Безымянный - Игра с летальным исходом Страница 4

Большеданов, правда, пытался возражать против ликвидации филевского лидера – Ноздря. Фамилия авторитета, который «качал права» в Филях, была не Ноздрев, а Ноздырев, поэтому звался он не уничижительным женским именем Ноздря, а странноватым, но несомненно мужским и более твердым – Ноздрь. Коренные москвичи произносили по-московски, с ударением на первом слоге – Ноздарь.

Пашка заявил, что за Ноздрем и его «фильками» – крупный долг: Ноздрь не полностью расплатился за свое недавнее освобождение. За ним еще восемь тысяч долларов. Ситуацию Пашка держит, якобы, под контролем, по его сведениям, деньги сейчас активно собираются. Если сейчас «Белая стрела» уберет Ноздря, деньги пропадут.

Никитин вздохнул и, жестом прервав Большеданова, ответил:

– Не мелочись, Паша. Пятьдесят лимонов не такие деньги, чтобы из-за них откладывать принципиальную, историческую по своему значению перестройку наших отношений. Потому что речь идет о самой схеме финансовых отношений с ОПГ.

Что она представляет из себя сейчас?

Сейчас мы ловим преступников, сажаем их и берем выкуп за освобождение.

То есть, фактически, мы существуем с ними на равных. Закон они нарушают по своему усмотрению, без оглядки на нас. Они оглядываются только на Уголовный Кодекс. И то – только когда их ловят.

Наша работа строится по алгоритму, задаваемому московским криминалитетом: в основе лежит само преступление – расследование следует уже за ним, и определяется составом самого преступления. Мы же при всем при этом отвечаем и за уровень преступности в Москве. Я лично отвечаю. Не только перед своим начальством и в глазах населения, но и по существу.

А воздействовать на этот уровень, при сложившейся системе взаимоотношений с криминальным миром, мы, фактически не можем.

Уровень наших с ними взаимоотношений – дворовый: кто кому «морду набьет», тот и права качать будет.

На мой взгляд – это просто варварство.

Отношения физиологической соревновательности остались в первобытном прошлом цивилизации.

Сегодняшний мир развивается на идеях конвергенции и единого социального пространства. И только мы, силовые структуры, строим отношения с теневыми силовиками по давно похороненному в цивилизованном мире принципу – «у кого дубина больше».

Формально – мы развиваемся вместе со всем остальным миром – у нас появились новые методы расследования, электронная аппаратура, новейшее оружие, технические средства, на нас работает наука. Однако на деле все это означает лишь одно – мы выстругали себе новую большую дубину, показываем ее сопернику и пытаемся его этой дубиной запугать – смотри мол, мы – сильнее.

Это – варварство, даже более того – это дикость, борьба первобытных племен. Ведь в ответ противник примется строгать себе еще большую дубину, чтобы запугать нас.

Слепому видно, что логика этого процесса уводит в дурную бесконечность.

Мы забываем, а может быть и вовсе не знаем о том, что передовые позиции в развитии современной науки принадлежат сейчас социологии, психологии и логистике.

К сожалению, познания в социологии большинства наших сотрудников руководящего звена не распространяются дальше шестого пункта личного дела. А самые крупные наши «знатоки» психологии считают ее вершинным достижением теорию Ломброзо, и такой, ивините, букварь, как адаптированные для массового сознания коммерческие книжонки Дейла Карнегги, столь популярные у нас.

– Вы, еб вашу родину-мать, взрастившую вас такими идиотами, – рассвирипел Никитин, – может быть ждете, когда появится такое же сраное пособие: «Как поймать преступника»? И будете по нему составлять планы оперативных расследований? А вам останется только лизать жопу своему начальнику и пизду его жене?

Тут Никитин сообразил, что начальник-то – он сам, жены у него никакой нет и никогда не было. Это его рассмешило и успокоило. Ради красного словца, как говорится… Да, занесло…

– Впрочем, я отвлекся…

Спроси я у любого из своих подчиненных, что такое логистика, с условием, – если не ответит – уволю – я завтра же останусь вообще один. Короче – уровень нашего с вами развития чрезвычайно низок, может быть, поэтому мы ничего кроме размахивания дубиной не смогли придумать в наших отношениях с криминальным миром.

Да и наши финансовые отношения с этим миром – далеки от совершенства. Сказать точнее просто неудовлетворительны в ряде случаев.

Это отношения дух субъектов, встретившихся на «большой дороге» и рвущих из рук друг у друга кошелек третьего.

И здесь все упирается в тот же самый сакраментальный вопрос: кто сильнее? И здесь тот же самый социальный «бобидиллинг» – подростковая инфантильная забава накаченных идиотов.

Никитин сделал паузу, обвел взглядом лица своих подчиненных.

Серега Коробов был явно озадачен открывающейся перспективой. Его заботила свалившееся буквально в первый же день на его плечи ответственное задание. В операциях по ликвидации он участвовал не раз, даже руководил некоторыми, но сам еще ни разу не разрабатывал и не проводил. А тут сразу такой объем работы.

Прилуцкий сидел раскрыв рот. Видно Госплану структурные перестройки такого масштаба и содержания были в диковинку. «А что же я должен буду планировать-то?» – написано было на его лице.

Генка Герасимов смотрел на Никитина во все глаза и впитывал каждое слово. Кажется он уже догадался, куда клонит Никитин. И не только догадался, но и сумел оценить перспективы.

Большеданов хлопал глазами и, как видно, ничего пока не понимал. Пашке всегда приходилось разжевывать суть любой идеи. Но уж если схватит – мертво. Судя по вытаращенным глазам и нервно барабанящим по столу пальцам – пока, значит еще не схватил.

Иван Иваныч сидел с такой неизменно непроницаемой тупостью в лице, что вроде бы и непонятно было – дошло до него что-нибудь или нет. Впрочем, непонятно только для тех, кто его не знал. Никитин ясно читал на его лице мысль, бывшую единственным его достоянием: «Все, что вы говорите – херня это интеллигентская. Давайте все их к нам в „Матросскую“ – опустим в два счета!»

– Надеюсь, я достаточно наглядно изложил вам сложившуюся ситуацию, – продолжил Никитин, – чтобы вы прониклись необходимостью принятия следующего предложения. Оно заключается в принципиальной модернизации наших отношений с криминальным миром.

Мы, фактически, даем новое содержание социальным функциям, заново распределяем социальные роли.

Ответственность за уровень преступности мы возлагаем на сам криминальный мир, одновременно связав ее с нашими экономическими с ним отношениями.

Я предлагаю ударить по преступности экономически – долларом.

Каждому виду преступлений, совершаемых сейчас в Москве, должен соответствовать своеобразный налог, с помощью которого мы будем иметь возможность регулировать число преступлений этого вида.

Это даст нам возможность влиять, кроме всего прочего, на структуру преступности.

Верхушки криминального мира, – причем я думаю, целесообразно будет проследить за сохранением их районной автономности, – будут сами, исходя из своих финансовых возможностей, определять, сколько и какого рода преступлений должно и может совершиться на их территории в предстоящем отчетном периоде. Потому что, за каждое преступление, повторяю, – за каждое – они должны будут с нами расплатиться по специально разработанному дифференцированному тарифу.

Такой принцип отношений дает нам сразу несколько преимуществ.

Во-первых, – социально-качественное наполнение конкретной преступности.

Высокий уровень предлагаемого мною налогообложения приведет к тому, что резко снизится число случайных и материально немотивированных преступлений, например, изнасилований. Совершаться будут прежде всего так называемые рентабельные преступления, прибыль от которых будет превышать затраты на них и налог, который мы введем. Я предвижу увеличение числа ограблений, разбойных нападений, случаев мошенничества, воровства.

Зато, с другой стороны – сокращение, как я уже говорил, изнасилований, убийств, хулиганства, и других преступных действий, не приносящих дохода.

Кроме того, конкретной величиной налога мы можем влиять и на социальную дифференциацию рентабельных материально мотивированных преступлений.

Ведь придется десять раз подумать, прежде чем выбирать объект, например, ограбления. Стоит ли грабить человека, доход которого не превышает пятисот долларов в месяц, если эти пятьсот долларов взимать в качестве налога за каждое ограбление.

Я, конечно, цифры сейчас называю, как говориться, от фонаря, здесь многое еще предстоит продумать нашим экономистам, но суть не в этом.

Представьте, какие возможности это открывает для нас. Мы фактически ликвидируем преступность в социальном пространстве с низким уровнем доходов. Нападать на небогатых людей станет невыгодно.