Данил Корецкий - Антикиллер-3: Допрос с пристрастием Страница 40

– Ну делайте же что-нибудь! Ищите его! Что вы стоите?!

Группа начальников стояла особняком и обсуждала происшедшее, а может, просто болтала. Прибыв на место резонансного убийства, они выполняли обязательный ритуал – теперь в суточной сводке напишут: «На место происшествия выезжали начальник УВД Тиходонска полковник милиции Иверин, прокурор района полковник юстиции Басманный, начальник отдела по раскрытию убийств УВД города Синюков, начальник Центрального РОВД Савушкин, начальник Центрального УР Рожков… И кстати – начальник оперативного отдела РУБОП Коренев». И сразу вышестоящему руководству станет ясно – не зря едят свой хлеб их подчиненные: вон как стараются, из кожи вон лезут, делают все, что в их силах! И действительно, начальники уже сделали все, что могли, – затоптали следы, внесли сумятицу в работу СОГ,[34] сорвали применение служебно-розыскной собаки…

Лис подошел, поздоровался.

– Видишь, оказывается, твоего фигуранта подстрелили, – сказал полковник Савушкин. – Не знаю, что он здесь делал… Завтра допросим, выясним.

Говорил он молодцевато и уверенно, как и положено дельному и толковому руководителю. Эта молодцеватость и уверенность предназначались Иверину – все думали, что он является старшим на месте происшествия. Хотя на самом деле старший тут следователь прокуратуры, и первое, что он должен был сделать, – удалить посторонних, а посторонние – это как раз все те, кто не входит в СОГ, какие бы должности они ни занимали и какие бы погоны ни носили. Но мало находится таких принципиальных и характерных следаков, да и карьеры их, как правило, быстро заканчиваются. Служебный рост требует «гибкости» и «дипломатичности». На лишенном изысков простонародном языке это свойство называют: «Знать, где лизнуть, а где гавкнуть».

– Вряд ли вы его допросите, – с грубой прямолинейностью сказал Лис. – А здесь во дворе его первая жена живет, вот и сын нервничает… Он их навещал регулярно…

Потом бестактно прервал беседу, покинул тусовку, подошел к стене над силуэтом, извлек ручку-фонарик, посветил, потрогал рукой старую кирпичную кладку и принялся внимательно осматривать широкие швы, заполненные старым, но еще достаточно прочным цементом.

– Ладно, я поехал, – сказал за спиной Иверин. – Нашли гильзы?

– Пока нет, товарищ полковник, я выставлю пост до утра, а по светлому времени дополнительный осмотр сделаем, – доложил Савушкин. – Обязательно найдем!

– Не обязательно, – вальяжным тоном знатока добавил Синюков. – Если из револьвера стреляли, то их и не будет!

И снова Лис перебил высокопрофессиональную дискуссию специалистов:

– Стреляли из «ТТ», вот пуля торчит в цементе. Надо ее сфотографировать и аккуратно вынуть пинцетиком… И жену надо допросить, она в четвертой квартире живет. Да и Ивана тоже…

– Молодец, Коренев, – похвалил Иверин. – И приказал: – Ну, что стоите!

Утратившие было активность участники осмотра засуетились. Криминалист сфотографировал крупным планом едва заметно торчащий из кладки торец латунного цилиндра, потом осторожно раскачал его, извлек и опустил в пакетик, Рожков и два опера устремились в четвертую квартиру, следователь выписывал повестки возможным свидетелям. Первоначальные следственные действия обрели второе дыхание.

Уже садясь в машину, Иверин сказал своему заместителю, который как фигура второго плана в сводку не войдет:

– Он хороший опер, этот Коренев, только какой-то… Высокомерный, что ли… С людьми не может ладить… Или не хочет.

– Так он это убийство и проворонил, – поддержал заместитель, показав, что хочет когда-нибудь выйти на первый план. – Преступные авторитеты – его линия. Значит, должен был спрофилактировать…

Иверин покосился, хмыкнул, но ничего не сказал. Вскоре примчался взъерошенный Фомичев.

– Извините, Филипп Михайлович, пробки, еле пробился… Но первоначальную информацию собрал – Валет жив, его оперируют в БСМП.[35] Хотя состояние плохое…

Взяв опера под руку, Лис вывел его из подворотни и тихо, чтобы никто не услышал, проговорил на ухо:

– Обойди аккуратно всех бандюков, пусть уберут машины с дороги. Скажи – я распорядился. А Питон пусть подойдет ко мне, потолкуем. И будь наготове, может, сразу его и свинтим.[36]

Фомичев кивнул.

– Точно, похоже, его работа. Где толковать с ним будете?

Лис осмотрелся и показал в глубь двора.

– А вот там, под навесиком. Там сухо и лишних глаз нет…

– Я понял! – Фомичев крутанулся на месте и растворился в толпе милиционеров и пробившихся сквозь оцепление зевак. Но через пять минут вернулся.

– Питона нет в городе! – без предисловий сообщил он. – Уехал на Кипр неделю назад. Помните, я докладывал – там у него дом…

– Помню, помню, как же…

– Это специально, для алиби! – возбужденно продолжал оперативник.

– Похоже… Но как-то уж слишком просто…

– Да он и сам не очень сложный, Филипп Михайлович!

– Тоже верно. Ладно, давай по домам. Завтра все обсудим.

Лис прошел сквозь роковую подворотню и вышел на улицу. Дождь продолжался. Зеваки разошлись по домам, милиция и бандиты разъехались по своим делам. Остался только мощный бритоголовый Котовский, который не мог сойти с постамента. Иначе неизвестно, к кому бы присоединился бывший специалист по экспроприациям.

Утром Шкета повели на допрос. За время перевозки с Лысой горы в Богатяновский райотдел он весь покрылся синяками и ссадинами. Возможно, от тряски, вызванной разбитыми дорогами и слабыми амортизаторами патрульного «УАЗа», а может быть, раненый сержант доходчиво объяснил пагубность посягательств на сотрудника милиции. Разумеется, официальной была признана первая версия, а вторая представлялась совершенно невероятной. Впрочем, состояние здоровья Шкета никого не интересовало.

Молодой следователь безучастно мазнул взглядом по багровым кровоподтекам, покрывающим лицо подростка, а бесплатный адвокат и вовсе ничего не заметил.

– Фамилия, имя, отчество?

– Иванов Иван Иваныч, – вызывающе ответил Шкет.

– Ясно, – кивнул следак. И, диктуя сам себе, записал в протокол: – Виталий Васильевич Рыбаков…

Шкет ощерился, как волчонок:

– Раз знаешь, зачем спрашиваешь?

– Ну, ну… А кого ты избил и ограбил?

– Да никого! Это меня избили!

– Рыбакова Василия Ивановича – своего собственного отца! – следователь покрутил головой. – Люди так не делают. Только животные! И милиционера ранил. Давай, колись. Честно расскажешь – меньше получишь. Может, даже условно…

– Лохов будешь обувать, начальник. Так и запиши себе – ни в чем я не виноват. Шел по улице, навалились, скрутили. Думал – убивают. Оборонялся.

– Во, как! – скучно удивился следователь. – Грамотный, значит. Ну и черт с тобой. Савин!

В кабинет заглянул милиционер:

– Можно забирать?

– Сунь его пока в обезьянник. Сейчас документы оформим и отправим в СИЗО…

Нельзя сказать, что такая бесполезная черта, как благодарность, генетически присуща биологическому виду homo sapiens.[37] Страх в гораздо большей степени способствует выживанию рода, и именно это чувство чаще руководит людьми. Но встречаются отдельные человеческие особи, обремененные бесполезным пережитком и вдобавок изрядно напуганные. Когда эти чувства переплетаются, благодарность выражается наиболее бурно и искренне.

Среди знакомых Лиса имелось немало тех, кто был ему обязан. Кто-то – имуществом, кто-то свободой, кто-то здоровьем, а некоторые – и жизнью. Правда, далеко не все это помнили. Но Петрович обладал чувством благодарности, к тому же пережил страх, а потому испытывал к Лису самые искренние чувства. Ибо именно Лис навсегда отвадил от «Пирамиды» Карзубого с его группой, и за это Петрович был ему благодарен. Но в любой момент могли заявиться другие отморозки и начать опять бить его раскаленным шампуром. Этого Петрович ужасно боялся и прекрасно понимал, что избавить его от повторения кошмара мог только тот же Лис.

Поэтому подполковник Коренев был желанным гостем в «Пирамиде», имел здесь постоянно зарезервированный столик и пользовался стопроцентной скидкой. Но расположением хозяина опер не злоупотреблял – не только потому, что имел совесть: человек его профессии не должен быть завсегдатаем одного ресторана, пусть даже с самой хорошей кухней. История «Коза Ностры»[38] знает много примеров, когда пристрастие босса к искусному парикмахеру или непревзойденному пицайоле[39] обрывалось выстрелом в затылок в момент наибольшего расслабления…

Сейчас Лис и Литвинов сидели в углу небольшого уютного зала, откуда хорошо просматривалась входная дверь, пили водку под соленья и ждали, пока принесут мясо. В окно был виден темный, в белых барашках Дон, пустынный Левый берег с черными остовами давно сбросивших листву деревьев, одинокий нефтеналивной танкер, медленно идущий вверх по течению.