Безымянный - Отмороженный (Гладиатор) Страница 4

Он в этот момент уже шел по Тверскому бульвару, на котором кроме него не было видно ни души. Визг тормозов впереди, на перекрестке бульвара с пересекающей его улицей, заставил Ивана бросить взгляд вперед.

В самом центре перекрестка, точно на осевой бульварной линии остановилась БМВ и еще заканчивала откатное инерционное движение назад после резкого торможения, как Иван уже покинул линию огня вдоль бульвара, на которой он оказывался единственной и очень удобной мишенью для стрелков, вполне возможно, сидящих в машине, и нырнув в сторону, пересек проезжую часть бульвара и скрылся в первом попавшемся дворе.

Он еще не связал окончательно появление машины с интересом к своей персоне, но хлопнувшие вслед за этим дверки и звуки топота ног торопливо бегущего человека, развеяли его сомнения.

Охотились на него.

Заигрывать со смертью не входило в планы Ивана.

Он относился к ней глубоко и серьезно и вовсе не стремился в положение человека, который оказывается смертен внезапно. Поэтому он не стал дожидаться, когда человек, идущий по его следам, продемонстрирует уровень своей квалификации и степень профессионализма.

Перемахнув два-три каких-то забора, Иван вышел на соседнюю улицу, и его едва не сбили с ног сворачивающие во двор «Жигули». Он остановился прямо на пути машины и ее водителю волей неволей пришлось остановиться.

Иван прыгнул к дверце, рванул ее на себя и правой рукой сгреб водителя за воротник кожаной куртки. Тот еще не успел донести руку до внутреннего кармана, что у него там было – нож или пистолет, Ивана не интересовало – как Иван выдернул его из-за руля и шмякнул с размаха о стену дома.

Через десять секунд Иван уже выруливал на южный радиус.

Он знал, что пока владелец «Жигулей» и кожаной куртки доберется до телефона и сообщит в ГАИ номер своей машины, пройдет две-три минуты. Это время нужно использовать максимально эффективно.

Через минуту он сворачивал на Садовое и еще полторы минуты двигался по часовой стрелке с максимально разрешенной скоростью. Затем свернул направо в первый разрешенный поворот, остановил машину и выскочил из нее, оставив мотор включенным, а дверку незакрытой.

Зачем, он и сам не мог толком сказать. Вероятно, в надежде, что незапертая машина обязательно привлечет чье-нибудь не слишком законопослушное внимание, а работающий двигатель сам собою спровоцирует желание прокатиться в более укромное место, где машину можно будет основательно ободрать.

Впрочем, о машине он забыл, едва оторвался от ее руля.

Чувство опасности не ослабевало, хотя и не было столь острым, как в тот момент, когда он оказался на линии огня.

Ноги машинально несли его к ближайшему вокзалу.

Это было не самое безопасное место, напротив, во многих отношениях это место всегда представляло большую опасность, чем любой другой московский закоулок.

Дело в том, что москвичи, при всей их пестроте и многообразии, представляют собой в чем-то очень однородную массу.

Иван не был коренным москвичем, и в минуты нервного напряжения его чужеродность этому городу проявлялась в нем настолько ясно для него самого, что обретала чуть ли не визуальную плотность. Он становился чужим, но и московское население, озабоченное исключительно собой и решением только своих проблем, проявляло к нему, чужому, повышенное равнодушие. И любой заинтересованный взгляд в его сторону был для Ивана камнем пущенным ему в висок, камнем, от которого нужно уклониться.

Это было, словно бег по пустыне, по однородной массе песка, где каждый отличный от этой массы камушек, кустик, зверек приковывает повышенное внимание. В пустыне труднее спрятаться, но зато и гораздо легче обнаружить присутствие человека.

На вокзале – совсем иначе.

Однородная масса москвичей оказывалась на вокзалах столь разряженной неимоверным количеством «гостей столицы», что окружавшая Ивана пустыня превращалась в восточный базар, где не протолкнешься без стычки от одного товара до другого, где под каждым цветастым халатом может оказаться припасенный для тебя кинжал или пистолет, где у каждой узкоглазой красавицы между грудей или между бедер припрятана ядовитая кобра, поражающая тебя, стоит тебе на секунду расслабиться.

Вокзал для Ивана – это какой-то кошмар, где он во всяком прошедшем мимо человеке вынужден подозревать потенциального врага, настолько легко профессионалу принять вид ожидающего свой поезд приезжего из какой-нибудь Тьму-Таракановки.

И все же Иван стремился на вокзал.

У него были свои принципы организации контакта с противником. И они его еще ни разу не подводили, иначе у него не было бы возможности убедиться в их справедливости еще раз.

Он ставил противника в тупик логикой своего поведения. Вернее – отсутствием всякой логики.

Он забивался в такой угол, откуда был только один выход – под прицельный огонь его преследователей. Он ловил соперника на живца, на самого себя, на свое тело.

И это срабатывало безошибочно, стабильно и каждый раз в его пользу.

Пока тот, кто хотел его убить, искал в его действиях скрытого подвоха, пока выбирал из десяти удобных для поражения позиций наиболее удобную, пока пытался понять, почему Иван так настойчиво стремится ускорить свою смерть, он терял темп, упускал время, давал Ивану возможность проанализировать свою безвыходную с виду ситуацию, сконцентрироваться и сосредоточиться и найти единственно возможный выход. Иван очень хорошо, лучше, чем кто-либо и когда-либо стремившийся его убить, знал пути, по которым ходит смерть.

И сам ходил по ним не раз, ведя ее за собой.

И в зале ожидания Павелецкого вокзала, куда его занесло инстинктивно, он сидел, полузакрыв глаза, оставив между ресницами щели ровно настолько, насколько необходимо, что бы фиксировать движение вялых пассажиров в полусонном зале и был уже готов к мгновенному действию, когда волна щекочущих нервы обнаженностью смерти ощущений подняла его навстречу пулям и заставила на долю секунды опередить направленные в него выстрелы.

Госпожа Смерть вновь побывала рядом и потерлась об него своим лобком, провела по его губам набухшими возбужденными и возбуждающими сосками, ласково потрогала за яйца и поцеловала ствол его пистолета.

Он чувствовал опустошение и глубокий покой разливающегося по жилам удовлетворения.

«Я тебя люблю», – запоздало признался он той, близость с которой пережил несколько минут тому назад…

Глава II.

Происшествие на вокзале поставило серьезную проблему не только перед Иваном, но и перед Крестным.

О его задании-просьбе, о ликвидации Кроносова, знали только два человека – он, Крестный, и сам Иван. Если Иван сочтет, что попытка его убить сразу после завершения задания не простое совпадение, их доверительно-»родственные» отношения грозят обостриться до предела. Крестный знал, что Иван не любит, когда кто-либо берется распоряжаться его жизнью. Если Марьев идет навстречу смерти – это только его выбор, только его желание.

Человек, который его подставил, может считать себя покойником.

Конечно, Крестный мог уйти в глухую оборону и ждать, когда Иван опомнится, когда пройдет его обида и он начнет рассуждать спокойно. Людей у Крестного хватало, чтобы соорудить себе охрану, не хуже, чем у Кроносова.

Крестный горько усмехнулся.

Во всех московских газетах сегодня красовались некрологи с сообщением о «скоропостижной неожиданной смерти от сердечного приступа председателя совета директоров „Интегралбанка“ Сергея Владимировича Кроносова», выражались сожаления и соболезнования и прочая мура.

Газетные писаки изощрялись друг перед другом, кто во что горазд. Доказательств ни у кого не было и быть не могло, но предположения об убийстве строил каждый второй, благо повод был налицо – миллиардный кредит все еще отягчал счета «Интегралбанка», хотя сообразительные чиновники из министерства финансов уже воспользовались ситуацией и подготовили к очередному заседанию правительства проект решения об отзыве кредита в связи с дестабилизацией ситуации с руководством банка.

Кое-что о целях, на которые должны были пойти миллиарды, чуть не зажатые Кроносовым, Крестному было известно, и беря в руки некоторые из газетенок, упражнявшихся в красноречии, он иной раз вздрагивал от точности попадания. И тогда проблема собственной безопасности начинала беспокоить его еще сильнее. Он опять вспоминал необъяснимое происшествие с Иваном, и вконец расстраивался.

Сам Крестный считал стрельбу на вокзале чистой случайностью, никак не связанной с ликвидацией Кроносова. Он просто не хотел допускать такую возможность.

О том, что заказ идет через него, знали только сами заказчики, которых он никогда не считал серьезной силой в своей игре, настолько они были несамостоятельны и слабовольны. Они имели деньги, имели возможность их иметь, но для этого им нужен был он, Крестный. Он это знал и, завершив «обязательную программу», позволял себе «вольные упражнения», тасуя колоду интересов людей с которыми он сталкивался так, как хотелось ему и в любой ситуации имея пару тузов в рукавах.