Алексей Витаков - Домой не возвращайся! Страница 40

– Успокойся, Вяч, отрицательный результат – тоже результат. По крайней мере, ты знаешь, что к Вадиму обращаться не стоит.

– Саша, я не знаю, как мне быть. Понимаешь, не знаю. Хуже всего, когда не видишь врага и не ведаешь, какие мысли у него в голове. Если честно, я устал очень, и почти на грани отчаяния.

Она обняла его за голову и прижала к груди:

– Давай ложиться. Для меня самое главное – это наша встреча, а с остальным справимся, вот увидишь. В конце концов, просто убежим туда, где нет этих чертовых Вадимов, Омаровых, грязных денег.

Бальзамов утром не слышал, как Александра собралась и ушла на работу, настолько сон его был крепок. Отрыв глаза, он глубоко вдохнул и, не торопясь, выдохнул, как делают выспавшиеся, хорошо отдохнувшие люди.

Не спеша, позавтракал, выпил три чашки черного кофе, словно желая оттянуть время, принял душ и, неохотно натянув заношенную одежду, вышел вон.

Не дойдя до крыльца своей родной общаги несколько метров, споткнулся о лыжную палку бомжа, чуть не выронив из рук недопитую бутылку пива. Бродяга дремал, сидя на бордюре. Секунду подумав, Бальзамов поставил бутылку у его ног.

– Смотреть под ноги надо, молодой человек, а не идти, задрав очи. Не первый раз уже спотыкаетесь, – проскрипел бомж: – А за бутылочку – спасибо: все в помощь.

Вячеслав не удостоил ответом речь старика, и, хлопнув дверью, скрылся в вестибюле.

Как только двери лифта на седьмом этаже со скрежетом отворились, он услышал знакомый, заливистый лай Дейки, которая издалека почувствовала приближающегося хозяина… Бедная малышка, ты страдаешь ни за что и больше всех. Ну иду уже, иду… Вячеслав торопливым шагом устремился к табличке с номером 719, чтобы побыстрее осчастливить заждавшееся четвероногое чучело. В изгибе дверной ручки торчала скрученная в трубку газета… О, да у нас свежая пресса. Скажите, пожалуйста, кто бы мог подумать… Мозг выдавал штампованные обороты из плохих детективных сериалов… Почта, сэр. Горячий номер, сэр. Спасибо, спасибо, вы свободны. Чего вы ждете, простите? Ах да, чаевые, пожалуйста. Хорошая шутка помогает не сломаться в трудную минуту… Он развернул газету, и в глаза ему сразу же бросился некролог, что коллектив такой-то выражает самые глубокие соболезнования по поводу безвременной кончины замечательного хирурга, ветерана ВОВ, ударника социалистического труда Подлипкина Натана Лазаревича. Смерть наступила на восьмидесятом году жизни от сердечной недостаточности… Мысль материальна… Вот оно: не успел вслух сказать, как уже сбылось. Что теперь: снова звонить этому узколобому Вадиму и пытаться хоть что-то объяснить? Бесполезно. Этот мешок с требухой скажет, что два века никто не живет или что-нибудь в этом роде, и пойдет развлекаться со своей аппетитной курицей в ближайший ресторан. Эх, Ковыльская, Ковыльская, жаль, что ты не мужик – с каким бы удовольствием набил тебе мордаху.

ГЛАВА 27

Глеб Сергеевич Горелый, сделав, как всегда, утреннюю пробежку – никакого артрита у него на самом деле не было, и приняв горячий душ, по обыкновению шел завтракать в кафешку дома напротив: так начинался для подполковника каждый новый день. Пока официант шел выполнять заказ, он просматривал свежий номер «Ведомостей». Известие о кончине Подлипкина хоть и больно укололо под сердце, но не шокировало. Старый сыскарь знал, что после убийства Белоцерковского должна последовать череда смертей. Вопрос был только в том, за кем следующим придет Костлявая в лице омаровских убийц? Поэтому даже на пробежку брал с собой табельный пистолет, а квартиру на ночь запирал на оба замка, безусловно, понимая, что подобные средства самозащиты могут скорее рассмешить, чем обезопасить. А вот плотные гардины на окнах и перемещенное к двери спальное место – куда более эффективный способ оттянуть встречу с лучшим миром. Он даже поменял в кафе привычный столик: отсел от окна подальше в глубь помещения. Покончив с омлетом, не торопясь, выпил черный кофе под пошехонский сыр и, собираясь вернуть чашку на блюдце, вдруг обнаружил на дне обломок бритвы. Первым желанием было позвать официанта, но еще на миг раньше взгляд поймал в стеклянных дверях метнувшегося на улицу человека в сером плаще. Автоматически бросив на столик деньги, Горелый рванулся вслед за человеком, опрокидывая нехитрую, легковесную мебель недорогого заведения. Убегающий был явно разрядником по легкой атлетике, потому что бежал играючи, то и дело оборачиваясь назад, словно боялся, что преследователь не дай Бог отстанет. Полы длинного плаща двойным шлейфом текли по воздуху, принимая на себя брызги, летевшие из-под подошв. Одна рука прижимала к голове такого же цвета шляпу, другая, согнутая в локте, двигалась в такт бегу легко и непринужденно. Старый подполковник понимал, что перед ним явная наживка и поэтому лихорадочно соображал, как быть дальше. С одной стороны не хотелось упустить, с другой – что предпринять, если вдруг на его пути вырастут подельники этого легкоатлета… Неужели они нас вычислили? Или просто тупо убирают всех по одному, как говорится, для острастки? Где был допущен прокол, а самое главное, когда?… Убегавший вильнул между припаркованными машинами и перебежал на противоположную сторону улицы. Горелый свернул следом. Неожиданно на пути у подполковника выросла высокая дверь джипа. Он с размаху налетел лбом на острый край металлической поверхности и опрокинулся на спину. Тут же сильные руки придавили к асфальту, скрутили и, ударив несколько раз по голове, втащили в салон автомобиля. В нос ударил запах эфира, и Горелый провалился в сон.

– Да что ты, Скорпион, у него даже взять нечего! Старый, как моя седая спина и жизнью изрядно потрепанный, – бухал над изголовьем подполковника голос. Глеб Сергеевич медленно приходил в себя, но глаза не открывал, делая вид, что находится без сознания.

– Называй меня Евгением Семеновичем, про Скорпиона забудь. Сколько раз уже просил. Когда он очнется?

– Пора будить нашего мальчика. Эй, дружочек, времечко приспело: просыпаемся, просыпаемся. – Врач узкой ладонью похлопал по щекам Горелого: – Ну, вот и молодца, ай, молодца!

Подполковник увидел прямо перед собой смуглое, точеное лицо с гусиными лапками морщин, ледяные карие глаза с едким прищуром, заглянув в которые, Горелый оцепенел, светлые, наполовину седые волосы.

– Если захотите обратиться ко мне, называйте Евгением Семеновичем. Можете молчать – дело ваше, все равно умрете весьма мучительной смертью. Это наш доктор, Борис Михайлович. Уверяет, что из вашего тела взять абсолютно нечего. А мы, все равно, возьмем и, заметьте, без всякого наркоза: сможете собственными глазами лицезреть свои же потроха. Ну, для начала: бритву Бальзамову дали вы?

– Да.

– Могли бы не отвечать. Мы поговорили с дежурным, и он рассказал, что в тот день товарищ подполковник попросил его сбегать за лекарствами. Правда, пришлось слегка надавить: сразу не хотел сознаваться. Жаль, что Садыков сам этого не сделал раньше. За такую провинность, Глеб Сергеевич, полагается смертная казнь. Причем, обоим. Дежурный уже там. – Скорпион ткнул пальцем в потолок: – Очередь за вами. Для того, чтобы отправить вас на тот свет, сами понимаете, не обязательно было привозить сюда. Достаточно спускового крючка снайпера. Вы меня очень огорчили тем, что передали бритву: сорвали операцию, не дали мне насладиться страданиями этого писателя, пришлось срочно искать другого лоха.

– Зачем тебе его страдания?

– Мы перешли на ты? Отвечаю: мы раньше уже встречались, и я ему сохранил жизнь, чтобы кто-то мог вызвать вертушки. Он меня не видел, операция была стремительной и безупречной. Мы его оглушили, а остальных вырезали: пробовали на практике перерезать яремные вены.

– Ты самый настоящий маньяк.

– Я – воин. Так вот, слетал наш герой в отпуск, на психологическую реабилитацию, и вернулся, да не просто вернулся, а начал воевать аки зверь. Казалось бы, что такое срочник? Оказывается, русские очень быстро адаптируются на войне. Американские психологи не зря говорили. А потом начинают заболевать войной: оглоблей не вышибешь. Попортили они нам нервы прилично. И вот, приезжаю я в Москву, и на тебе, тут он голубчик. Засосало у меня в груди, даже сон потерял на какое-то время. Писатель, аспирант, какие люди, подумать только! А гнить на зоне петухом не хочешь, дорогой писатель? А тут случай подвернулся – надо было одну бригаду наркодельцов засадить, убивать не хотелось, к тому же Садыкову для отчетности надо. Все шло, как по маслу: Бальзамов признается во всех тяжких и едет в места не столь отдаленные, где ему уже заранее уготована райская жизнь; бригада полностью ликвидируется. И тут ты, товарищ неполный полкан, вмешиваешься очень некстати. Тебе не случайно кусок бритвы в кофе подбросили, чтобы вспомнил, где и когда обидел честных бизнесменов. Сильно хотел я тебе этот кусок в глотку затолкать, но урезонил эмоции. Прагматизм взял вверх до поры, до времени.