Люди, достигшие максимально возможного земного развития. Это люди, которые могут творить чудеса в понимании простолюдинов, ибо обладают многими феноменальными способностями, заключающимися в материализации, телепортации, чтении мыслей. Уникальность и чудесность Махатм заключается в том, что они не просто верят, а по-настоящему реинкарнируют из жизни в жизнь, воплощаясь каждый раз в новой „физической оболочке“... Эволюция Белых Братьев достигла таких заоблачных высот, что само их пребывание в человеческой среде и физическом теле стало для них крайне тяжким и опасным...» Что еще можно добавить к словам великого ученого-исследователя?..

Потому и удалялись они от мира в самые труднодоступные горы, Гималаи. Но... Эти мудрейшие люди все же не скрывали абсолютно своего существования от остального мира, потому что:

«...До тех пор, пока люди с равнин будут сомневаться, будут и любопытство, и искания, а искания стимулируют размышления, порождающие усилия. Но как только секрет нашего существования станет досконально известным, не только скептическое общество не извлечет из этого пользы, но и тайна нашего пребывания будет под постоянной угрозой и потребует для охраны весьма больших затрат энергии...» – говорил великий Махатма Мориа.