Михаил Март - Змеиная яма Страница 4

Подготовительный период прошел безупречно, и в один прекрасный момент они рухнули на постель. Здесь было где разгуляться, и страстная парочка дала волю чувствам, истязая друг друга до глубокой ночи.

Наташа ушла утром и просила ее не провожать. Он смотрел на нее с надеждой, и она кивнула.

– Ну конечно, это не последний раз. Ты уже во мне, я допустила тебя ближе, чем хотела, и вряд ли сумею вытравить то, что разлилось по крови. Мне даже не хочется думать о последствиях.

– Лучше ни о чем не думать. Будем брать от жизни то, что она нам дает.

Наконец-то Геннадию Ивановичу удалось уговорить Настю встретиться, но она не пришла. Он ждал ее час и решил позвонить еще раз.

– Настенька, извините за назойливость, но я уже промок насквозь. Дождик замучил, и цветы вянут.

– Извините, Гена. Так получилось, я не виновата. Подруга уехала на два дня, а ей должны привезти холодильник, вот мне и приходится сидеть на привязи.

– Что же нам делать?

– Знаете что? Раз уж я виновата перед вами, приезжайте сюда. Тут вы сможете обсохнуть. Правда, я не уверена что у нее есть согревающие средства, но я думаю, вы сами сможете сориентироваться. Квартира находится на Калужской площади.

– Какой я дурак, что не позвонил раньше! Лечу на крыльях. Говорите адрес.

И он прилетел. Коньяк, шампанское, вино и все сопутствующие товары заняли две полные сумки, цветы пришлось держать под мышкой.

Скромность однокомнатной квартиры его вовсе не смущала. Первое, на что он обратил внимание, была кровать. Шикарный квадратный сексодром, занимавший половину комнаты. А прелюдию можно сыграть за скромным журнальным столиком в креслах.

Появилась белая скатерть и свечи. Деликатесы, как из рога изобилия, посыпались на стол. Хлопнула пробка из-под шампанского, и искрящийся напиток полился в бокалы. Геннадий предложил тост: «За любовь!»

Прелюдия началась. Знал бы он, чем она закончится… В соседней квартире прелюдия уже закончилась – там полным ходом шла работа.

Зеркала на стене и картины, на которые Геннадий Иванович не обращал внимания, имели особое свойство. Они были прозрачными со стороны стены, где имелись соответствующие отверстия под объективы фото – и видеокамер. Мало того: под журнальным столиком, за спинкой кровати и везде, где только можно, были расставлены микрофоны.

Главный оператор, он же технический редактор, находился в соседней квартире, вооруженный наушниками. Квартира напоминала студию. Здесь стояли фотоаппараты, видеокамеры, магнитофоны, мониторы, и все крутилось, Работало, жужжало, а стрелки индикаторов плясали из стороны в сторону. Процесс шел полным ходом.

Женя Метелкин, который предпочитал, чтобы его называли Евгением Метлицким, суетился возле правой стены, где располагалась на штативах вся аппаратура, следил за каждым движением, происходившим в соседней квартире, через монитор.

В комнате находился еще один человек. Звали его Вадим Журавлев. Он не принимал участия в операторской работе, сидел в кресле и разглядывал свежие фотографии.

– Снимки у тебя получаются – хоть на выставку отправляй, – рассуждал Журавлев. – А тут требуется обычная порнуха с вожделенными мордами.

– Ты не прав, Дик, – отвечал Метелкин, – От порнухи клиента будет воротить, и, кроме злости, в нем ничего не проснется. А злость отразится в первую очередь на мне. Нет, тут нужен деликатный подход. Муж жену или жена мужа должны увидеть в момент их удовольствия, а не животной страсти. Тогда в них вспыхнет обида, а не злость, ущемленное самолюбие, а не ненависть. Пусть муж сволочь, а жена шлюха, но они и в себе начнут искать причины измены, а не приравнивать их к животным.

– Философ.

– Моя философия приносит нам неплохие доходы. И ни одной промашки с клиентами. Платят все без исключения. А значит, мы делаем все правильно.

– Вот здесь ты прав: «Мы делаем». Наш труд не что иное, как коллективное творчество. – Журавлев отбросил фотографии в сторону, а одну положил к себе в карман, – Оставлю себе на память. Уж больно она на ней хороша.

– Нарушаешь устав. Мы не держим архивы и не собираем досье. Не мне учить тебя – идеолога нашего дела. По закону бутерброда, этот снимок непременно попадет не в те руки. Не рой себе яму. У тебя странная манера выхватывать по одному снимку из каждой серии. Ты ими туалет оклеиваешь, что ли?

– Ладно, оставь свою демагогию. Ты хочешь сказать, что с Наташей больше работать не надо?

– Материала более чем достаточно. Аванс Ханс заплатил, через несколько дней он вернется из Германии, и на этом деле будет поставлена жирная точка.

– Надеюсь, ты не собираешься передавать ему «звук»?

– А что там особенного?

– Никаких аудиокассет. И вообще, поверь моему чутью, тут не все так просто. Она клюнула, на меня не потому, что я такой неотразимый, ей что-то нужно от меня. Но пока она еще не готова к серьезному разговору.

– А тебе это надо? Хочешь влипнуть в очередную передрягу? Не можешь жить как все люди?

– Скучно мне с вами. Душа просит алых парусов и попутного ветра. Я же тебе уже говорил, что деньги меня не интересуют. Слишком однообразно мы живем. Изо дня в день одно и то же.

– Нет уж, позволь. Ты у нас принц привередливый. Такого клиента упустили в прошлом месяце и только из-за того, что ты не захотел с его женой в постель ложиться. Ишь какой разборчивый! И я молчу. Не хочешь Машу, бери Дашу. Пожалуйста. Теперь ему алых парусов захотелось. Вон смотри, как Настя работает. С таким крокодилом сидеть рядом страшно, а она вон пьет с ним на брудершафт, а через полчаса кульбиты будет в кровати вытворять.

– Настя шлюха.

– Прекрати. Ты знаешь ее ситуацию. Врагу не пожелаешь, и она занимается этим не из любви к сексу, а из-за любви к ребенку. У каждого свой выбор, но иногда его нет, и приходится идти на крайности… Нет, ты только послушай, что этот боров говорит о своей жене! И не понимает, кретин, что каждая его фраза в тысячу баксов весом.

– Давай-ка вернемся к нашим баранам. Я хочу встретиться с Наташей еще пару раз. Здесь. Мне очень хочется выяснить, зачем я ей нужен.

– Ладно, делай как знаешь.

– И еще. Я хочу, чтобы кто-нибудь из наших ребят; присмотрел за ней. По-моему, она что-то затевает.

– Послушай, Дик, ты сам распределяешь роли: кто, куда, зачем, почему и так далее. Мое дело техника и переговоры с клиентами. Остальное решаешь ты. Все мои идеи принимаются в штыки. А скольких клиентов мы из-за этого упустили!

– Клиентов на нашу жизнь хватит. Женская похотливость и прелюбодеяние – грехи вечные и неискоренимые. Пока они существуют, мы будем процветать.

– Так, тихо, не отвлекай меня, они переходят в постель. Начинается самая работа… Черт! Почему она не зажигает свет. У нас ни одного кадра не получится.

– А ты возьми вспышку и иди в соседнюю квартиру. Извинись и скажи: «Ребята, не обращайте на меня внимания, я тут на стульчике посижу и пофотографирую». Чудак! Это самый сложный трюк – включить свет перед тем, как лечь в постель. Люди к этому не привыкли, и у них может возникнуть подозрение, и все пойдет насмарку…

– Включили! Молодец Настя! Золото! Четко работает.

Дик вновь взял в руки фотографии и начал их разглядывать. Он видел то, чего в момент встречи не замечал. У девушки был очень напряженный взгляд. Она постоянно о чем-то думала.

– Женя, где видеокассета?

– Какая?

– С Наташей.

– В черной коробке на полке. Только не перепутай ничего, я надписей не делаю.

– Ладно.

Журавлев взял видеокассету и вставил ее в магнитолам Со стороны все выглядело не так, как ему казалось.

Страсти за стеной закончились. Настя проводила Геннадия Ивановича далеко за полночь. Она даже не зашла в соседнюю квартиру проститься с Метелкиным – торопилась домой к ребенку.

В поселке Красково, что по Казанской железной дороге недалеко от Москвы, расположился очень милый лесной участок размером в четверть гектара. Крепкий домик в пять комнат с терраской в стиле сталинских построек, беседка, гамак и высокий неприступный забор.

Здесь и проводил свое время Ханс Шефнер вместе со своей секретаршей Ингрид, привезенной им из Германии, Элегантная, умная женщина лет сорока с энциклопедическими знаниями, она умела быть незаменимым помощником, хорошей хозяйкой и отличной собеседницей. Ингрид являлась дочерью друга отца Шефнера, и они знали друг друга с детства. Родители хотели их поженить, когда дети станут взрослыми, но не случилось. Ханс был старше на десять лет и слишком рано начал увлекаться девочками, а Ингрид была слишком целомудренной и больше увлекалась историей, астрономией, географией и даже археологией. Они любили друг друга, но родственной, платонической любовью, а не плотской. Конечно, Ингрид не была синим чулком и имела мужчин, но лишь на одну ночь, максимум на две. Мужской пол для нее ассоциировался с грубым, тупым животным, который можно подпускать к себе только для удовлетворения собственных страстей. В остальном она была самодостаточна, независима и свободолюбива.