Фридрих Незнанский - Последняя роль Страница 4

— Тебе положить чего-нибудь?

— Спрашиваешь! Я хочу попробовать всё, что ты приготовила.

— Для этого тебе придется шевелить челюстями до самого утра.

— Я к тому готов, — кивнул Александр Борисович.

На экране телевизора закружился, заискрился и зашумел «Голубой огонек». За последующие полчаса Турецкий успел перепробовать добрую половину всех яств, произнести четыре тоста и разлить по фужерам бутылку шампанского.

И тогда его вдруг пробило на сантименты.

— Ир, — сказал Александр Борисович проникновенным голосом, глядя на жену мягкими, мерцающим взглядом. — В том году я умер, причем два раза… Первый раз, когда просто выключился свет… Я взрыва не слышал, просто вдруг стало темно… А потом, в темноте я услышал твой голос… И вернулся. Оказалось, что это совсем не страшно… Просто как уснуть и проснуться… А потом я умер по настоящему… Внутри меня больше не было желаний — пустота быстро наполняется, — и она наполнилась… Подозрительностью… Злобой… Ревностью… Ир… Прости меня за все… Я вернулся…

Ирина прикрыла ладонь мужа своей ладонью.

— Прости, что дала тебе повод, — тихо сказала она. — Я не могла честно сказать ни тебе, ни себе, что где-то в глубине души, я тебя винила за… нашего нерожденного ребенка.

Турецкий хотел что-то сказать, но Ирина легонько коснулась его губ пальцами.

— Тссс. — Она улыбнулась. — Я сейчас скажу и больше никогда не буду… Прости, что всю свою преданность, теплоту, любовь перенесла на Васю.

Александр Борисович снова хотел что-то сказать, но и на этот раз теплые пальцы жены легли ему на губы.

— Что он стал мне… как сын, — продолжила она. — Прости, что при этом забыла о тебе.

Александр Борисович пристально разглядывал лицо жены, так, словно увидел его впервые. «Она по-прежнему красива, — думал он. — Эта женщина вообще не стареет. Не то что я — старый барбос. И что она во мне нашла? Желчный, злой, вечно недовольный… Нет, я бы на ее месте давно бы бросил такого кретина. Однозначно».

— О чем задумался? — спросила Ирина.

— Да вот думаю, какая ты у меня красавица.

— Ты только сейчас это разглядел? — кокетливо поинтересовалась Ирина.

— Видимо, да.

Ирина вздохнула:

— Балбес.

Александр Борисович тихо засмеялся. Потом плеснул в фужеры шампанское и провозгласил:

— За тебя, Ир!

— За тебя, Саш! С Новым годом!

Они чокнулись фужерами и выпили.

— А все-таки здорово, что мы с тобой сегодня одни, — сказал Турецкий, глядя на жену мерцающим взглядом. — Когда бы еще удалось так поговорить.

— Ты прав. Стоило ждать Нового года ради одного такого разговора. Ведь в другое время тебя никаким калачом не заманишь домой. Целый день где-то бегаешь. Придешь, поешь и — бегом в свой «кабинет».

— Неужели я так делаю? — удивился Александр Борисович.

— Угу, — кивнул Ирина, глядя на Турецкого поверх фужера смеющимися глазами.

— В таком случае, я действительно балбес!

Турецкий допил шампанское и отодвинул от себя тарелку.

— Что-то я не то говорю, Ир, — сказал он, не отводя взгляда от лица жены. — Знаешь, что я подумал?

— Что?

— А ну его это застолье… — С этими словами Александр Борисович передвинулся на диване, так, чтобы быть поближе к жене. — В народе как говорят?

— И как же? — лукаво улыбнулась Ирина.

— Как Новый год встретишь, так и проведешь!

— Неужели это правда?

— Конечно. Народ зря не скажет.

Александр Борисович обнял жену и поцеловал ее в губы. Ирина смешливо поежилась.

— Сашка, дурень… Ну, где у тебя мысли, а? В каком месте?

Турецкий взял руку жены, поцеловал и положил себе на плечо. Потом вновь принялся целовать лицо жены — такое знакомое и такое незнакомое, такое милое и такое строгое.

— Ой! — с смехом сказала Ирина. — Что-то мне шампанское в голову ударило…

— Тебя это расстраивает? — осведомился Турецкий, на секунду прервав поцелуи.

— Наоборот. Мне этого так давно не хватало.

Она обхватила взлохмаченную голову Турецкого и прижала ее к груди.

Проснувшись рано утром, Турецкий сходил на кухню и выпил рюмку ледяной водки, закусив ее вчерашним салатом, который, постояв ночь в холодильнике, стал в десять раз вкуснее. Если и было похмелье, то после рюмки водки его как рукой сняло.

Александр Борисович выкурил сигарету, вмял окурок в пепельницу и вернулся в спальню. Некоторое время он стоял перед кроватью, глядя на спящую жену и улыбаясь. Всё-таки Ирка обалденно красивая женщина, подумал он. И как она со мной живет, с таким ослом? Могла бы найти себе какого-нибудь олигарха… Они нынче любят умных да красивых. Глупые куклы с ногами от ушей их уже не устраивают. Внезапно в голову Турецкому пришли стихи. Он присел на край кровати и тихо зашептал.

Твои глаза — как чистые озера,

Где крохотные камушки на дне,

Где водорослей тонкие узоры,

Где сам я отражаюсь в глубине…

Ирина улыбнулась во сне.

— Ты моя лапа, — прошептал Турецкий, наклонился и осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал жену в щеку.

Затем примостился рядом и, сладко зевнув, тут же уснул.

Проснулся он спустя три часа. Ирины рядом не было, но из комнаты раздавался ее негромкий голос — она с кем-то беседовала по телефону.

Александр Борисович лежал в постели и, весело щурясь, поглядывал в окно. Настроение был отличное. Он знал, что сейчас встанет, пройдет на кухню, достанет из холодильника пару вазочек с салатами, графин с недопитой водкой, огурчики и… При мысли об этом «и» на душе у бывшего «важняка» стало тепло и уютно.

Ирина в гостиной положила трубку. Послышались ее легкие шаги, дверь распахнулась и она вошла в спальню.

— А, ты уже проснулся. Как самочувствие в первый день нового года?

— Лучше, чем в последний день старого. А ну-ка, иди сюда! — Турецкий хлопнул ладонью по постели.

Ирина села на кровать, наклонилась и поцеловала мужа в губы. Лицо ее, однако, выглядело встревоженным.

«Плохие новости», — понял Александр Борисович и почувствовал, как отличное настроение куда-то улетучивается. Ни дня без плохих новостей. Когда же это кончится!

— Ир, кто звонил? — тихо спросил Турецкий.

— Алина. Моя троюродная сестра из Астрахани.

— Это которая? Такая двухметровая дылда с рыжими волосами?

Ира покачала головой:

— Нет. Невысокая, черненькая. У нее отец татарин.

— А, помню, помню. Зажигательная дамочка. И чего она хотела? Уж не в гости ли решила пожаловать? Если так, то я согласен. Завсегда рад хорошенькой женщине.

— Сань, прекрати юродствовать.

— Оп-па. — Александр Борисович нахмурился. — Кажется, я не «догнал» ситуацию, как говорит наша дочь. Что случилось?

— У Алины маленький сын — Марат.

— Да-да, я помню, — кивнул Турецкий. — Маратик. Славный мальчуган. С ним что-то случилось?

— Случилось, Сань. Он попал под машину. Множественные повреждения внутренних органов. Нужна операция.

Турецкий взлохматил пятерней волосы.

— Н-да, дела. Мы можем чем-то помочь?

Ирина пересела на диван и задумчиво сложила руки на груди.

— Ир, так чем мы можем помочь? — повторил вопрос Турецкий.

Ирина вздохнула:

— Боюсь, что почти ничем. Операция очень дорогостоящая. Нужно отвезти мальчика в Германию. Мужа у Алины, как ты помнишь, нет. Родители ее далеко не миллионеры, даже наоборот. Живет в заводском общежитии. В общем, деньги взять неоткуда.

— Так надо обратиться с призывом к каким-нибудь спонсорам. Дать объявление в Интернете и так далее.

— Уже давала.

— Ну и?

— Собрала только четверть суммы.

— Значит, надо еще раз бросить клич.

— Она готова, но времени уже нет. Через пять дней Марата нужно везти в клинику. Иначе всё.

Александр Борисович задумался.

— Черт, и мы с тобой нынче не при деньгах. Нинке за семестр не заплатили. И за ремонт машины я еще не расплатился. Сколько хоть нужно-то?

— Вместе с реабилитационным курсом тридцать тысяч долларов.

Турецкий присвистнул.

— Ого!

— Вот тебе и ого. Жалко мальчишку. Очень способный парень. С четырех лет на пианино играет. Сейчас в музыкальной школе для одаренных детей по классу композиции учится.

— Сколько ему сейчас?

— Как Ваське. Десять. — Ирина страдальчески сжала пальцы. — Черт, и ведь ничем нельзя помочь.

Александр Борисович помолчал.

— Да, сумма большая, — выдал он, наконец. Протянул руку и погладил жену по плечу. — Ну, зая, не расстраивайся ты так. Я попробую что-нибудь придумать. У меня много знакомств, ты же знаешь.

— Не думаю, что твои знакомства тут помогут, — грустно сказала Ирина. — Никто не захочет отстегнуть с барского плеча тридцать тысяч. Это ведь не вложение денег, а акт милосердия. На это мало кто способен.