Илья Рясной - Большая стрелка Страница 40

— От Кая Метова. И от «На-На».

— Во-во, — он поцеловал ее. — Буду похож на них.

— Хватит ворковать, голубки, — зашел в спальню Влад. — Поехали. Нас громила заждался.

— Поехали, — Гурьянов спрятал пистолет за поясом под рубахой.

Преодолев пробки, они доехали до «Пушкинской», оставили в переулке машину и сели в метро. Народу там было полно, несмотря на то что час пик давно минул. Они добрались до «Тушинской».

— Давай наверх. И веди Крошку по телефону сюда, — велел Гурьянов. — Но постепенно. Чтобы до последней минуты не знал место встречи. Встречаетесь в конце зала. Держись так, чтобы во все стороны был маневр — на эскалатор, в вагон. Понял?

— Не дурной.

— Вот и отлично. Я вон там жду, контролирую. Гурьянов тоже поднялся наверх, купил букет гвоздик и книжку в яркой обложке. Уселся на лавочку.

До встречи оставалось пятнадцать минут. И нужно было сделаться к этому времени совсем незаметным. Если Крошка приведет за собой людей, что-то соображающих в конспирации, их маскарад стареющего хиппи не введет в заблуждение.

Рядом ждали кого-то две девчонки лет по двадцати, смешливые, жизнерадостные.

— Девушки, я обожаю Кая Метова, — подкатил он к ним, включаясь на максимальное обаяние — уж в этом режиме перед ним не мог устоять никто. — А вы?

Они ошарашенно посмотрели на него. Он улыбнулся. Одна доверчиво сказала:

— Старье.

— А нанайцы?

— Это для пэтэушниц.

— А для вас?

— «Синий Ватерклозет». Вот это класс. И Арина. Голос. Манера. Класс!

— А вы кого-то ждете так трепетно? — спросил Гурьянов, обмахиваясь букетом с цветами.

— Ну уж не вас, — буркнула вторая девчонка.

— Я в печали.

Еще несколько слов — и девчонки втянулись в разговор. И теперь он был не одиноким подозрительным мужчиной, а добрым молодцем с двумя молоденькими девушками.

Наконец спустился Влад. А через пять минут Крошка устремился вниз по эскалатору. Он двигался, как танк, с недовольными видом человека, который давно забыл, для чего это под Москвой нарыли столько тоннелей и чего там толпится столько людей.

— Чего за игры? — скривился он, подходя к Владу.

— Опасные игры, — сказал тот. — Ну, выкладывай.

— Слухов много ходит. Ахтумские на ножах с Киборгом и его бригадой. Доходило до горячих действий. Как бульдоги цеплялись друг в друга. Ахтумские офис, который под Киборгом был, расстреляли — наняли для этого какого-то безбашенного козла, того убили менты при задержании. Киборг у них три фуры с левой водкой увел. А ахтумские его магазин сожгли. Но нейтралитет сейчас. Вооруженный нейтралитет. Миротворцем между ними Сахо Старый выступал.

— Примирил?

— Временно. Ахтумские и Киборг они же безбашенные. Их ничего не остановит.

— Что за коммерция у ахтумских?

— Одно время они по заказам каких-то шишек нефтяных работали. Убрали несколько человек. Ресторан «Шанхай» под ними был. Долги вышибают. Но главное — они с одним чудиком работают. Есть такая гнида политиканствующая. Кандидат в депутаты от ЛДПР. На водке деньги делает.

— Кто?

— Да есть такой Маничев. Влад изменился в лице.

— Что, знакомый? — спросил Крошка.

— Встречались, — кивнул Влад.

— Но не это самое интересное. По водочным делам Маничев этот деньги качает из Свердловской области. Частью они идут на поддержку партии. Частью делит их с ахтумскими. И привозят их наликом! В чемоданчике — как в кино. Раз в месяц.

— Много денег?

— Ты таких не видел.

— И что, нет желающих позаимствовать?

— Никто не знает, когда привезут и куда.

— Откуда такие сведения?

— От хороших людей.

— Хорошо. Молодец, — Влад хлопнул собеседника по могучему плечу.

— Ты обещал про Васька и Лелика прояснить.

— А чего тут прояснять. Они тебя за дешевого лоха держат. И твое родное ТОО «Барс» стремятся на бабки приспустить.

Влад выдал информацию, какую махинацию лучшие друзья Крошки решили провернуть, чтобы прикарманить большой кредит. Бандит покраснел и сжал кулачищи.

— Ну, спасибо, Бронепоезд. Выручил. Ну, Васек, посмотрим, кто из нас лох. Влад усмехнулся.

— Давай, Крошка. Еще поспрашивай.

— Поспрашиваю, — произнес Крошка рассеянно — его мысли были заняты тем, как он в свою очередь опустит своих корешей на деньги.

Влад пошел к вагону.

Крошка постоял немножко, задумчиво глядя перед собой. Потом побежал вверх по эскалатору.

Гурьянов, все еще трепавшийся с девчонками, вручил одной из ней букет.

— Не скучайте. Пока, — и устремился к подъехавшему поезду.

Девчонки озадаченно посмотрели ему вслед и прыснули. Хипующий старикашка — все, что выше тридцати, виделось им как древняя древность, — им понравился. Вот только что сдернуло его с места, когда разговор едва наладился?

Гурьянов присмотрел за Владом, когда тот сделал пару пересадок, и признаков «хвоста» не обнаружил. Подошел к нему, сорвав осточертевшие очки и клипсу.

— Ну чего, панк? — спросил Влад.

— Крошка, похоже, чист. Иначе обязательно притащил бы за собой наших недругов. Что, сказал интересное?

— Еще как… Скажи, что бога нет.

— Вопрос дискуссионный, — сказал Влад.

— Есть. И играет нами, как в шахматы… Никита, ну кто мог подумать?

— Объясни.

— Да есть такой любитель детей. Маничев.

— Тот, из-за которого тебя с работы поперли?

— Да. Так вот — он в наших делах завязан.

— Да. Судьба…

— Здорово, Художник, — Тимоха, одетый в строгий костюм-тройку, диссонирующий с его густо татуированными руками, развалился в низком кресле, положив ноги на журнальный столик.

Встретились эти двое в зале для приемов фирмы, работавшей под крышей воровского положенца. Обстановка была дорогая, офисная — мягкая мебель, сталь, пластик, вышколенные секретарши, готовые на все, прилизанный хозяин, называвший всех по имени-отчеству.

— День добрый, — Художник присел в низкое желтое с зелеными полосками кресло, которое приняло его ласково-мягко.

— Хороша хата. Если бы на Сосьме я думал, что в таких апартаментах буду толковище вести, кореша бы решили, что с головой у Тимохи плохо, — улыбнулся томно положенец. — А я здесь. И фраера с башлями и властью передо мной стелются. И баксы в карманах шуршат. И тачка навороченная. И хата с евроремонтом, четырехкомнатная, которая секретарю обкома не снилась. И быков подо мной целый полк, да все не с перьями, а со стволами. И из мэрии городской ко мне втихаря за советом бегают. Хорошо?

— Неплохо, — кивнул Художник.

— Да вот только жаба давит, понимаешь. Проще надо быть. Гордыня — она от черта. Скромнее надо быть. Проще…

Одна из любимых тем старых авторитетов — о пользе скромности. Она — отголосок тех застойных лет, когда ни одному братану, сколько бы денег он ни нагреб, не пришло бы в голову нацепить на шею цепь толщиной в руку, купить «Мерседес» и пальцевать принародно — мол, я тут самый крутой. Тогда это означало одно — спалить не только себя, но и всю шайку. Однако времена меняются…

— Наш дом сам знаешь где, — постучал по столу указательным пальцем Тимоха.

— Отечество нам Царское Село, — хмыкнул Художник.

— А вот над этим лыбиться не надо, — укоризненно покачал головой Тимоха. — Зона для вора — это свято. Над этим не лыбятся.

— И в мыслях не было, — сказал Художник. Он никогда не разделял умиления воров по поводу зоны. Больше того, он бы с удовольствием сбросил на свою родную ИТК-6 нейтронную бомбу, чтобы жесткое излучение вывело враз там всех — и администрацию, и весь сброд, который злой волей народного суда был закинут туда. Никого ни на йоту не жалко…

— Э, за мысли не подписывайся. Мысли ох какие бывают… Ты чего с армянами не поделил?

— С армянами?

— Да. Несчастье в городе. Большого человека убили. Директора ликерки. Ашота.

— Читал. Из-за водки вон столько народу покрошили.

— «Эльбрус» — твой интерес. Или я запамятовал?

— Мой. И что?

— А то, что армяне считают — ты взял там слишком много. Слишком.

— Я взял? — Приподнял бровь Художник.

— Я тебе не в упрек, Художник. Я все понимаю. Племя молодое. Алчущее. Да вот только… Художник молчал.

— Гарик Краснодарский должен приехать. Рассудить вас, неразумных.

— Гарик? — недоуменно повторил Художник.

— Не слышал о нем? — спросил Тимоха.

— Что-то слышал.

— Он из новых воров. Его четыре года назад в Краснодаре короновали. Так что он вправе вопрос решать.

— Значит, к нам едет ревизор. Ну а ты что?

— А я что? Мое дело — общак собрать. И чтоб зоны в области были подогреты. Чтобы сыты, обуты там люди были. Кроме того. Художник, слишком тяжело тебе. Одному ликерку тянуть…

— Понятно, — кивнул Художник.

Недвусмысленный намек на участие в прибылях. Выпихнуть его оттуда Тимоха не мог, тем более был уговор, что комбинат достанется руднянской команде. А видеть, как такие куски да мимо рта пролетают, положенцу обидно. И уже забываться начало, кто такой Боксер был, и как он Тимоху прижал, и как авторитет его топтал, где только придется. Все забывается — и обиды, и благодарность. Остается только выгода. Итак, намек Тимохи предельно ясен: «Мы делим по-братски прибыли с завода, я решаю проблемы с заезжими варягами».